«Чернобыльский Спас» для домовой церкви

В 2012 году Сергей Непримиров случайно наткнулся в интернете на статью о том, что липецкие ликвидаторы отдали на реставрацию икону “Чернобыльский Спас”. Сергей созвонился с соратниками из Липецка и выяснил удивительную историю этой уникальной иконы.

- Икона приснилась умершему уже сейчас чернобыльцу с Украины, - рассказал Сергей Непримиров. - На иконе изображены Иисус Христос, Богородица и Архангел Михаил, а под ними - обгоревшая сосна, реальная сосна, которая стоит у атомной станции, и падающая звезда, которая символизирует неродившихся детей. Вокруг сосны изображены ликвидаторы - и умершие, и живые - пожарный, медик, военный. Церковь разрешила изображать живых людей, но только чтобы не было видно лиц - и поэтому они нарисованы в респираторах.

Нарвские ликвидаторы решили сделать список с этой иконы. За работу взялись иконописцы Сергей и Ольга Соколовы из Ульяновская.

- Всё получилось, наверное, потому что Господу было так угодно, - вспоминает Сергей Непримиров. - В конце сентября нарвский предприниматель Микрюков, который состоит в церковном совете, сообщил, что икона будет нужна 3 октября на освящении нового храма на улице Мыйза. И буквально тем же вечером мне пришло письмо о том, что икона готова, забрать её можно в Москве.

2 октября Сергей получил икону. Нужно было торопиться обратно - сначала в Нахабино, где его ждала машина. Но возникла проблема - нужно было ехать на такси, а таксисты-таджики просили за поездку слишком дорого.

- Я для себя посчитал, что больше двух с небольшим тысяч дать не могу. Обратился к таджику, спросил - ты верующий? - вспоминает Сергей. - Он сказал, что да. Я рассказал ему, что везу икону, что мне срочно нужно в Нахабино. Спросил, вот сколько тебе хватит совести просить денег с другого верующего? И таксист сказал: Аллах с тобой, за 2 тысячи довезу.

В 8 утра 3 октября 2015 года, прямо накануне освящения храма, икона уже была в Нарве.

- Когда передавали икону, я спросил у владыки благословение, чтобы храм стал домовым для чернобыльцев, и он благословил, - рассказал Сергей Непримиров.

Николай Андреев, "Виру Проспект"

Ликвидатор из Эстонии: мы заботились о своих солдатах

© Foto: из личного архива Сергея Часовских

Сергей Часовских — один из последних ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Будучи офицером Советской армии в запасе, служить в полученном после института звании лейтенанта ему впервые пришлось именно в Чернобыльской зоне отчуждения.

В конце восьмидесятых Сергей работал на столичном заводе Punane RET. Повестку ему, как и многим другим ликвидаторам, вручили прямо на рабочем месте. Под локти в 1989 году уже никто резервистов не забирал, но цель сборов по-прежнему не афишировалась. Слишком уж этих повесток боялись: кто-то "вдруг" уезжал в командировку, кто-то по хуторам прятался. Сергей признается — некоторый страх сковал и его.

На сборы дали два дня. Военную форму резервистам выдали в Риге. Оттуда — прямой поезд до украинского Овруча. По прибытии эстоноземельцев расквартировали в небольшом поселке Стечанка (25 километров от Чернобыля, ныне снят с учета в связи с отселением жителей из-за неблагополучного радиационного фона), где была организована база Краснознаменного Прибалтийского военного округа.

"Когда мы приехали на место, нам врач из Калининграда сказал, мол, ребята, вы не волнуйтесь, с вами все будет в порядке. Просто выполняйте инструкции и не лезьте куда не надо", — вспоминает Сергей.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА СЕРГЕЯ ЧАСОВСКИХ
Лейтенант Сергей Часовских на территории Чернобыльской АЭС.

К работе приступили не сразу. Сначала всех прибывших заставили пройти специальное обучение: рассказывали, что такое радиация, в чем она измеряется, как правильно вести себя в зараженных зонах и т.д. После инструктажа выдали специальные маски и противогазы. В необходимости таких мер защиты Сергей не сомневался — воздух в зоне отчуждения действительно показался ему очень тяжелым. В первую ночь он так и не смог заснуть — было трудно дышать.

Набрать свои бэры можно было по-разному

Будучи в звании лейтенанта, Сергей получил должность заместителя командира роты. В его задачи входила организация работы на объектах, а также учет получаемых солдатами доз радиации. Делалось это, как правило, на глаз: по прибытии на объект замерялся радиационный фон, а когда наступала пора везти людей обратно, Сергей подсчитывал, какую дозу каждый из солдат мог получить за время своей работы. В конце смены он составлял списки и отправлял их в соответствующую службу. Там уже смотрели — кто набрал близко к максимально допустимому значению в 5 бэр (в 1986 году — 25 бэр), того к работам больше не привлекали.

"Мы заботились о своих солдатах. Иногда я даже завышал в отчетах полученные моими людьми бэры, чтобы они могли быстрее вернуться домой", — признается Сергей.

В те годы на повседневных работах 5 бэр набирали в течение нескольких месяцев. Но были и исключения. Так, однажды к реактору ЧАЭС отправили двух крановщиков, которым поручили поднять на крышу станции некую конструкцию. Сразу после этого их отпустили домой — свои 5 бэр они набрали за нескольких часов.

Но такое случалось редко. Благодаря усилиям ликвидаторов со всего Советского Союза в 1989 году Чернобыльская зона отчуждения была уже не такой опасной, как в год аварии. Кое-где, однако, по-прежнему лежала осевшая радиоактивная пыль, и не всегда ее было возможно убрать. Сергей вспоминает, что солдатам его роты пришлось бросить плавучий кран на реке Припять, потому что его не брали никакие средства для дезинфекции. Вероятно, он стоит там и по сей день.

Маленькие радости и большой стресс

На ЧАЭС Сергей был частым гостем — по долгу службы ему нередко приходилось посещать станцию по разным делам. Большинство работников станции после эвакуации из Припяти были перевезены в Славутич, и оттуда прямо к станции шла железнодорожная ветка, по которой они добирались на работу. Сергей вспоминает, что однажды он специально остался на ЧАЭС во вторую смену, чтобы посетить Славутич. Так что внутренний туризм в Чернобыльской зоне был на тот момент вполне себе развит, шутит он.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА СЕРГЕЯ ЧАСОВСКИХ
Сергей Часовских с сослуживцами на фоне четвёртого энергоблока ЧАЭС.

Маленькие радости, однако, ежедневный стресс от работы на опасных участках не компенсировали. Полученная Сергеем за четыре месяца доза радиации составила 4,998 бэр. Он не думает, что это как-то сказалось на его здоровье. Но организм каждого человека индивидуален, и для его сослуживца, с которым они вместе ехали обратно в Таллинн, опыт Чернобыля оказался фатальным: его сердце отказало спустя три дня после возвращения домой. Стала ли причиной смерти радиация или же всему виной ежедневный стресс, Сергей судить не берется.

У него до сих пор остался пропуск в охраняемую зону отчуждения, который он бережно хранит в коробке вместе с остальными вещами из Чернобыля. Сергей рад, что исполнил свой гражданский долг, но героем себя ни в коем случае не считает.

"Я обычный человек. И я горжусь тем, что участвовал в ликвидации", — говорит он.

Ликвидатор из Эстонии: я почувствовал, что такое атом

© Foto: фото из личного архива Николая Губина

Три десятилетия назад мир потрясла крупнейшая катастрофа в истории атомной энергетики — авария на Чернобыльской АЭС. Устранением ее последствий на протяжении нескольких лет занимались так называемые ликвидаторы. Николай Губин — один из тех, кого в 1986 году призвали из Эстонии.

Его знакомых, попавших в первую "волну", уже давно нет в живых — им пришлось лопатами сбрасывать с крыши ЧАЭС радиоактивный графит. Николаю "повезло" попасть в следующую партию ликвидаторов — его призвали в сентябре, спустя пять месяцев с момента аварии.

Он прекрасно помнит тот день, когда получил повестку. Ему было 35. На тот момент Николай работал автокрановщиком в Таллиннском управлении механизации. В конце рабочей смены на проходной его остановил майор и вручил ему постановление. О том, что придется лететь в Чернобыль, военный сказал сразу. Времени на сборы не дали.

Попрощаться с родными Николаю не удалось. О том, куда забрали папу, его дети узнают только тогда, когда им поступит звонок из Чернобыля. Как оказалось, военным нужны были десять специалистов для работы на автокранах. Медкомиссия стала для Николая формальностью — несмотря на радикулит, врачи признали его здоровым.

Спустя несколько часов его и еще девять эстоноземельцев посадили в самолет Ан-12. К тому моменту все они знали, что станут ликвидаторами, но конкретное место работы по-прежнему оставалось загадкой.

Полученные рентгены оценивали на глаз

Самолет приземлился в городе Овруч на севере Украины. Там Николай познакомился с вертолетчиками, которые забрасывали в зону аварии специальную химическую смесь для предотвращения дальнейшего разогрева реактора.

© SPUTNIK/ ИГОРЬ КОСТИН
Дезактивация зданий Чернобыльской АЭС

"Один из вертолетчиков разговаривал с нами. Говорил, мол, ребята, вы не бойтесь, — вспоминает Николай. — А через какое-то время он скончался от радиации".

Из Овруча эстоноземельцев повезли в небольшое село Стечанка в 25 километрах от Чернобыля. На сегодняшний день этого места больше нет, оно было снято с учета в связи с отселением жителей из-за неблагополучного радиационного фона. Тридцать же лет назад в Стечанке находился целый батальон. Новую смену разместили в бывшем детском саду.

© SPUTNIK/ ИГОРЬ КОСТИН
Машина, работавшая в зоне Чернобыльской АЭС

Утром Николай увидел машины, на которых им предстояло работать. Кабины некоторых автокранов были покрыты тонким свинцовым слоем, который должен был защищать от радиации. В то же время никаких других средств защиты, кроме марлевых повязок, новой смене не выдали. Индивидуальных дозиметров не было тоже — полученные дозы радиации оценивали на глаз, исходя из примерных расчетов.

Запчасти таскали с могильников

Работать пришлось в Чернобыле, в 18 километрах от ЧАЭС. По реке сюда приходили грузовые баржи, и в задачи автокрановщиков входила выгрузка на берег коробов для теплотрасс. Когда короба закончились, помощь Николая понадобилась при монтаже трубопровода. Машины часто ломались, а с запчастями в городе была напряженка. Поэтому водителям часто приходилось посещать так называемые могильники, где была собрана и оставлена техника, принимавшая участие в ликвидации аварии. "Фонило" там неслабо, но выбора не было — запчасти можно было раздобыть только там.

© SPUTNIK/ ИГОРЬ КОСТИН
Кладбище радиоактивной техники в зоне Чернобыля

Несколько раз приходилось работать и в окрестностях ЧАЭС. Там горел вещевой склад, и Николаю было поручено на автокране расчищать подъезд для пожарных машин. Эпицентр катастрофы произвел на него неизгладимое впечатление.

"Я видел возле станции лес. Такой молодой — и весь рыжий", — вспоминает Николай.

Основная работа происходила непосредственно в Чернобыле. Однако даже на расстоянии в два десятка километров влияние радиации на организм было существенным. После двух месяцев такой работы Николай стал чувствовать постоянное давление в висках, его голос охрип, а десятичасовой рабочий день в опасной зоне стал причиной ежедневного стресса.

Поэтому неудивительно, что после очередного звонка жены Николай попросил старшего лейтенанта перевести его в Припять (2 км от ЧАЭС) для работы на самосвале. Ведь так он мог быстрее набрать максимально допустимую дозу радиации в 25 бэр и вернуться домой, к родным, раньше трехмесячного срока.

"Я хотел быстрее вернуться назад", — тяжело вздыхает Николай.

Отдать долг и вернуться домой

Но его не пустили — просто не нашлось замены. Вне зависимости от набранных рентгенов, до прибытия новой смены покинуть зону было нельзя, и Николай застрял в Припяти на целый месяц. На самосвале он возил зараженный грунт в специальные могильники. Эта работа стала для него серьезным ударом по здоровью: в результате трехмесячного пребывания в Чернобыльской зоне Николай получил облучение в 32 бэра.

Вернуться домой ему разрешили лишь под самый Новый год, 27 декабря. В качестве "подарков" мирный атом оставил Николаю ставший хроническим радикулит, охрипший голос и болезненные воспоминания от вырвавшейся на волю стихии.

"Я почувствовал, что такое атом. Это не дай бог", — признается Николай.

Фотографий из Чернобыля у него нет, фотоаппарат в то время был роскошью, и в зону его никто не брал из-за риска выхода техники из строя. Да и когда работаешь в эпицентре крупнейшей в истории техногенной катастрофы, рискуя своей жизнью и здоровьем, то о красивых фотографиях времени думать нет. Мысль была лишь одна — отдать честно свой долг и вернуться домой.

Ликвидатор из Эстонии: реактор мы прозвали "печкой"

© Sputnik/ Василий Литош

Николай Шевчук служил в Чернобыльской зоне водителем, и на его долю выпала первая после аварии зима. Солдаты были вынуждены работать в двадцатиградусный мороз, поэтому неудивительно, что разрушенный реактор ЧАЭС со временем прозвали "печкой".

Вечером 21 января 1987 года Николай услышал настойчивый стук в дверь своей квартиры. На пороге оказался военный, в руках — повестка с красной полосой. Ничего не объяснив, тот молча передал ее Николаю.

"Я подумал, война началась", —вспоминает он.

Николаю повезло больше некоторых ликвидаторов: повестку ему вручили на дому, поэтому он успел попрощаться с женой. Набор, как оказалось, был массовый: в здании военкомата, куда его привели, собралось еще порядка 40 резервистов. Автобусы за ними должны были приехать только на следующее утро, но домой никого не пустили. Ночевать оставили прямо в военкомате — боялись, что люди разбегутся. Но, по словам Николая, страха перед отправкой в Чернобыль он не испытывал.

"Ну а чего мне было бояться? Нас к ядерной войне готовили!" — улыбается он.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА НИКОЛАЯ ШЕВЧУКА
Николай Шевчук (справа) со своей семьей.

Утром эстоноземельцев доставили в рижскую воинскую часть, где выдали новую одежду. Там же резервистам впервые прямо было сказано о том, куда их отправляют. Затем — поезд до украинского Овруча и на машинах в Чернобыльскую зону. Новую смену расквартировали в небольшом поселке Диброва (в 1999 году снято с учета в связи с отселением жителей из-за неблагополучного радиационного фона). На тот момент Николаю было 30. Как раз на хороший возраст пришлось, шутит он.

Зима в зоне выдалась аномально снежной

В Диброва стоял целый полк. Солдаты жили в больших армейских палатках, в каждой своя буржуйка. Без нее было никак, ведь украинская зима выдалась в 1987 году морозной и аномально снежной. Условия спартанские, но командир предупредил сразу — дезертиров ждет военный трибунал.

После недолгого инструктажа Николая определили в водители. Рабочим инструментом на три месяца для него стал старый, потрепанный ЗИЛ-130. В кабине с водителем, как правило, сидело несколько солдат, которые по прибытии на объект грузили в кузов радиоактивный мусор. Но рабочих рук постоянно не хватало, поэтому Николай часто помогал в расчистке зараженной местности. Затем все это везли на могильники. Хоронили всё — от "фонящих" заборов до радиоактивного снега.

Этот снег в разы усложнял работу водителя. Мало того что заснеженная дорога существенно затрудняла движение, так еще зачастую растаявший снежный налет на автомобиле к вечеру замерзал и превращался в наледь.

© SPUTNIK/ ВИТАЛИЙ АНЬКОВ
Дезактивация автомашин и БТР в зоне Чернобыльской АЭС.

Прежде чем выехать из зараженной зоны, все машины в обязательном порядке проходили химическую обработку реагентами на специальных КПП, которые назывались ПУСО (Пункт специальной обработки). С "фонящей" наледью под днищем за пределы зоны отчуждения выехать было невозможно, поэтому приходилось этот лед счищать вручную.

Припять напоминала в то время Ласнамяэ

В суровых зимних условиях машины часто ломались. С новыми запчастями в окрестностях была напряженка, поэтому за нужными деталями нередко приходилось ходить на так называемое кладбище техники. Там были брошены машины, вобравшие в себя столько радиации, что их дальнейшая эксплуатация была невозможна. С них снимали целые моторы, а затем везли в лагерь — про запас. Водители узнавали, как сильно эти запчасти "фонят", только во время проверок на ПУСО — ведь индивидуальных дозиметров им не выдавали.

"А толку от них?— говорит Николай. — Меряй не меряй, только нервы себе мотать".

Разрушенный реактор, который в то время был уже накрыт "саркофагом", солдаты прозвали "печкой", но "погреться" к нему никто не спешил. Зато в Припяти (два километра от ЧАЭС) Николаю пришлось работать неоднократно. Радиационный фон здесь стоял такой, что в этой зоне находиться разрешалось только по два часа.

"Припять — красивый город. Новые дома, прямо как в Ласнамяэ. Только нет никого", — вспоминает Николай.

Когда происходила эвакуация, людям говорили, что им можно будет вернуться через три дня. Поэтому многие оставили в городе своих питомцев, которые со временем сбились в стаи и одичали. Эти стаи бродячих собак Николай не забудет никогда. Их шерсть стала идеальным прибежищем для осевшей радиоактивной пыли. Стоило радиометристу поднести к одной такой морде дозиметр, как он начинал истошно трещать.

Дозу радиации мерили в "рейганах"

Полученные рентгены (бэры) солдаты называли "рейганами" — время такое было. В какой-то момент максимально допустимая доза "рейганов" набралась, и в зону Николая пускать перестали. Ему пришлось ждать в лагере почти три недели, прежде чем пришла новая смена.

Затем был медицинский осмотр в Овруче. Там проверяли лейкоциты в крови; тех, у кого уровень был выше или ниже допустимого, определяли в госпиталь. Николаю, можно сказать, повезло: несмотря на облучение в 20 бэр, на его здоровье это сказалось мало.

Количество бэров, однако, считали исходя из примерных расчетов, поэтому цифра в военном билете мало что значила. Жив — и хорошо, считает Николай. Из Овруча он в компании сослуживцев добрался до Риги, а там на радостях решили ехать до Таллинна на такси. Благо оно в то время было дешевым.

Ликвидатор из Эстонии: герой моего времени

© Foto: из личного архива семьи

В числе ликвидаторов последствий чернобыльской катастрофы оказался и отец Илоны Калдре — Валентин Готфридович Штиккель.

Валентин Готфридович Штиккель находился в опасной зоне с мая по октябрь 1986 года. Он из тех, кто без стенаний и жалоб переживает тяготы жизни. "Герой моего времени", называет его дочь.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА СЕМЬИ
Запись в военном билете Валентина Штиккеля об участии в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Мой отец — человек скромный и вытянуть из него эту информацию было нелегко.

4 мая, как обычно, со слов моего отца, он пошел на работу. К тому моменту он уже 40 лет отработал токарем высшего разряда на керамическом заводе в Азери. Казалось бы, ничто не предвещало беды. В обеденный перерыв весь коллектив устремился в заводскую столовую. Там к моему отцу и подошел человек в военной форме. В руках он держал лист бумаги со списком фамилий. Он попросил моего отца представиться и, сверившись со списком, сказал: "Спокойно доедайте и выходите. Вас ждет автобус".

Без вещей и денег в неизвестность

В автобусе собралось 10 человек — все работники завода от 35 до 45 лет, которые даже рабочую одежду снять не успели. Автобус подъехал к сельсовету Азери, где подсадили еще двоих, и уехал в воинскую часть Йыхви. Все это произошло в спешке, никто ничего не понимал, связаться с семьей было невозможно. С собой у них не было ни вещей, ни денег.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА СЕМЬИ
Удостоверение, медаль и значок чернобыльца Валентина Штиккеля.

В воинской части всех переодели и сообщили, что собрали их для переподготовки. Выяснили воинское звание, открыли личное дело. Мой отец служил четыре года в Тапа, в танковых войсках. Ему сообщили, что он будет проходить военную переподготовку на военной технике, а именно на БАТ (бульдозере на артиллерийском тягаче). Место не назвали и попросили лишних вопросов не задавать.

Спустя шесть дней сформированный полк в составе тысячи человек с техникой и оборудованием загрузили в железнодорожные вагоны и переправили в г. Овруч на Украине. Вот тогда они и стали догадываться, куда их везут. После аварии прошла всего неделя, но слухи среди военных ходили, и в Азери тоже.

Технику заменили людьми

Расположились в 10 км от города Припяти. Разбили палаточный городок. В каждой палатке жило по десять человек, нары строили себе сами. Здесь стоит отметить, что мама позже узнала, где находится ее муж, от военного, который сообщил ей об этом на свой страх и риск.

В первый же день его отправили на станцию. Отец выехал на БАТе, но вскоре уже стало понятно, что техника за несколько дней набрала такую дозу радиации, что на ней нельзя было возвращаться обратно в палаточный городок, и от использования техники отказались. Людям раздали лопаты и другие подручные средства, при помощи которых они проводили работы по ликвидации аварии.

© SPUTNIK/ ВИТАЛИЙ АНЬКОВ
Дезактивация территории Чернобыльской АЭС.

Конкретно задача заключалась в следующем: необходимо было в близлежащих населенных пунктах проливать водой деревья, строения и крыши, как бы смывая с них радиацию. Дальше нужно было снимать вручную 10 см слоя почвы. Эта земля свозилась на станцию, где готовился саркофаг. В обязанности отца входило также делать замеры радиационного фона, однако прибор, как он вспоминает, зашкаливал, отчего выходил из строя, поэтому толку от него было мало.

Из всего имеющегося обмундирования и средств защиты, которые выдали людям, были только солдатская форма, лопата и, когда приезжала комиссия, марлевая повязка. За время работы на Украине отец прошел более 35 населенных пунктов, некоторые из них чистили по нескольку раз. Самое жуткое впечатление оставил город Припять — люди не понимали, отказывались верить в то, что их жизни в смертельной опасности, и не хотели уезжать.

Ликвидаторов из Эстонии спас случай

Впервые проблемы со здоровьем у отца появились в июле месяце этого страшного года, когда во время работы он потерял сознание. Его отвезли в госпиталь, где выяснилось, что начались серьезные проблемы с кровью, сделали переливание. Несколько дней он находился под присмотром медиков, а потом вернулся обратно. Людей не хватало, и мой отец оставался в радиоактивной зоне пять месяцев. За это время он шесть раз лежал в госпитале.

Надо сказать, что моя мама дважды ездила к отцу, когда он был очень плох.

Спасло его то, что из Москвы приехало высокопоставленное начальство, чтобы поприветствовать героев-чернобыльцев. Во время этого визита просочилась информация, что люди уже почти полгода остаются в зараженной зоне, а должны были находиться там три месяца. В это время формировался рижский полк, который планировалось доставить двумя самолетами, а вот собрать полк из Эстонии никак не могли. Эстонцы болели, многие лежали в госпитале и уже начали умирать. Если бы не этот приезд начальства, мало кто из них вернулся бы домой. Но было решено отправить их двумя самолетами в Тапа.

© FOTO: ИЗ ЛИЧНОГО АРХИВА СЕМЬИ
Валентин Штиккель (в верхнем ряду крайний справа) с сослуживцами.

Жилистый и крепкий до этой поездки мужчина вернулся домой весом в 55 килограммов — Чернобыль высосал из него здоровье. За полгода он превратился в старика. После возвращения он несколько раз лежал в больнице. Все семейные сбережения пошли на то, чтобы спасти отца. К зарплате чернобыльцам, правда, полагалась небольшая прибавка, но как только Эстония вышла из состава Союза, эти выплаты прекратились, и на сегодняшний день никаких льгот или прибавок нет. Он жив нашими молитвами и нашей любовью.