Почему в Латвии русских слышно, а в Эстонии – нет (видео)

В то время, как в Латвии на национальном референдуме о введении русского языка в качестве второго государственного русскоязычная община показала значимые результаты (25% голосов «за» в целом по стране, около 40% – в столичной Риге, и более половины – в одном из четырех регионов страны, Латгалии, и это при том, что около 15% населения до сих пор остаются негражданами и голосовать не могут), в соседней Эстонии последняя «русская» партия приняла решение исчезнуть, влившись в Социал-демократическую партию Эстонии.

При этом процент русскоязычных в Латвии и Эстонии примерно одинаков: 36 и 30%. Точно так же одна часть сосредоточена в столице, а другая проживает в пограничном с Россией регионе. И тем не менее, русский голос в Эстонии слышен все слабее, в то время как в Латвии он, наоборот, только усиливается.

Что же отличает Эстонию от Латвии? Не ходя кругами, можно ответить очень просто – качество русскоязычного человеческого материала. В Эстонии не осталось независимых русскоязычных общенациональных СМИ, русская национальная жизнь почти замерла. Масштабы интересов общин неспоставимы: русскоязычные в Эстонии живут «на отшибе» от основного информационно-политического мэйнстрима страны, а латвийские русские – сами его создают.

Омбудсмен Эстонии по делам русскоязычных Сергей Серденко, сравнивая эстонских русских с латвийскими, печально констатирует, что в Латвии несравненно выше интеллектуальный потенциал русскоязычных, больше креативности в работе. В осознании своих проблем и путей их решения эстонские русскоязычные отстают от латвийских лет на пять-шесть, а то и больше.

Почему возникла такая разница в качестве русскоязычных общин? Можно сказать, что корни этого явления уходят еще во вторую половину XIX века, когда Рига получила привилегии гражданского портового города и стала стремительно развиваться. Состояния делались буквально из воздуха. Архитекторы не успевали принимать заказы на особняки и многоквартирные дома в модном стиле «югендштиль» – он же «модерн». Естественно, в Риге рос процент русскоязычных купцов, ремесленников, а также лиц свободных профессий, которые приезжали в этот блистательный город. Все это происходило на фоне падения интереса к Таллину, который застыл в своем средневековом прошлом.

Кроме торговли в Риге и в Двинске (ныне Даугавпилс) развивалась и промышленность. В итоге, в Латвии стал формироваться высококвалифицированный рабочий класс, зараженный социал-демократическими идеями. Социал-демократическое движение Латышского края считалось самым развитым и активным в Российской империи после петербургского. Уровень самоорганизации в рабочей среде был высочайшим и уступал разве что финским товарищам.

Таким образом, в Риге оказались русские с высоким уровнем образования и навыками самоорганизации. А вот Таллин, да и вся Эстония не могли похвастаться столь высоким уровнем развития.

После образования независимых Латвии и Эстонии в этих странах сложилась разная атмосфера в отношении русских. Стоит вспомнить печальную историю Северо-Западной армии Юденича, которая, отстояв Эстонию от большевиков, была потом брошена на произвол судьбы, а по сути – ликвидирована. Князь Александр Ливен писал, что с солдатами армии Юденича и беженцами из Петрограда «обращались хуже, чем со скотом. Их заставляли сутками лежать при трескучем морозе на шпалах железной дороги». Судьба оставшихся в живых была ужасна – бараки и лагеря.

Такое отношение эстонских властей к русским привело к тому, что очень многие из них постарались как можно скорее покинуть негостеприимную страну, и крупной интеллектуальной русскоязычной общине просто неоткуда было взяться.

Латвия отнеслась к белым беженцам значительно лучше. По крайней мере, в 20-е и начале 30-х годов в Латвии выходили русскоязычные газеты, работали театры, культурные общества, школы. Русские, оказавшись в непривычной для себя позиции национального меньшинства, стали учиться быть меньшинством у тех, кто тренируется в этом искусстве почти две тысячи лет, – у еврейской общины. Быть в меньшинстве и не ассимилироваться – вот какая задача стояла у русских в Латвии, и рядом был пример того, что это вполне возможно. Уже тогда между русской и еврейскими общинами Латвии установилась особая приязнь «товарищей по несчастью».

В послевоенные годы в Эстонии, как и в Латвии, началась индустриализация. Но в Эстонии она была связана в основном со сланцедобывающей и легкой промышленностью. Кадры завозили под определенное предприятие. Нужно было химическое производство – завозили химиков или «химиков» (осужденных на «химию» поселенцев), нужны были рабочие на шахты – привозили шахтеров, на ткацкие предприятия – ткачих. Почти никакого притока научной и творческой интеллигенции не было.

Рига же всегда была крупным промышленным центром с самым современным производством. Еще до Первой мировой здесь производились самолеты, автомобили и первые русские танки. В годы первой независимости город славился телефонными станциями, шпионскими фотоаппаратами Minox и радиоприемниками. Здесь появились отраслевые и академические институты, в том числе всесоюзного подчинения. Радиоэлектроника и производство микросхем, робототехника, химическая, фармацевтическая промышленность – все это требовало высококвалифицированных инженерных и рабочих кадров.

И когда Латвия вновь обрела независимость, местные русские вспомнили опыт жизни «в меньшинстве» в начале ХХ века. Не секрет, что многие видные политические деятели русскоязычной общины имеют еврейские корни – это редактора и издатели газет, журналисты и политики. Но ценности, которые они отстаивают, уже относятся к русской, а не к еврейской культуре. В Латвии внутри русскоязычной общины конкретная национальная принадлежность (русский или еврей) потеряла значение. Важна верность русской идее.

Для латвийских русских Владимир Линдерман – прежде всего пламенный лидер движения «За родной язык» и права русскоязычных. Он – борец с советским режимом, которого арестовывало еще КГБ, участник баррикадного движения в 1991 года (о чем имеет соответствующую медаль), национал-большевик, соратник Лимонова, арестованный ФСБ и высланный в Латвию негражданин – смог поднять русскоязычное население с дивана и повести к урнам для голосования. Вбитый за ХХ век страх перед властью – ведь арестуют, посадят, вышлют – мешал движению вперед. И тут появился революционер Линдерман, которого тюрьмой не испугать. И люди пошли.

В Эстонии в истории с переносом Бронзового солдата не нашлось опытной политической организующей силы, способной предугадать действия властей и грамотно использовать протестный потенциал. В результате все закончилось погромами и дискредитацией этого протестного движения. В Латвии, наоборот, процесс пошел исключительно в правовом поле, с апелляциями к мировому сообществу, на понятном ему политическом и юридическом языке.

Сам референдум, который прошел спокойно, без конфликтов вокруг избирательных участков, показал, что умение действовать в рамках закона, без провокаций, расчетливо и логично дает куда больший эффект, чем пресловутый «русский бунт», который произошел в Эстонии. Наличие интеллектуальной элиты, которая умеет вести политическую игру, а также ярких лидеров, которые не боятся ответственности, оказывается решающим фактором достижения целей. В общем, стоит смахнуть пыль с трудов классиков политической борьбы.

Почему сила нашего города – в мультинациональности? Как она складывалась? Чем Рига отличается от Таллина?