«Взрыв» из 1986 года: гибель таллинских милиционеров из ОБППС в районе Ласнамяэ

Чуть больше чем тридцать шесть лет минуло со времени трагического убийства милиционеров в Ласнамяэ. Это одна из чёрных страниц в истории Отдельного Батальона патрульно-постовой службы города Таллина. Ребята, попавшие под взрыв, заплатили за безопасность граждан своей жизнью.

Ниже статья из «Вечернего Таллина» за 1986 года.

«ВЕЧЕРОМ, 26 августа, девятиэтажный дом на пересечении улиц Ласнамяэ и Маяка потряс оглушительный взрыв: зазвенели стекла, вылетели двери, поползли по первому подъезду гарь и жар — горела 15-я квартира.

Пожарные приехали вмиг, огонь удалось остановить там, где он родился, — за порог не выполз. Перепуганные соседи, высыпавшие на лестничные марши, звонившие сразу по всем службам бедствия — 01-02-03, — стали очевидцами тяжелого зрелища.

От взрыва пострадали четверо.

Вынесли обгоревшего парня из квартиры, где взорвалось, Сергея Воронцова.

Вынесли стонавшего, искалеченного взрывной волной, без сознания, старшину милиции Виктора Примоченко.

Двое других работников милиции — сержанты Игорь Римм и Вячеслав Зайцев — странно, но сами спустились вниз. Достало сил… На них было страшно и больно смотреть: не просто опаленные, два обугленных человека в одежде, местами сгоревшей, местами оплавившейся от жара и сросшейся с живой кожей.

Всех «Скорая» увезла в больницу — спасать. Из всех выжил Вячеслав Зайцев, волею судьбы он пострадал чуточку меньше, чем другие. Состояние здоровья его удовлетворительное.

Я расскажу о каждом из них.

СЕРГЕЙ ВОРОНЦОВ умер точно в день своего рождения. В 19 лет. Даже о покойном, о нем трудно сказать что-то такое, что облагородило бы его личность: ничего хорошего на земле после себя он людям не оставил и не завещал. Трудным рос, состоял на учете в детской комнате милиции, отравлял жизнь соседям, пил. Закончил ПТУ, получил специальность, но работать так и не научился, четыре предприятия на его счету — все с мизерным рабочим стажем. Последнее время не работал вовсе; по словам матери, «переживательно ожидал второго суда» (первый раз судим был за кражу, осужден на два года с отсрочкой).

Перед смертью в больнице он дал такие показания: «Сделал взрывное устройство из баллона акваланга. Раньше тоже что-нибудь изобретал, взрывал в лесу.

26-го пил с друзьями. На улице. С кем — не помню. Когда пришел домой — не помню, был пьян. Когда пришла милиция — не помню, был очень пьян. Зачем взорвал — не помню, пьян был очень».

Он мог опробовать свое устройство где угодно. Когда угодно. Он мог его применить для чего угодно. Он предлагал своей подружке вместе провести такой «эффектный трюк». И неизвестно, кого из нас и от какого несчастья уберегли в тот день такой дорогой ценой заплатившие за наше благополучие парни в милицейской форме.

В ЭТО время у дежурной смены был перерыв на обед. Слава Зайцев, водитель, уехал обедать домой — близко. Остальные решили перекусить по-быстрому, на месте, наспех купленными где-то по пути пирожками. Виктор Примоченко шутил, он был человеком открытым, добрым и веселым и, как не столь часто случается, — любимым всеми (без исключения) — начальником, руководителем комсомольско-молодежного экипажа.

— Вы что тут без меня с преступностью полностью покончили, такая тишина? Даже скучно сидеть — за что вам только деньги платят? Зачем я досрочно вышел на работу, раз вам и без меня делать нечего?

Телефон действительно весь вечер молчал. И на фоне этой тишины и спокойствия они острили и откликались на каждую шутку, радовались, как можно радоваться замечательности жизни в их возрасте. Даже тому, что пирожками, похоже, можно подбивать подметки… В тот момент и появилась мать Сергея Воронцова.

— Миленькие, спасайте! Там дети: дочка с ребенком и мой младшенький. Пьяный совсем сын, озверел, что угодно может натворить…

— Пошли пешком, здесь близко, — сказал Примоченко Римму. — Кто знает, что у него за штука в руках? К ночи дело — дом полон людей.

Вышли из дежурки — подоспел с машиной Вячеслав Зайцев с обеда: скоро обернулся.

Поехали.

Шуганули каких-то ребятишек, болтающихся по подъезду. Вниз бежала перепуганная сестра Воронцова и потащила за собой мать.

Говорить с ним было бесполезно и некогда — это Игорь Римм, ближе всего оказавшийся к Воронцову, оценил немедленно. Кандидат в мастера спорта, самбист, каратист, он решил: пока преступник откроет вентиль или зажжет спичку, он успеет выбить баллон из рук. Но тому, другому, не надо было ни чиркать, ни крутить — сработал детонатор, раздался взрыв, и на всех накатилась смертельно обжигающая волна.

ЭТО БЫЛ первый после отпуска рабочий день, точнее ночная смена Виктора Примоченко, старшины подразделения патрульно-постовой службы милиции при УВД города Таллина. У него еще шел законный отпуск. Заместитель командира по политчасти Николай Зацарный удивился и обрадовался его появлению (через два дня намечалось отчетно-выборное собрание).

—      Чего в такую рань объявился?

Они были не просто коллегами, они были друзьями.

—      Да у меня, помните, дня два долгу накопилось — ребятишки болели…

Про эти дни только он один и помнил. Потому что часы эти всеми своими переработками он стократно погасил — вот уж кто умел работать на совесть. И с радостью. В Казахстане, где жена отдыхала у родителей с шестилетним Ромой и полугодовалым Сашенькой, косил сено, дрова заготавливал на зиму, крышу чинил, вроде, и времени на скуку не было, все же сказал как-то Вере:

—      Знаешь, рвался к вам, не мог дождаться отпуска, так истосковался — сил не было, а теперь вот скучаю без своих ребят. Какой у нас все-таки хороший коллектив!

—      Можешь ты хоть день о работе не думать? — изобразила сердитость Вера. Она и любила его за эту самоотверженность, безоглядность, бескорыстие. Когда через день после взрыва в больнице сказали, что он начал сам дышать, а до того говорили, надежды нет никакой, а если чудом останется жив, то ничего утешительного не будет, она уговаривала судьбу:         пусть калека, пусть на коляске придется его возить — только бы жил, только бы выжил (так она мне сказала). За двое суток Виктор так и не пришел в себя: значит, не осталось сил даже с ними попрощаться. Он очень их всех любил.

Неизбывным, вечным горем — потерей станет его гибель для жены, для ребятишек.

Старший, Рома, старается мать утешить:

— Ты не плачь, мама, вдруг он еще вернется? И нам не надо никакого другого папы, ладно? Вот я вырасту, тоже пойду работать в милицию и всех хулиганов переловлю, и больше их на свете не будет…

ИНОГДА Вера ему говорила:

— Вить, ну, может, хватит? Опасно же. Больше всех тебе, что ли, нужно? У тебя же золотые руки — все можешь. И теперь двое детей…

Такие разговоры обычно велись после ночного дежурства, в пятом часу утра. Они пили чай, он рассказывал, какие у него молодцы парни, как они слаженно и красиво сработали — как спасли, как обнаружили… И на этом фоне такие «душеспасительные» разговоры жены были для него лишь подтверждением того, что о нем беспокоятся.

— Ты не волнуйся, —- успокаивал он. — Без риска не выйдет, только мы же не по-дурному рискуем. Ну, а кто, скажем, будет защищать людей от хулиганья, от мерзавцев, если все мы попрячемся боязливо по домам? Кто-то же должен делать эту работу? Хилый ее не сделает. А я же сильный у тебя.

У него был первый разряд по самбо. Он был бессменным вратарем своей футбольной команды и в последней игре, где они заняли первое место, отстоял матч с рваной раной после очередного ночного происшествия. Отстоял — и пошел в «Скорую» зашиваться. В погоне как-то и перелом ноги случился, а футбол не бросил.

Сестра Веры (семьи их были очень дружны) сказала:

— Он удивительно относился к своей работе. На каждое дежурство наглаживал брюки. Вера скажет: вот сядешь в свою машину — и что толку? А он: вот войду в автобус мятый-перемятый, скажут: тоже мне блюститель порядка! Как-то хулиган в автобусе распоясался, матерился при женщинах, Витя и без формы был, мы торопились в кино, кажется. Другой бы тихонько промолчал, «не заметил», он попросил прекратить — тот и вовсе вышел из себя, стал задираться. Виктор его и высадил на пустыре, посреди дороги, ехали из Маарду. Посоветовал: научишься себя вести в общественных местах — заходи. А о профессии он мечтал с детства, правда, за квартиру, когда семья образовалась, отработал на стройке…

М. ГИЛЬ, командир подразделения, протягивая мне толстую папку с приказами, сказал: там, где сделаны закладки, — там про ребят, приказы о награждениях, поощрениях.

Их было много, закладок. Примоченко не просто работал по призванию, он был и очень талантливым человеком. Опыт нажил быстро и обладал чисто профессиональным чутьем — редко когда от него удавалось уйти преступнику. Около ста серьезных задержаний. Шесть с половиной лет проработал. За раскрытые преступления награжден медалью «За отличную службу по охране общественного порядка», знаком «Отличник милиции».

ПОСЛЕ одной из таких удач (кто-то из присутствующих в кабинете вспомнил: кажется, когда ловили пьяного угонщика самосвала) у Виктора обнаружился микроинфаркт. В таком-то возрасте… Гиль трижды предлагал ему более спокойное место — не согласился.

Когда Виктор был в отпуске, ребята купили ему на день рождения настенные часы — он хотел такие, но вручить не успели. Их отдали жене. Теперь они будут отсчитывать время, годы, а Виктору навсегда останется 32.

ИГОРЮ РИММУ всегда будет 24. Он успел закончить железнодорожный техникум, отслужить в армии, в милицейском подразделении, откуда и пришло к нему уважение к этой профессии. Нынче собирался очно поступать в школу милиции. Мечтал стать следователем, Был кандидатом в мастера спорта по самбо. Любил и щадил жену: о работе Светлане не рассказывал, сколько ни просила: говорил — будешь потом за меня переживать. Любил малыша, десятимесячного Димку. Боготворил мать и любил отца. Сильнющий был, высокий схватит отца, человека тоже не мелкого десятка, и крутится с ним по комнате, силу демонстрируя: радуйтесь, дескать, вот такого вырастили! Тоже считал:  кому же, как не ему охранять жизнь человеческую и человеческое достоинство от посягательства? Музыку любил, учился в музыкальной школе в детстве.

Полтора года проработал в подразделении. Не вяжется лыко в строку — «зарекомендовал себя»:  казенно так о нем, холодно. А он был человеком теплым. Душевно и духовно интеллигентным. Ребята о нем сказали из смены:         «Редкой красоты человек. Если он был рядом с ним чувствовал себя защищенным. Из тех, с кем надежно ходить в разведку».

На одном из листов, где заложена закладка, значится: «За умелое задержание преступника  наградить Римма, Иванова и Зайцева…»

В кратком, протокольном изложении это выглядит так: поступило сообщение— нападение на таксиста. Преступник ударил водителя топориком по голове, сел на его место и уехал. У таксиста хватило сил доползти до телефона. На ноги были подняты все посты, перекрыты все выезды из города. Они загнали преступника в кювет в районе Пирита. Тот сбежал, бросив машину, и они кинулись искать его в ночном лесу с фонариками…

ИГОРЬ РИММ был другом в жизни Виктора Примоченко и соперником в спортзале. Он учился у Виктора не только владеть телом, но и духом , Его самообладание кажется невероятным.

Когда подъехала по вызову другая патрульная машина, он, обгорелый, еще пытался шутить:        «Мы тут, ребята, малость перегрелись». Через три дня, будучи в больнице, Игорь, весь перебинтованный, только щелки для глаз и рта, старался сам есть; встал к окну, чтобы увидеть жену: «Ты не волнуйся, — сказал, — самое страшное уже позади. Я выкарабкаюсь». У него обгорело больше половины кожи, 52 процента.

Когда их вносили на носилках в санитарный самолет, чтобы отправить в клинику в Москву, он хотел… подбодрить других. Все исхитрялся приподняться, чтобы увидеть близких и ребят, сдвинулся бинт — и на тряпичной глазнице показалась кровь. Не тело — сплошная рана.

Спросил, как Виктор. Кто-то солгал, что жив, что дело идет на поправку.

Вячеслав Зайцев, когда его вносили в самолет, вспомнил и попросил передать сменщику Шарапову, чтобы тот обязательно сменил резину на колесах и аккумулятор — срок вышел. Он и сейчас помнил, что в их ситуациях машина должна работать безукоризненно, Не просто, как часы.

Через четыре дня Игорь умер. Их похоронили рядом, прикрепив на временные памятники эти фотографии. Пересняли с тех, что висели на доске Почета.

З. СТАРОВОЙТОВА.

Хотелось бы добавить, что в традиции Батальона, после этого события, стало принятие присяги на могилах боевых товарищей: Римма и Примоченко.

10 ноября, День Советской милиции.

tallinn.cold-time.com