Я и лошадь, я и бык

Пока в больших городах феминистки с боями отвоевывали у мужчин права и свободы, в российской глубинке женщины без особых усилий взяли в свои руки власть во всех сферах жизни: в семье, местном самоуправлении, религии, бизнесе. Постепенно традиционный патриархальный уклад в деревне сменился матриархатом. Участники летней школы «Русского репортера», путешествуя по деревням Тверской области, пытались понять, как у женщин получается быть во всем главными и каково теперь живется мужчинам.

Трактористы с Любовью

— Щас нам дадут п…ды… — Леха, тракторист сельскохозяйственного кооператива «Крестьянин» деревни Ручки, хрипло и протяжно постанывая, роняет голову на стол. Похоже, он в отчаянии.

— А что случилось-то? — пытаемся мы разгадать причину резкого упадка Лехиного настроения.

— Трактор не заводится, а мы уже час как сено убирать должны. Люба щас уже приедет и нам всем… п…да! — Резким жестом у своего горла он изображает отсечение головы.

— А кто такая Люба?

— Наша главная, бригадир. Круче не бывает…

К тракторной базе подъезжает грузовик, открывается дверь кабины, на сиденье высокая стройная девушка. Длинные волосы, чистое выглаженное платье в голубой цветочек, ухоженное лицо.

— Это и есть Люба? — удивляемся мы, видя перед собой не грозного цербера в женском обличье, а милую хрупкую брюнетку.

— Да, — почему-то шепотом отвечает Леха.

Тут вдруг у Лехи и его напарника Жени заводятся трактора: с третьей попытки синие махины, зафырчав, начинают простреливать смесью солярки и масла. Люба, недовольно глядя на своих подчиненных, копошащихся у тракторов, пытается спрыгнуть с подножки. Нога застревает во множестве ремней. Женя обегает трактор и помогает Любе спуститься.

— Ой, джентльмен прям! — с ухмылкой бросает Люба.

Женя и Леха виновато расшаркиваются перед ней и жмутся к своим тракторам.

— Почему вы не в поле? Сено там пролеживает! Почему только вдвоем на базе? Где Сережка? Почему ты не работаешь? — Люба вдруг совершенно преображается. Та нежная девушка, которую мы увидели вместо страшной мужеподобной командирши, куда-то улетучилась.

— Трактор просто сломался, вот мы чинить приехали…

— Знаю я, как вы чинитесь! Подожди-ка, подожди, — Люба приближается к Жене. Настороженный взгляд, принюхивается: — Ах ты… Ой, не буду материться! Еще ж только утро, а ты уже! Как ты трактор-то поведешь, дурак?!

Люба убийственным взглядом гвоздит Леху. И тот стремглав бежит доказывать свою трезвость и способность управлять трактором: садится в машину и по узкой накатанной колее осторожно выезжает в поле.

— Люб, как у тебя это получается? — спрашиваем мы, ошеломленные способностью Любы так резко, без лишних споров и слов мобилизовать мужиков.

Она оборачивается к нам с самодовольным видом и отвечает игриво:

— Все мужики… да они ж как стадо! Их только гнать в нужную сторону погонялом.

— Ну, ты сейчас и без погоняла справилась. Откуда такое уважение?

— Да… бухнешь с ними разок — и сразу взаимопонимание и уважение появляются. Знаешь, за какие нитки дергать: вроде дружишь, но и на расстоянии держишь. Вся хрень про то, что мужик главный, — фигня полнейшая. Они только рабсила, а мы — ее управление. И мужики-то на самом деле мягкие, ими руководить легко, не то что с бабами. Вот это хре-ень! Баб остерегаться надо. Все они хитрющие, слово поперек — война, блин!

Бабы и подбабники

— А мужики все тут в баб превратились, а те, которые мужикастые, уехали в город работать, вот их и не видно, — перевалившись через прилавок, объясняет нам Тамара Самуйлова, хозяйка кафе «Зеленый пеликан» в центре Максатихи. — Ну, те, кто попроворней, — они крупным бизнесом занялись, а по деревням да в Максатихе всей мелкой коммерцией управляем мы, женщины. Вон Огурцова у нас есть, которая большое фермерство держит, — она любого мужика обойдет, она и главу района свергнет, может, скоро.

— А мы видели мужиков, которые тоже торговлей занимаются…

— Да есть они, конечно. Вон тут поблизости Мичман сидит, — Тамара, обернувшись к своей кассирше, подмигивает и смеется. — Да сам он полностью под женой пресмыкается. Торгует рыболовными снастями, моряк. А магазин открыла жена его. Она рыбалкой увлекается. Сама отдыхает все время, рыбку поудить ездит, а он целыми днями в магазине у нее сидит, деньги зарабатывает.

Мы разыскали лавочку «У мичмана», в которой здоровенный мужчина с серебристой щетиной и бронзовым загаром продает крючки и удочки. Заходим и с порога объясняем, что нас к нему отправили местные торговки, чтобы пообщаться с одним из немногочисленных мужчин в местном женском бизнесе.

— Ха-ха! Чего-чего? Женский бизнес, женский мир? — затягиваясь сигаретой и щуря глаз от дыма, ехидно усмехается продавец Александр Петров. — Курица не птица, женщина не человек, вот и все! Кто это вам сказал, что наш мир женским стал?

— Так в деревнях мужиков не видно, как будто мор по ним прошел.

— Да просто выбило всех мужиков. Демографическая эта... как оно… — Петров сложил ладони лодочкой, видимо, пытаясь проиллюстрировать свои слова, — яма! Вот. Сначала Великая Отечественная, потом Афган, чеченская война. Ну, те, кто остался, продолжили свое репродуктивное дело, а потом в город на заработки свалили, детей ведь кормить надо. А бабы понарожали девок, п­ацанов, да все они без мужского воспитания не дети, а подбабники растут.

— Значит, вы признаете, что все сейчас под бабами? — не отступаем мы.

— Подбабники подбабниками, да только мужики у нас руководят, но скрыто.

— Как это?

— Ну да, женщины и у власти на селе, и в бизнесе мелком, да только кто за всеми ними стоит? Мужики-и-и, — тянет Петров. — Запомните одну простую вещь: глава администрации, который руководит нашими бабками, — мужчина. И даже если женщина где-то управляет — в администрации, в торговле, всегда она под покровительством. Женщина умней, хитрей, конечно, но из-за своей слабости. Она хозяйничает в житейских мелочах, но в глобальных вопросах руководит мужчина.

— А нам про Огурцову рассказывали, которая местным рынком заправляет. Некоторые считают ее серьезным конкурентом вашему мужчине — районному главе.

— Да, за этой бабой вряд ли кто-то стоит, — теряет веселость Мичман. — Она баба такая — мужик с яйцами. — Он снова закуривает. — Я таких не люблю…

Приходим на базар. Среди множества торговок находим ту самую Анну Огурцову.

— На девяносто девять процентов руководит шея, а не голова. Женщина — шея, куда повернет, туда мужик-голова и будет смотреть, это ж известно, — говорит она. — Женщины сильнее мужчин и активнее. Если баб нет, мужики, даже самые хорошие, портиться начинают.

— А женщины без мужиков не портятся?

— Вокруг посмотрите, как живем, — разве что-то испорчено? Да только на женщинах все и держится. Если мужика дополнять надо, то баба сама по себе цельная личность, законченная… Она не поддается слабостям.

— Говорят, вы с главой местной администрации не ладите. Кто-то хотел бы вас на этой должности видеть. Не думали как-нибудь стать руководителем всего Максатихинского района?

— Ну да, глава наш нынешний — пустобрех, я его не терплю. И даже если надо что-то, сама через Москву все пробиваю, к нему не хожу, задницу ему не лижу. А сама в главы я лично набиваться никогда не стану. Но если б мне власть в руки дали, смогла бы навести порядок. Да не жесткими мерами, как этот наш мужик пытается, а по-умному, по-женски… Надо просто честно, добросовестно работать сообща со всеми. Платить нормально. Уважать работников. И люди тебе верить будут, пример с тебя брать начнут. Если сам начальник вкалывает, то и люди у него работают.

Бог и бизнес

— Бабы — хорошие коммерсанты, они здесь везде себе к­арьеру сделали: и на рынке, и в колхозах, и в управлении деревнями. Ну да, у нас из двенадцати глав поселений десять — женщины. И в духовной сфере тоже все к своим рукам прибрали. — Бегая глазами по столу с кучей бумажек, глава администрации поселения Труженицкое Николай Саперов признается: — Я вот тут что есть, что нет меня. Все равно нашим селом и несколькими окрестными деревнями матушка Ольга управляет.

Рядом со школой большой Николо-Теребенский женский монастырь — духовный и экономический оплот Труженицкого сельского поселения. Старый храм с пятисотлетней историей — место паломничества православных верующих не только из Тверской области, но и со всей России. А само Труженицкое — такой микро-Ватикан, где власть сосредоточена в руках единоличного духовного лидера — настоятельницы матушки Ольги. У монастыря огромное хозяйство, ему принадлежат почти все окрестные пахотные земли. Продукты, что на них производят, монахини отправляют в приюты, школы, продают в магазины.

— Ольга всех мужиков у нас изжила, — жалуется местная старушка Мария Яковлевна, шаркающая калошами по пыльной дороге от магазина до своего дома. — Я вот восемь лет назад с радостью в приход Теребенский ходила, а теперь не хочу, боюсь я ее. Злая Ольга, да и все батюшки от нее бегут.

— Отчего бегут?

— От норова ее крутого. Восемь лет назад там был священник, отец Геннадий. Он приходом управлял. А потом Синод монахиню Ольгу туда отправил, и монастырь из мужского превратился в женский. Отец Геннадий еще служил при матушке, но Ольге власть полная нужна была, вот она его и выдавила. Не понравилось ей, что его люди шибко любили, видимо, ревновала, любви мало доставалось.

— То есть как это выдавила? Сама прогнала?

— Ну да, собирала там толпы своих поклонников и проповеди им читала. Могла заявиться во время службы отца Геннадия и начать отчитывать всех его прихожан, что они негодяи, монастырю не помогают. А потом, как Геннадий уехал, были еще батюшки на приходе. Дак она всех таким же образом доводила, и бежали отцы. А потом и приход закрылся.

Старушка, все больше увлекаясь своим рассказом, продолжает:

— Говорила я как-то с отцом Андреем, который последним здесь на приходе служил, так он мне сказал, что бежал от Ольгиной стервозности. Говорит, что жизнь при монастыре как в семье: если такая жена стерва, что аж вешаться хочется, тогда, чтоб душу свою спасти, надо бежать. А я вообще думаю, что она ведьма! Как она тут воцарилась, у нас все мужики спились или поумирали, или просто уехали. Я сама вот мужа потеряла — утоп, как только Ольга здесь появилась. Думаю, это она на нашу семью порчу навела. Я как-то на службе была, еще при отце Геннадии, да не захотела ей подчиниться, когда она пришла и начала нас всех отчитывать за то, что мы в монастыре не работаем. Кто поглупее был, пошли за Ольгой в монашеских кельях полы драить, а я осталась с батюшкой. Вот она и прокляла. А потом через месяц мой муж утоп. Точно ее злые мысли виноваты.

После таких страшилок как-то жутковато встречаться с этой демонической женщиной. Подходим к монастырю. Он смотрит на нас темными пробоинами вместо окон. Разваливающийся, серый… В таких вот декорациях встречаем настоятельницу.

— Все бабы стервы! — будничным тоном, безо всякого п­афоса резюмирует свои рассуждения о семейном укладе монахиня Ольга. Ее, сидящую на скамье рядом с кельей, окружают молодые и старые паломники. Гости Теребенской обители внимательно слушают. Подсаживаемся рядом.

Матушка Ольга, грузная женщина в черной монашеской рясе, опирается на клюку морщинистыми, но розовыми, живыми руками. Прикрыв глаза, она рассказывает, как надо учиться жизни.

— Всегда надо по сердцу поступать — как чувствуешь, иначе толку в твоих делах не будет никакого.

— А управляете монастырем вы тоже по сердцу? — встреваем мы.

— Меня вот самодуркой называют. Но это только те, кто не понимает, что, если я свой подход не буду применять, все тут развалится. У меня же опыт большой. До пострига, в 90-е еще, я аудитором в Москве в крупной фирме работала, в совете директоров была. Я знаю, по каким правилам, кроме духовных, этот мир живет. Для того чтобы хозяйство такое содержать, надо подчиняться законам экономики: понимать про спрос и предложение, уметь кого надо заставлять делать то, что надо. А чтобы все это получалось, одним смирением не обойтись. Надо и сильную руку иметь, а иногда и тяжелую клюку.

Политика консервирования

В деревне Ручки перевес в пользу женщин иллюстрируют дороги, точнее те, кто на них встречается. Чаще всего это старушки на скрипучих велосипедах, а еще ветеринар баба Люба, тучная женщина на маленьком голубом мопеде, или глава поселения Надежда Бойкова на «жигулях», которая, если сильно торопится и объезжает все опасные ямы и кочки на пути, манерой вождения начинает напоминать американского полицейского из боевиков, уворачивающегося от бандитских пуль во время погони.

Власть тут безраздельно в руках женщин, но сами они этому не рады. Жалуются на плохую жизнь, на усталость. Говорят, что проблемы в деревне решаются не по мере их возникновения, а по мере поступления средств из районного бюджета. А бюджет этот почти всегда в дефиците. И все шишки за разбитые дороги, за разваленный колхоз — за все — летят в женщин-управленцев.

— А ругай не ругай — что толку? Все равно мы этим отважным женщинам у власти обязаны многим: за то, что они такую ответственность взяли и теперь на себя все удары принимают, — поясняет местный краевед Таисия Кременецкая, автор нескольких книг по истории Максатихинского района. — Война истребила мужское население. Были у нас еще мужики, и деревни пытались поднимать, да только сломались после войн. Пить начали. Остались пьяницы, бедняки да ленивые… и женщины, женщины, женщины кругом. Как могут, землю свою берегут.

Глава Ручков Надежда Бойкова считает мужчин лучшими руководителями и все время вспоминает бывших глав сельского поселения:

— Один дороги сделал в нескольких деревнях и свет наладил, другой детские сады новые открыл… Но они из старого поколения были, из тех, кто еще мог управлять, — говорит Надежда, у себя дома на кухне закатывая банку огурцов. — А я вот пытаюсь теперь после них все это сохранить. Как получается, так получается.

На самом деле деревня Ручки не самая безнадежная. Здесь есть н­есколько мужичков — непьющие, работящие, на лесопилке много денег зарабатывают. Паша, харизматичный и здраво рассуждающий парень, — авторитет для всего поселка. Его многие уважают, любят, но никому и в голову не приходит, что он станет когда-нибудь руководить деревней. Паша и сам подобные мысли тут же пресекает:

— Зачем мне это надо? Как деревню поднять, я, может быть, и понимаю. Но только зачем мне это нужно? Сидеть страдать, а потом еще чтоб меня критиковали за то, что сами все разрушают? И без денег все время быть, бумажки перебирать… Нет тут власти никакой, одно название.

А Надежда мужественно выполняет свою работу, терпит критику и мечтает о пенсии.

— Как я главой-то стала… Я просто отучилась на педагога, научилась с бумагами разбираться, узнали про это в сельсовете — да мою кандидатуру и выдвинули, а я поняла, что деваться некуда, вот и стала управленцем, — рассказывает она свою историю. — Я как руководством занялась, у меня все в жизни поменялось… Матом иногда начала ругаться: иначе некоторые не понимают. А я ведь раньше ни одного слова плохого не произносила. Теперь матерюсь и в доме все дела забросила, вот кроме огурцов. За внуками муж смотрит, готовит тоже муж. А я бы хотела быть хранительницей не деревни, а домашнего очага.

Надежда заканчивает с банкой, торопливо снимает фартук и бежит к своим «жигулям». Скоро начнется застолье в честь дня рождения бывшей председательницы колхоза, соберутся все именитые бабушки, которые в свое время чем-то руководили в этом сельском поселении. Бойкова, как официальное лицо, от имени всей деревни должна поздравить и поблагодарить юбиляршу за чуткое управление сельскохозяйственным кооперативом.

Текст: Анастасия Радченкова, Александр Карамышев, Алена Мешкова, Валерия Железова, Никита Герцев, Алена Лесняк. При участии: Дарьи Вяльцевой, Дарьи Ворониной, Анастасии Бикяшевой, Натальи Куприй, Инны Метельковой, Ксении Набаткиной

Фотографии: Евдокия Добрева; Анна Большакова; Яна Дьяконенко