Что такое удовольствие

Однажды за завтраком в апреле 1778 года писатель Джеймс Босуэлл спросил литератора Сэмюэля Джонсона, почему тот бросил пить. Доктор Джонсон ответил, что не хочет терять над собой контроль, но заверил друга, что вновь вернется к алкоголю, когда состарится (на тот момент ему было 68 лет). «Кажется, однажды вы сказали мне, что без вина человек многое упускает в жизни», — заметил Босуэлл. «Он определенно упускает удовольствие, но вот про счастье я такого не говорил. Найти счастье в трезвости намного легче», — парировал Джонсон.

Даже сегодня принято считать, что удовольствие в некотором роде мешает достижению счастья. Или же не ведет к настоящему счастью. Просто «удовольствие» звучит хуже, чем такая тяжелая артиллерия, как истина и добродетель, мудрость и бог — заветные источники подлинного счастья. Все люди по своей природе тянутся к удовольствиям. Но целенаправленно искать их считается слабостью, проявлением эгоизма и неким заблуждением.Часто можно услышать, что наслаждение мимолетно, а истина, разум и мудрость вечны. К ним и нужно стремиться, их и следует постигать.

Угрюмое племя моралистов, описывая свой век, всегда жалуется на всеобщую тягу к гедонизму. Но что же в наше время ? Разве люди сегодня — рабы наслаждений? Не думаю. Даже учитывая, что теперь многим живется комфортнее, чем раньше, все же сложно признаться, что делаешь что-то только удовольствия ради. Гораздо чаще мы думаем об этом как о небольшой награде, временном уходе от требовательной реальности. Благодаря маленьким радостям человек работает усерднее, переводит дух от будничной беготни. На желании искать наслаждения ради них самих висит ярлык «стыдно». И если сознаться в таком грехе, то от вас потребуют оправданий.

Лорд Байрон посвятил нашему сложному отношению к наслаждению следующие строки:

«Приятно наслаждаться наслажденьем,

Хотя оно чревато, говорят,

Проклятьем ада». 

(Перевод Т. Гнедич — прим. Newочём).

Тех, кто отдается в объятия удовольствий, унизительно сравнивают с животными. Древнегреческий философ-стоик Эпиктет говорил людям, считающим наслаждение благом, вести «жизнь червя, достойным коего себя считаешь: ешь и пей, наслаждайся женщинами, опорожняйся, храпи». А Фридрих Ницше сравнивал их с существом, которое для него, пожалуй, еще ничтожнее червя: «Человек не ищет наслаждений. Так поступают лишь англичане». 

Однако это относится не ко всем видам наслаждений. Как поясняет доктор Джонсон, опасность несут «чувственные удовольствия. Когда мужчина говорит, что насладился женщиной, он подразумевает отнюдь не разговор с ней». Легко представить, как на этом моменте литератор подмигивает своему собеседнику. Сэмюэль Джонсон презирает удовольствия тела. Их мы получаем, например, когда пьем старый виски или когда снимаем обувь с усталых после долгой прогулки ног. Для доктора Джонсона, как и многих других мыслителей, в счет идут лишь наслаждения ума. Это чистые удовольствия, незапятнанные земным и порочным. Нужно следить за тем, чтобы таковыми они и оставались, разделять их и телесные наслаждения. А последние оставлять в удел простонародью. Как прямолинейно высказался доктор Джонсон: «Люди в большинстве своем низменны в своих желаниях».

Цель этого руководства проста: я хочу поговорить о том, как люди на протяжении веков относились к удовольствию. Казалось, совершенно очевидно, что это такое, но пытаться дать ему четкое определение — все равно что хватать руками воздух. Как бы то ни было, стоит подумать о наслаждении — его ценности, сущности и местах, где люди это удовольствие находят. Я надеюсь, что тщательно обдумав, что же такое наслаждение, проанализировав это ощущение со всех сторон и задав все возможные вопросы по данной теме, читатель с большей вероятностью сможет отыскать наслаждение в самых неожиданных местах. Но ничего не обещаю.

Поразмыслите хорошенько

Наслаждение — повсюду, но понять, что именно это такое, довольно сложно

Одно только количество способов, с помощью которых люди получают удовольствие, поражает. И это многое говорит о том, насколько мы разные. Разница может быть небольшой: например, я не понимаю, почему кому-то нравится смотреть гольф. Или же огромной. Особенно если речь идет о культурной пропасти или разрыве во времени. То, что люди прошлого наслаждались казнями, мне кажется совершенно немыслимым.

Подумайте об удовольствии в своей собственной жизни. Что общего между всем тем, что его вам приносит? Найдите нечто общее между теплыми шарфами, благотворительностью и беседами по телефону с бабушкой. Подумайте о прохладной стороне подушки, щемящем чувстве ностальгии, хлопке пробки, вылетающей из бутылки шампанского. Что, помимо удовольствия, объединяет эти вещи? Вопрос вот в чем: если наслаждение можно найти в столь несхожих между собой вещах и действиях, то что это? Самый распространенный ответ немного банален: то, от чего становится хорошо. То, что нравится. Нечто, после чего хочется воскликнуть: «Да! Наконец-то».

Многие философы приняли такое определение как данность или как один из вариантов, и решили, что, собственно, больше и нечего сказать о сущности наслаждения. Но вот морализаторствовать на тему того, как именно люди получают удовольствие — это другое дело. Наслаждение — это наслаждение. Сама его неоднородность, непостижимое разнообразие подводят к выводу, что это базовая составляющая нашей жизни. Или же — простое эмоциональное переживание. Ирландский политик Эдмунд Берк как-то сказал, что из-за простоты этого слова к нему «нельзя подобрать определение». А философ Джон Локк считал, что наслаждение «нельзя описать, познать же его можно только через опыт».

Взгляд на наслаждение как на нечто не поддающееся анализу только еще больше затуманивает природу удовольствия, притом что в нашей жизни оно повсюду. Неужели все так просто, и «удовольствия в основном ассоциируются с положительным опытом», как писал американский философ Уильям Джеймс? Возможно. Но когда целый ряд его коллег воздевают руки к небу и вопиют, что дать определение удовольствию элементарно, то для меня это выглядит, знаете ли, как-то странно. Британский философ Элизабет Энском однажды заметила, что концепция наслаждения «низводила Аристотеля до детского лепета». И, насколько я могу судить, она права.

Быть может, проблема как обычно кроется в языке. Слово «удовольствие» занимает очень важное место в своем густонаселенном созвездии. Рядом с ним расположились «радость», «восторг», «счастье», «удовлетворение». Чуть поодаль можно заметить «экстаз», «эйфорию», «экзальтацию», «блаженство». Вдруг мы слишком сильно растягиваем понятие удовольствия, включая в него все пять градаций положительного опыта? Так считал Платон. Но если меня спросят, что именно делает положительный опыт положительным, то сложно будет не вернуться к отправной точке и не сказать, что это тот опыт, который приносит удовольствие.

Предаваться наслаждениям ума можно, но наслаждениям тела – не следует

В наши дни философы увлеченно пытаются описать понятия с филигранной точностью, где нет места двусмысленности. Идеи становятся все более конкретными и узкими, появляются всё новые -измы. Но удовольствие традиционно четко распадалось на два типа, о которых я упоминал ранее: тела и ума. Это совпадает и с делением самого человека на тело и разум. Интеллект или душа (или что еще в ваших глазах делает вас вами) словно отделимы. Телесные удовольствия вы познаете, когда нежитесь в теплой ванне, пьете в жару холодный чай или же мастурбируете. В то время как к умственным удовольствиям относится воображаемая месть врагам (или же друзьям), единение с природой, размышления о высоком и, что естественно для философов, собственно, философия. Ее часто называют наивысшим наслаждением.

Но почему же у телесных удовольствий такая плохая репутация? Первым на этот вопрос ответил Платон. Как обычно, крайне авторитетно. Взгляды философа меняются от одного диалога к другому, но что-то остается неизменным. Удовольствия тела, говорит Платон, часто связаны с болью, и поскольку страдание противно нашей природе, то телесные наслаждения порицаются.

Действительно, отношения между удовольствием и болью — бурные и интимные. Платон утверждает, что иногда чувствуешь наслаждение именно в тот момент, когда прекращается боль. Ожидая казни в узилище, Сократ заметил, что как только развязали причинявшие ему боль веревки, то на него сразу же «нахлынуло наслаждение». Телесные удовольствия также могут вызывать боль, при условии, что к ним прибегают чрезмерно. Если я съем один брауни, то мне будет приятно, но если проглочу 50 таких пирожных, то буду страдать и жалеть о своем решении. Наконец, наслаждение получаешь от удовлетворения желания. Платон считал, что желания приводят к боли, потому что указывают на то, чего нам не хватает в жизни. Специалист по древнегреческой и римской философии Эмили Флетчер описывает это в своем непревзойденном анализе так: «Испытывая наслаждение, мы всегда слышим отголосок боли».

Телесные наслаждения в основном винят в том, что они сбивают с праведного пути. На это указывает и Платон. В дальнейшем его критику с энтузиазмом подхватили христианские моралисты, стремящиеся влиять на поступки людей. Философ считает, что удовольствия тела и их поиск приводят к формированию ложных убеждений (пример худшего ложного убеждения по Платону). Ведь телесные наслаждения подталкивают к мысли, что плоть важнее души. Предвосхищая христианские воззрения, Платон писал в диалоге «Федон», что тело — тюрьма души. В этом и заключается самое большое отличие между ними, здесь лежит причина их борьбы за главенство. Когда вы потакаете прихотям тела, то кладете кирпичик в стену, в которой замурована ваша душа. У вас создается ложное впечатление о том, что плоть, в которой заточен дух, — это нечто, чем стоит дорожить. Платон же настаивает, что «всякое наслаждение, всякая горесть как бы гвоздем пригвождает и прикрепляет душу к телу, делает душу имеющею вид тела, так как она воображает, будто все то, что говорит тело, истина» (перевод Сергея Жебелёва — прим. Newочём). Путь к истине указывает душа, а следовательно, тело и его наслаждения отвлекают нас и ведут по ложному следу, затуманивая голову.

Наслаждения ума, напротив, свободны от большинства, если не от всех, изъянов, которые делают телесные удовольствия недостойными философов. Умственные удовольствия «чисты». Обычно они никак не связаны с болью, зато связаны с душой, которая когда-нибудь неизбежно попадет в загробный мир. Платон считал, что величайшее удовольствие ума — это удовольствие от познания, особенно добродетелей. Избегая плотских удовольствий, но учась добродетели и мудрости, ваша душа обзаведется «свойственным ей украшением: здравомыслием, справедливостью, мужеством, свободой, истиной»(перевод Сергея Жебелёва — прим. Newочём).

Но что же вызывает наслаждение в наслаждениях ума? Мыслители уже давно провели связь между удовольствиями ума и великим, скрытым от наших глаз. Обычно сюда относят Бога. Гораздо интереснее, однако, как это описывается не в религиозном понимании. Уильям Джеймс называл интеллектуальные удовольствия «более тонкими эмоциями». Вот как он их описывает: «Созвучия звуков, красок, линий, логические последовательности, телеологические соответствия вызывают у нас наслаждение, которое похоже укоренено в самой форме образа». Эти «когнитивные акты», в конечном счете, не так уж и отличаются от удовольствий тела. Философ указывает на то, что когда мы заворожены удовольствиями ума, то за ними зачастую следуют и наслаждения тела. Так что не стоит разделять их жирной чертой.

Наслаждение там, где нет боли

Вслед за христианами позиция стоиков вызвала и продолжает вызывать интерес — они тоже ярые противники телесного удовольствия. Не все, но большинство из них относятся к миру с подозрением. Для стоиков добродетель важнее всего, это summum bonum (лат. высшее благо — прим. Newочём) их жизни — по крайней мере, если ты считаешь себя мудрым. А всё, что встает на пути достижения добродетели, принимается как минимум с опаской. Необходимо избегать страстей и наслаждения — их главного источника, потому как оно затуманивает разум и вызывает неподобающие желания. К плотскому наслаждению относились с презрением и ненавистью, и этот взгляд с воодушевлением приняли христиане. 

В древние времена эпикурейцы были их противниками. В центре учения Эпикура, напротив, стояло удовольствие. Но это не то удовольствие, который носит позитивный характер и прислащает жизнь — это удовольствие, которое заключается в отсутствии. 

Комментируя идеи Эпикура, Цицерон писал следующее:

Наслаждение, которое мы преследуем, не является тем, что непременно приводит существо в восторг, и воспринимается как нечто приятное. Величайшее наслаждение, скорее, есть устранение всякой боли. 

Или, как позже выразился Адам Смит: «Что можно добавить к счастью человека, который в добром здравии, не имеет долгов и имеет чистую совесть?»

Данный подход применим и к телесному, и к духовному удовольствию. Эпикур полагает, что телесное наслаждение заключается в том, чтобы, к примеру, не испытывать жажду. Какая же аналогия с духовным наслаждением? Он определил, что больше всего людей беспокоит страх смерти. Разувериться в нем он предлагал при помощью элегантной формулы: «…когда мы живы, смерти нет, а когда она придет, тогда не будет нас!». По-настоящему осознав это, вы избавитесь от тяготящего страха смерти — его отсутствие есть великое наслаждение. 

Такой скромный и негативный взгляд на телесное наслаждение предлагает довольно надежную защиту. Это подход к жизни, который культивирует существенность жизни, позволяя нам испытывать радость от физического ощущения человечности. Можно провести линию от Эпикура к Валле, а затем к Эразмусу, Монтеню, Вольтеру, Юму, Миллю, Расселу: жизнеутверждающая, открытая миру традиция призывает не бояться плотских наслаждений (конечно, в пределах разумного). Как пишет Монтень: «Я, который существую лишь на земле, ненавижу ту бесчеловечную мудрость, которая делает нас надменными врагами своего тела». 

Наслаждение в природе

Апрельским днем 1336 года Петрарка отправился в горы Ванту, Прованс. Это был нелегкий путь — примерно 18 часов туда и обратно, вверх к голому и ветреному пику (отсюда и название горы). Это восхождение впоследствии стало предвестником гуманизма, потому как впервые кто-то взобрался на гору просто ради удовольствия. «Единственный мой мотив, — писал Петрарка, — желание узреть то великое, что предлагает нам высота». 

Его рассказ полон аллегорий и нелепых аллюзий на обращение в христианство Аврелия Августина тысячелетием ранее. Тем не менее, это трогательная история о человеке, охваченным красотой и целостностью пейзажа. Он смотрел на юг в сторону Италии — и его охватывали воспоминания о древних римлянах. Он смотрел на запад, туда, где Пиренеи и на север, где Лион — и даже если он не видел самих мест, он знал, что они там, а он здесь, возвышается над ними, и вся Европа у его ног. Такое не может не ошеломить. 

Наслаждение, которое Петрарка нашел в природе — в ее необъятности. Вот он: потерян в ее просторах, потрясен самой природой и тем, какое незначительное место он занимает — не больше, чем пылинка в воздухе. Но в то же время он возвышается над континентом: «Я узрел облака под ногами», — говорит он. Он одновременно и незначителен, и всесилен: тревожное напряжение, в котором ощущается едва уловимая радость возвышения. Уильям Вордсворт был одним из первых, кто объяснил это необычное чувство в своей знаменитой поэме «Тинтернское аббатство» (1798): 

Я ощущаю
Присутствие, палящее восторгом,
Высоких мыслей, благостное чувство
Чего-то, проникающего вглубь,
Чье обиталище — лучи заката,
И океан, и животворный воздух,
И небо синее, и ум людской —
Движение и дух, что направляет
Все мыслящее, все предметы мыслей,
И все пронизывает.
(перевод В. Рогова — прим. Newочём)

Но есть в природе и другой вид наслаждения, почти полностью расходящийся с чем-то возвышенным. Это удовольствие от изоляции, уединения, временного освобождения от тягот «общества» и его нескончаемых проклятых «людей». Наедине с природой можно ненадолго представить себя отшельником, что позволяет восстановить чувство своей уникальности. Как писал Байрон: 

«Это удовольствие в лесу без троп
Это восторг одинокого берега;
Это общество, где нет упрёков,
У глубокого синего берега,
Музыкой слышу его я рёв:
Я люблю человека не меньше,
Но природа дороже всего».

Хоть он продолжал провозглашать любовь ко всей природе, именно нехоженыелеса волновали его: приятное знание того, что никто не ступал здесь ранее. Таким образом, возможно, природа помогает вспомнить то потрясающее чувство — возможность быть самим собой. 

Удовольствие в удовольствии других 

Злорадство — бездонный сосуд. Не важно, пьете ли вы из него с чувством стыда или гордости, вам всегда приятно видеть, как враги терпят неудачу. У большинства людей хватает неприятелей, которые совершают достаточно непростительного, поэтому именно этот источник наслаждения никогда не иссякнет. А что если посмотреть с другой, менее провокационной стороны: можно ли получать удовольствие от удовольствия других? 

Согласно наблюдениям, когда ребенок дарит подарок другому ребенку, они оба становятся лишь счастливее. И буддийская идея радости за других отражает этот феномен: радость, которую мы испытываем, когда с другими все хорошо. В своей сути мы существа социальные, и многие философы придерживаются идеи, что природа человека не может быть полностью реализована без других людей: неотъемлемая часть человеческого бытия — это в первую очередь быть друг сдругом. Если это так, то счастье других естественно доставляет нам радость. Разумеется, это естественно зависит от того, о ком идет речь. Безусловно, приятно подарить другу первоклассную мочалку. Но если вам искренне приятно, скажем, видеть мальчиковый восторг Ким Чен Ына во время баскетбольного матча, то нам с вами следует серьезно поговорить о мире. 

Не считая диктаторов и подонков, почему так приятно делать приятное другим? У философов 18 века есть обворожительно простой ответ: потому что это есть хорошо. Или, если выразиться точнее, потому что в этом заключается сама добродетель — распространять радость в мире. 

Моральные наставления со всего мира часто сводятся к общему знаменателю: не быть обузой для тех, с кем вам случилось жить эту жизнь и, если возможно, быть положительной энергией, с которой люди смогут поладить. На вавилонских табличках, которым около 4000 лет, есть поразительного сходства строчки: 

Возлюбите врагов ваших.
Не изрекайте клеветы; говорите о людях хорошо.
Не произносите скверных вещей; говорите приятное. 

Вопрос в том, почему люди должны поступать хорошо. Ответ долгое время видели в божественном или мистическом: потому что Бог припомнит все на Страшном суде; потому что мерзавцы будут гореть в аду; потому что так сказано в Библии. Что радикально в философах, которые отождествляли удовольствие с добром, так это то, что они перенесли мораль в реальный мир, где ее можно увидеть, оценить и даже измерить.

Энтони Эшли Купер, третий граф Шафтсбери, одним из первых связал идею о благости удовольствия с социальной природой человека. В книге «Характеристика людей, манер, мнений, времен» (1711) само по себе «общественное благо» — это добродетель, обязательный атрибут достойного и благородного человека. Купер призывал увеличивать удовольствие окружающих, а именно делиться с ними материальными благами. Он замечал, что делать это не только высоконравственно, но и приятно. Действительно, Купер считал, что радость от увеличения удовольствия сама по себе является наивысшим удовольствием. «Внешние признаки и черты этой радости [дарения] свидетельствуют о куда более интенсивном и ясном удовольствии, чем те, которые сопутствуют удовлетворению жажды, голода и других страстных аппетитов». В этом я вижу удовольствие разума, удовольствие необычайно гуманного рода — видеть собственную человечность в человечности других.

Ключевые моменты

• Дать определение удовольствия сложно отчасти потому, что оно кажется до безумия простым.
• Многие философы не одобряли телесные наслаждения и ставили на первое место разум. Впрочем, это не означает, что они были правы.
• Одно из определений удовольствия — отсутствие боли. Эта трактовка восходит к Эпикуру и до сих пор используется как способ защитить стремление к удовольствию.
• Люди часто искали удовольствие в природе, будь то ощущение возвышенной необъятности мира или желание убежать домой подальше от всех, кто так надоел.
• Получение удовольствия от удовольствия других людей — верный путь к тому, чтобы стать достойным человеком.

Почему это важно

Удовольствие и ценность этой жизни

Наслаждение непостоянно. Напротив, оно подразумевает процесс, изменчивость, стремление. Достигнутое однажды телесное или интеллектуальное удовольствие, как правило, недолговечно. Приятно обыграть соперника в шахматы; приятно закончить тренировку. Но, как и большинство удовольствий, эти быстро проходят, и приходится достигать их снова. Именно поиск — погоня за удовольствием — обычно важнее, чем сама природа удовольствия. Нравственное поведение больше формируется достижением и поддержанием удовольствия, чем чем-то еще.

Поскольку ценность удовольствия и стремление к нему являются такой неотъемлемой частью человеческого бытия, оно заслуживает серьезного осмысления. Не слишком ли много внимания уделяется телесному удовольствию? Получаете ли вы достаточно удовольствия в целом? Где еще можно искать удовольствие? И так далее. Но помимо этих прагматических вопросов, размышления об удовольствии часто приводят к серьезным темам, например, к вопросу: насколько вы цените свою жизнь на Земле, которая невечна?

Вопрос может показаться неожиданным, но на самом деле он вполне естественный. Исторически сложилось, что те, кто громче всех осуждает удовольствие, рассматривают жизнь как временную остановку на пути к вечности. Аскетизм не требует, чтобы вы верили в другой мир или загробную жизнь, но гораздо легче заниматься самобичеванием, если в это верить. Демонстративное отрицание удовольствий — особенно удовольствий других людей — верный признак человека, который осуждает собственную человечность и считает, что истинная ценность находится за пределами нашего мира. Отказ от удовольствий идет рука об руку с отказом от ценности жизни.

Те, кто получает удовольствие, ищет и создает его, как правило, более склонны ценить и дорожить материальным миром здесь и сейчас. Это хорошо подтверждают вольнодумцы Франции 17 века. Они были в числе первых, кто громко заявил о ценности этого мира по сравнению с загробным. Они сопоставили величие и красоту Земли с туманной невесомостью небес и пришли к выводу, что им больше нравится первое. Шарль де Сент-Эвремон стал воплощением этих взглядов. Он жил долго и в достатке и, когда в 1703 году умер, его эпитафия гласила: «Он страстно любил жизнь, мало знал о Боге и ничего — о своей душе». Неудивительно, что такие богословы, как Жан Ле Клерк, осуждали его как «неглубокого эпикурейца».

Подруга Сент-Эвремона, куртизанка и философ Нинон де Ланкло была более резкой. Она смелее и красивее современников отстаивала удовольствия плоти и радости материального мира. Она откровенно ненавидела аскетизм, особенно его христианский вариант. По ее мнению, он ущемлял женщин в правах, потому что лишал их удовольствий.

Под конец жизни Ланкло получила письмо от Сент-Эвремона, в котором отразился ее взгляд на мир: «Богатство, власть, честь и добродетель способствуют нашему счастью, но наслаждение или сладострастие, если назвать все одним словом, — это истинная цель и задача, к которой стремятся все человеческие поступки». Она любила и требовала удовольствий от мира и взамен делала его лучше.

Книги и ссылки

Удовольствие, боль и их бесконечное влияние на философию — это обширная тема, которую я едва ли смог достаточно осветить в этой статье. Для более глубокого изучения я бы советовал почитать статьи Стэнфордской философской энциклопедии об удовольствии и гедонизме. Сайт-образец коллекции трудов по философии, здесь можно почитать и о многих других философских темах.

О гедонизме довольно захватывающе писал француз Мишель Онфрей. Он автор около 60 книг, многие из которых не были переведены на английский. По-французски я читаю постольку-поскольку, так что не могу говорить о большинстве его работ. Однако рекомендую его «Манифест гедониста» (2006), который перевел Джозеф Макклеллан. Книга небольшая, написана живым языком и вызывает у читателя много вопросов для размышления. Онфрей утверждает, что верно понятый гедонизм — лучший стиль жизни убежденного материалиста. Более академическая и современная работа в защиту гедонизма была написана Фредом Фельдманом. Я также затрагивал тему гедонизма в своем пока еще не признанном веб-сериале «Надеюсь, это поможет», работа над которым временно приостановлена.

Книга Кэтрин Уилсон «Как стать эпикурейцем: Древнейшее искусство жить хорошо» (2019) — самая свежая работа по теме. В ней дается исчерпывающий обзор Эпикура, его мысли и ее применения к современным жизненным проблемам. Кэтрин также написала «Эпикуреизм: Очень краткое введение» (2015). Рекомендую к прочтению обе книги.

Чтобы узнать о развитии идеи удовольствия и многочисленных попытках философов с ним разобраться, прочтите «Удовольствие: История» (2018), под редакцией Лизы Шапиро. Книга входит в серию под названием «Оксфордские философские концепции» под редакцией Кристии Мерсер. Особенно хочу выделить эссе Эмили Флетчер о Платоне «Две платоновские критики удовольствия».

В нескольких диалогах Платон размышляет об удовольствии и сопутствующем ему желании. Но самой известной его мыслью, вероятно, является учение о лестнице Диотимы в Симпозиуме.

Aeon тоже рассматривал многие из затронутых мной мыслей. Следует отметить идею Джулиана Баггини о высоких и низких удовольствиях и о том, как низкие удовольствия позволяют нам быть «полноценными людьми». Эссе Дэниела Калкута «Против моральной святости» посвящено сравнению хаоса жизни и совершенства неземных моральных категорий. Эссе Эрика Швицгебеля «Этика чизбургера» обращает внимание на то, что этики на самом деле не этичнее других. Посмотрите на Aeon Video наше интервью с Мортеном Крингельбахом об удовольствии и хорошей жизни.

И забегая вперед, посоветую книгу Теодора Зельдина «Интимная история человечества» (1994). Она лишь косвенно касается удовольствия и боли, но является кладезем удивительных наблюдений о нашей эмоциональной жизни и о том, как мы относимся друг к другу. В самом деле редкое удовольствие.

По материалам Psyche
Автор: Сэм Дрессер
Фото:  Elliot Erwitt/Magnum

Источник