«Я охранял Сталина»

90-летний житель Краснодара Валентин Мартынов охранял Вознесенского, Молотова и Сталина. О том, как это было, ветеран рассказал журналу «Югополис».

— Я родился в Нижегородской области в семье слесаря Ивана Алексеевича и домохозяйки Риммы Васильевны. Я был седьмым ребенком, после меня родились еще трое, а кормилец был один. Я как-то нашел купчую на дом, отец купил 6 соток земли в конце 19 века за 93 рубля серебром. Так этот дом до сих пор стоит. В нем со своей семьей живет моя племянница, ее муж тоже оказался из рода Мартыновых.

Семьи были большие, многодетные. У меня на улице было около 15 друзей, ровесников и сверстников. Все погибли на фронте. В 1946 году мне дали отпуск, я приехал к родителям, так меня вся улица встречала. Обошел дома товарищей, их матери были мне рады - видели во мне своих погибших сыновей. А в нашей семье все уцелели. Двое моих старших братьев и сестра были на передовой, так их на фронте даже ни разу не царапнуло. Но сейчас все братья и сестры уже умерли, я один остался.

Все дети с раннего возраста помогали по хозяйству чем могли. Я в пяти-шестилетнем возрасте уже молотком стучал, дуги на замках отлаживал. А за два месяца до войны, в апреле, устроился на завод к отцу слесарем. В самом начале войны в моей школе открыли госпиталь для раненых. Так что в седьмом классе я всего пару месяцев проучился, потом все время работал. Как-то завод получил многомиллионный заказ на застежки-восьмерки для лыжных креплений и солдатских ремней. Я сам по чертежам изготовил матрицу, а отец – он тогда уже не работал, сильно болел - подсказал вырубить сразу шесть матриц, тогда штамповка застежек пойдет быстрее.

В первые годы войны мы сильно голодали, по карточкам выдавали 400 г хлеба в день на человека, больше есть было нечего. Отец уже начал опухать – отдавал свою пайку детям, тогда дядя предложил мне работать в рыболовецкой бригаде в соседней деревне Пурка.

Я отдал свою хлебную карточку родителям и уехал в деревню. Мне тогда еще и 16-ти не было. Сошел с парохода, иду вдоль берега, смотрю – рыбаки невод развешивают, метров 150 длиной, наверное. Бригадир смотрит на меня: «Чего пришел?»

Говорю, меня к вам прислали работать. Он смеется: «Работать? Ой, малец, отойди-ка подальше, а то, боюсь, дуну – ты на середину реки улетишь». Я тогда щуплый был, почти скелет – кожа да кости. «Я к вам от дяди Феди». - «А, ну если от Федора Васильевича, тогда давай к нам, мы тебя накормим».

И я стал работать в бригаде, постигал рыбацкое ремесло. Ох и тяжелым же оно было – снасти 1,5 тонны весили, и их руками тащить надо. Я все ладони себе ими изрезал, видите, какие шрамы. Бурлакам суда против течения реки тащить было, наверное, легче. Но зато какие мышцы я нарастил – в артиллерийском училище, куда меня позже направили, никто по силе со мной сравниться не мог.

Командиры удивлялись — откуда ты такой? Питался в бригаде куда лучше, чем дома — варили уху, колхоз за помощь в уборке урожая расплачивался молоком и другими продуктами. Женщины, которым по хозяйству помогал — косил траву, чинил обувь, — тоже подкармливали. Бывало, тайком собирал остатки урожая. Как-то наковырял мешок мелкой, с грецкий орех, картошки. Я был подростком, но жил один и все делал сам: стирал, готовил, убирал, зарабатывал себе на хлеб.

В 1944 году ребята моего года рождения стали уходить на фронт. Я ждал, что скоро и мне повестка придет. Но ее все не было. Когда моему другу пришла повестка (он тоже в Пурке работал), я вместе с ним пошел в город. Явился прямиком в военкомат, спросил, почему меня на фронт не отправляют. Стали разбираться: выяснили, что меня «потеряли» после того, как я уехал в деревню. Мне тут же выписали повестку, я вернулся в Пурку, попрощался с бригадой, девушкой Катей, и через три дня был уже в Нижнем Новгороде. Стоял октябрь, но было очень морозно, Оку лед сковал.

Нас, новобранцев, встретили и отвезли на место дислокации 192-го запасного стрелкового полка, он в городе дислоцировался, на опушке леса. Выстроили в два ряда. Командир скомандовал: кто окончил 7 классов, шаг вперед. Я стою. Со мной дружок Костя Тарабаркин: «А ты чего?» Говорю, у меня 6. А у тебя? «У меня 8. Да пойдем, кто там проверять будет, сколько классов ты окончил». И я сделал шаг вперед.

Меня определили в артиллерийскую роту. Там же я вступил в комсомол, стал секретарем роты. На фронт нас сразу отправлять не стали — сначала шесть месяцев учебы.

Как-то из нашей роты рядовой сбежал домой. Караул! Это же дезертирство, что будет, если комполка узнает! И одного офицера потихоньку снарядили за беглецом. А тот жил в деревне Пурка, где у меня девушка осталась. Она как-то приезжала меня проведать, но потом перестала отвечать на мои письма. Я попросил офицера без лишнего шума выяснить, что случилось. Оказалось, она замуж вышла – с фронта вернулся безногий боец, вот за него она и вышла.

Ну да речь не о том. Офицер вернул дезертира в роту, посадили его на гауптвахту на 10 суток. Дней через пять я пошел его проведать. А он лежит едва живой – оказывается, его все это время не кормили, только воду давали. Я пошел к командиру роты, пожаловался. А он мне: «А твое какое дело, ты кто?» И дал мне 5 суток ареста. Посадили меня рядом с дезертиром. Правда, того хотя бы кормить стали. А меня через трое суток выпустили, но наказали дополнительной работой.

Старшина велел раздобыть дрова. Мороз стоял 35 градусов, в землянке 120 человек, дрова закончились. Нам с напарником дали топор и пилу, и мы отправились в лес. Выбрали сосну, спилили, порубили на дрова и сложили их в роте. Пенек надо было бы снегом присыпать, как другие делали, но я даже не подумал об этом, и меня никто не предупредил. При очередном обходе лесник обнаружил пенек, пришел в наш полк и быстро вычислил, в какую роту «ушла» сосна. Пожаловался командиру полка, тот отчитал нашего ротного, а последний, разъярившись, разбудил меня в 5 утра, дал топор и лом и велел чистить туалеты.

Прихожу в нужник — там три огромные замерзшие «колокольни». И как их убрать? Ломом — осколки в лицо летят. Топором – еще хуже. Думаю, ну что за невезение! Сходил за своей винтовкой и… расстрелял все три кучи, скатил в овраг и снегом присыпал. Прихожу, докладываю старшине. Он удивился: как это мне удалось справиться с заданием. Говорю, расстрелял «башни» из винтовки аки фашистов. Тот аж на дыбы взлетел: да как ты смел открыть огонь на территории полка! Ну и влепил мне трое суток ареста. Об этом происшествии узнал командир роты, посмеялся и предложил меня отпустить за находчивость.

Спустя почти полгода с начала обучения я в очередной раз за какую-то провинность сидел на гауптвахте. Ко мне пришел комроты, велел идти с ним. Говорит, на тебя «купцы» посмотреть хотят. Так называли людей из Госбезопасности, которые отбирали для себя самых сильных и сметливых новобранцев. Сказал, не говори, что ты на гауптвахте сидел, а то подпортишь «резюме». А я сильным был и лучше всех «снимал» мишени из миномета. Наверное, это потому, что, работая на реке, научился определять расстояние на глаз.

«Купцы» на меня посмотрели несколько секунд, вопросов не задавали, отпустили. А через несколько дней меня с другими ребятами отправили на передовую в Белоруссию в город Борисов. Не успели расположиться, как меня к комполка вызвали. Прихожу, рядом с командиром сидит майор. Комполка говорит: «Мартынов, мы тебя из полка исключаем. Пойдешь с майором».

Майор велел собраться мне и еще нескольким солдатам. Нас привезли на железнодорожный вокзал, посадили в вагон. Майор ни словом не обмолвился: ни кто он такой, ни куда мы едем, ни с какой целью. По станциям определяли, где сейчас находимся. Вышли на конечной остановке - Москва.

Нас направили в спецшколу шестого управления НКГБ СССР. Впервые в жизни я спал на кровати и у меня были свои подушка и одеяло. В родительском доме мы, шестеро пацанов, спали на полу вповалку.

Школу окончил с отличием, присвоили звание лейтенанта. До последнего нам не сообщали, чем придется заниматься. Потом узнал, что меня отправляют в здание Совнаркома на Охотный ряд, 3, там сейчас Госдума находится. Я оказался в составе охраны Николая Алексеевича Вознесенского, члена политбюро ЦК КПСС, заместителя председателя Совета народных комиссаров - председателя Госплана СССР. Фигура важнейшая - он был заместителем Сталина по экономике.

Кабинет Вознесенского находился на 6 этаже. Мой пост был рядом, в канцелярии. К нему приходили самые известные люди страны, Молотов и Берия часто у него заседали. Работали с утра и до 2 часов ночи. Именно в это время Сталин покидал свой рабочий кабинет в Кремле, после чего все хватали шляпы и ехали домой.

Мы, охрана, заступали на дежурство на 6 часов, потом еще 6 часов проводили в подвальном помещении – там у нас находились комнаты с кроватями. Можно было поспать, почитать, поиграть. Мы были там на всякий случай – мало ли что? А потом уже нас отпускали домой на двенадцать часов. Я жил неподалеку в общежитии.

Вознесенский был добрым человеком, спокойным. Как-то в воскресенье я курил махорку на посту, «хозяина» не ждал – выходной у него был. А он приехал. Открывается дверь: «О, что за вонь – махорку, что ли, куришь?» Я смутился. Зарплата у меня была 1600 рублей, это месячное жалованье директора среднего завода. Можно было и папиросы купить, но привычка… Пришлось соврать: «Да денег на них нет, товарищ Вознесенский». Он сказал, что разберется, велел мне быстро проветрить помещение, к нему группа иностранцев должна была прийти: «Попадают же в обморок от такого запаха, слабенькие». По уставу я обязан был доложить своему начальнику (охраной первых лиц государства занималось Девятое управление) о сделанном мне замечании. Уже со следующего месяца нам выдавали 30 пачек папирос бесплатно.

Расскажу такую историю. Сидел на посту в канцелярии, дверь в кабинет Вознесенского приоткрыта. Смотрю, он собирается и через заднюю дверь идет к лифту. Я звоню дежурному, докладываю, что у меня «хозяин» один тайком уходит. Я пулей за ним по лестнице. Догоняю на улице, иду чуть позади. Он оглядывается: «Ты здесь?» Вздыхает и идет по Тверской улице вверх. Наши «подопечные» неоднократно пытались от нас сбежать – так мы им надоедали своим постоянным присутствием. А мы своему начальству на них жаловались, но это все равно, что на Господа Бога роптать.

Мы с ребятами иногда обсуждали своих «хозяев». Охранники Берии мне завидовали — говорили, повезло мне с ним: «От нашего ни черта хорошего не дождешься». Лаврентий Павлович хмурый все время ходил, строгим был очень. Знаю, что плохо жил с женой, всегда был небрежно одет. Шляпа не по размеру, воротник торчит. Сам низенький, еще и сутулится. Смотришь на него — что за чудо такое? Между тем, все самые сложные поручения Сталин поручал именно Берии. Не верю, что он был предателем, якобы тайным агентом нескольких стран, это все происки Хрущева. И еще сплетни, что якобы он брал себе всех женщин, которые ему приглянулись, на улице даже за ними охотился. Чепуха! У него годами не было выходных, с раннего утра до поздней ночи работал.

Молотов тоже был добряком, подарки дарил своим охранникам время от времени. Я у него полтора года после Вознесенского в охране был. Он сидел в здании Министерства иностранных дел. Там у меня была двойная нагрузка — охранять приходилось не только его, но и кабинеты — секретные документы же везде! Молотов как-то собрал всю свою охрану и говорит: «Я очень много работаю, сильно устаю. Вы все приветствуете меня, когда встречаете в коридорах и на посту, и я обязан вам отвечать тем же. Но я прошу вас — не делайте этого, у меня нет на это сил и времени». Мы больше не «козыряли».

Москва меня потрясла — какой охват, какие улицы, дома! Мне все было интересно. Рядом со зданием Совнаркома стоял Дом Союзов. Он охранялся со всех сторон, кроме той, что примыкала к нам. На нашу сторону выходили окна туалетов Дома Союзов, и я повадился лазать через них — таким образом попадал на спектакли. Пересмотрел весь репертуар, и не по одному разу. Мои друзья пропадали на танцах, а я — в театре. Как-то об этом прознало мое начальство и… включило в охрану Сталина во время его визитов в Большой театр. Так любовь к Мельпомене привела меня в охрану первого человека в государстве. Мне тогда было 19 лет.

Иосиф Виссарионович приходил на спектакли вместе со своими соратниками или с иностранными делегациями, которые возглавляли лидеры разных стран — президенты, короли, премьер-министры. Война еще шла, но ее исход был всем понятен. Москве уже ничто не угрожало, и ездить к нам не боялись. А все иностранные гости, вне зависимости от цели визита, стремились попасть на спектакли Большого театра, слава о котором гремела на весь мир. Так что я изучил весь репертуар театра, особенно запомнилась «Золушка» — я ее 12 раз смотрел.

Мое рабочее место находилось в зрительном зале, крайнее место в четвертом ряду от сцены. Другие охранники находились рядом с осветителями, по бокам, за кулисами, на галерке. Я с удовольствием работал за кулисами, присутствовал в гримерках великих артистов – смотрел, чтобы им ничего не подложили, самих артистов на входе в театр обыскивали.

В начале осени 1945 года меня вызвало начальство и велело собираться в долгую командировку. Куда — ни слова. Приехали в Сочи, оказалось — будем охранять Хозяина на его даче.

Сталин много времени проводил в одиночестве. Казалось, что он очень устал от войны. Выглядел больным и постаревшим, и, если честно, мне было его жаль — все время один. Вообще, у нас приказ был — со Сталиным не заговаривать, отвечать, только если он сам о чем-то спросит. Да и о чем ему с нами говорить-то? Мы редко видели его улыбающимся, а злым — никогда. 

Поздней осенью в Сочи шли дожди и мокрый снег. Вечерами мы с ребятами собирались и пели песни. Я знал много старинных — выучил, пока рыбачил на Оке. А однажды решили спеть песню про Сталина — тогда она только-только в моду вошла, какой-то поэт написал: «Как бы нам теперь, ребята, в гости Сталина позвать, чтобы Сталину родному все подарки показать».

Сидим в саду у костра, поем. Тут голос Иосифа Виссарионовича за спиной — он к нам незаметно подошел (смена была не наша, мы за ним не следили): «Вы очень хорошо поете старинные песни, а обо мне не надо». Мы вскочили, стоим навытяжку. «Садитесь, ребята… Как вам здесь живется?» — спрашивает. «Хорошо, товарищ Сталин!» А один из наших дураков возьми да ляпни: «Товарищ генералиссимус, мы вас охраняем, а нас плохо кормят и плохо одевают. Вот, сами посмотрите», - и указывает на кирзовые сапоги и простую форму. Сталин ничего не ответил и ушел.

Когда он скрылся из виду, мы напали на нашего чудилу: «Знаешь, что теперь будет? Это генералы должны были ему доложить о нас, а не мы, рядовые охранники. Нас же теперь через мясорубку пропустят, дурила!» Погоревали, конечно, но пришли к выводу, что Хозяин нас начальству не сдаст. Сталин нас, действительно, не выдал. Мы остались на службе, получили новую форму, и нас стали хорошо кормить. Начальников, отвечавших за наше обеспечение, уволили.

В 1945 году я охранял Сталина три месяца, почти до Нового года. В 1946-м провел на даче уже три с половиной месяца. Как и в предыдущий раз, командировка была неожиданной. 8 сентября я был на Красной площади, отмечал с ребятами День танкиста. Вернулись в общежитие, нам говорят — собирайтесь в длительную командировку. В тот же день уехали. Вернулись 31 декабря, я привез три ведра мандаринов – тогда это был дефицит. А мандарины нам подарил Иосиф Виссарионович.

Дача Сталина была засажена цитрусовыми деревьями. В декабре выпал снег, укрыл все деревья. Хозяин по обыкновению вышел утром из дома прогуляться, смотрит — фрукты присыпаны снегом. Подзывает генерала Николая Сидоровича Власика, начальника своей охраны, говорит: снег лежит, а урожай не убран, в чем дело? Власик отвечает: некому убрать, товарищ Сталин, людей нет. «Как нет? У тебя ребят в охране полно, дай каждому по ведру — вмиг соберут. И с собой в Москву пусть заберут, здесь этого добра в достатке».

Мы Хозяина любили. И если бы пришлось отдать за него жизнь, никто бы из нас и глазом не моргнул — отдал бы. Я недавно по телевизору смотрел, как Путин куда-то выезжает. Едет его машина, впереди и позади еще четырнадцать. А Сталина сопровождала только одна машина с личной охраной.

К генералиссимусу на дачу постоянно ездили члены политбюро, решали какие-то вопросы – Берия, Вознесенский, Молотов, Жданов, Маленков, Микоян и другие. Однажды генеральный секретарь ЦК вызвал на озеро Рица в Абхазию всех первых лиц государства. Совещание было тайным. Сталин сказал собравшимся, что он уже стар, болен: «Все может случиться. Давайте обсудим, кто меня заменит». Об этом мне рассказали ребята из охраны, которые присутствовали на совещании.

31 декабря 1946 года я познакомился на празднике в женском общежитии со студенткой Марией, донской казачкой. Она училась в Москве в лесном институте, потом в лесном министерстве работала. В 1947 году мы поженились, Маша забеременела, и тут врачи ставят ей страшный диагноз: открытая форма туберкулеза. Пришлось делать аборт, иначе жена беременность не выходила бы. В те времена, если выявляли это заболевание, через три месяца давали квартиру. А мне не дали. Тогда-то я и задумался о будущем – Сталин не вечный. Придет время – у меня даже жилья своего нет. И написал рапорт о переводе в Нижний Новгород.

 Максим Тишин / Югополис

Начальство хорошо меня встретило, но свободных квартир в городе не было. Предложили занять место начальника транспортной милиции в городе Гороховец в 70 км от Новгорода. Я удивился: «Да я даже рядом с милицией никогда не стоял, что я на посту начальника делать-то буду?» — «Ничего, не боги горшки обжигают – научишься».

Научился. Через шесть лет меня перевели в соседний город Семеновск, тоже начальником милиции. Но там выяснилось, что у меня всего 7 классов образования (и то, неоконченных). Начальство попросило доучиться, иначе могут понизить или вообще уволить. Я записался в вечернюю школу. На первое занятие немного опоздал. Открываю дверь в класс — человек тридцать учеников встали — новый начальник милиции пришел. А я глянул на учителя: «Где свободная парта есть?», и прошел на свое место. Тут весь класс грохнул от смеха.

В 1961 году перевели во Владимир заместителем начальника, там проработал 8 лет и написал рапорт о переводе в Краснодар — на Кубани у меня много родственников живет. Да и жене местный климат больше подходил. К тому времени у нас уже было двое детей — дочь Ирина и сын Георгий. Служил сначала заместителем, а затем на станции Краснодар начальником линейного отдела милиции по оперативной работе. В 1982 году уволился в связи с пенсией. В 1991 году возглавил ветеранскую организацию ЛОВД на станции Краснодар. Потом избирался председателем Совета ветеранов Краснодарского линейного УВД на транспорте, Азово-Черноморского УВД на транспорте. В 2003 году по состоянию здоровья оставил этот пост и полностью посвятил себя литературному труду — издал несколько книг со стихами и прозой.

Моя Машенька несколько лет назад меня покинула… Но я не один — у меня двое детей, трое внуков и четверо правнуков. Они не дают мне унывать.