Как русские цари о латышские школы споткнулись «Школьная реформа» в Лифляндии

В 1914 году приехавший в Прибалтику российский журналист Андрей Селитренников написал, что сюда можно ехать, «если вам когда-нибудь захочется отдохнуть от всего русского — от языка, обычаев, нравов...» Неужели современные публикации о политике русификации Латвии во времена царизма — сплошь русофобские измышления? Не всё так просто.

Разгул языковой демократии

О жёсткой русификации Латвии в царские времена сегодня нередко пишут как о чем-то очевидном, о хрестоматийной истине. Такой тезис можно найти в учебниках, в справочной литературе в интернете. Так, в учебном пособии для основной школы И.Кениньша «История Латвии. ХХ век» сообщается о жизни в Латвии в начале 20-го века: «Помимо всеобщего политического бесправия латышам приходилась испытывать и гнет русификации».

А в издании Музея оккупации Латвии (автор В.Ноллендорфс) «Латвия под властью Советского Союза и национал-социалистической Германии. 1940-1991» говорится, что власти царской России старались «...изжить национальные различия. Началась русификация».

Список подобного рода цитат можно было бы продолжить, но, думается, картина уже ясна. Однако если бы современный рижанин вдруг попал на машине времени в дореволюционную Ригу, то удивился бы царившему в ней языковому многообразию.
 

В то время каждый размещал на зданиях вывески на тех языках, на которых хотел. В трамвае кондуктор обязательно говорил с пассажирами на трех языках — латышском, русском и немецком. Газеты и журналы выходили на немецком, латышском, русском, эстонском, литовском...

Латыши составляли тогда среди рижан абсолютное большинство, сильные позиции занимала в городе немецкая община.

Рига. Немецкий театр. Ныне — Латвийская национальная опера.

Рига. Русский театр. Ныне — Латвийский национальный театр.
 

Столичный журналист А.Селитренников так рассказывал своим читателям о рижских немцах: «В их руках биржа, банки, торгово-промышленные предприятия. В Риге немецкий театр — самое внушительное здание города: приземистый русский театр пред ним какой-то карлик на коротких ногах».

Словом, у путешественника по времени, погуляй он по центру Риги 1913 года, вполне мог бы возникнуть вопрос:
 

а где русификация царских времен, о которой так много пишут сегодня?
 

А если бы наш современник проник на машине времени в еще более давние времена, скажем, в середину XIX столетия, то тем более твердо решил бы, что русификация Латвии до революции — это что-то схожее с вмешательством русских хакеров в американские выборы: все об этом пишут, но никто этого явления не видел.

Чтобы понять, каким почти всё 19-е столетие в Риге было употребление языков, надо учесть: даже в середине XIX века многие ученики рижских гимназий не хотели учить русский язык.

Очевидец констатировал: «Обязательное обучение русскому языку противоречило убеждениям здешнего общества».

Не хотели и не учили. Проверка, проведенная в 50-е годы ХIX века, показала, что рижские школьники даже латынь знали лучше, чем русский.

Плохо знали русский и многие выпускники Дерптского (ныне — Тартуского) университета. Еще в 1818 году ректор этого вуза Густав Эвертс объяснял невнимание вуза к обучению студентов госязыку тем, что русский язык в Курляндии, Лифляндии и Эстляндии не нужен.
 

Ректор перечислил: власти не требует знания этого языка от врачей, даже судья может обойтись без него, так как все законы переводятся на немецкий, многие чиновники успешно работают, не владея русским. Русификация?

Кстати, в Риге господствующим языком был тогда не латышский, а немецкий. Малочисленное русское население края (еще в начале 60-х годов XIX столетия русские составляли лишь около четырех процентов среди жителей Лифляндии) не только никого не могло ассимилировать, но и само испытывало в то время угрозу ассимиляции. (Задайтесь вопросом, могла ли схожая ситуация возникнуть, к примеру, в Британской Индии или, скажем, в австрийской Словении?)

Немногочисленная ещё в то время латышская интеллигенция так опасалась германизации, что приветствовала любые шаги по укреплению позиций русского языка в противовес немецкому.
 

Лидер первой Атмоды Кришьянис Валдемарс так гордился своей «русификаторской» деятельностью, что однажды не постеснялся написать: «Я уже много лет работал в пользу обрусения Балтийского края».

И эти шокирующие слова не вызвали никакого неприятия среди латышей!
 

Кстати, тактика «германизаторов» была достаточно гибкой: они стремились ассимилировать наиболее образованных латышей, прежде всего, демонстрируя притягательность немецкой культуры. Но, конечным итогом замысла была именно ассимиляция и даже суперинтендат лютеранской церкви Латвии призвал: «Онемечивайте латышей!» Понятно, что именно в онемечивании видели главную угрозу деятели первой латышской Атмоды.

Лишь в последние десятилетия перед революцией российское правительство стало принимать решительные меры по укреплению позиций государственного языка. Причем порой перегибая палку.

В 80-е годы XIX столетия делопроизводство во всех государственных учреждениях было переведено на русский язык, российские власти приняли и ряд других мер по укреплению позиций госязыка.

Что породило недовольство

Несла ли такая политика угрозу латышскому языку, угрожала ли ассимиляцией? В написанной группой именитых латышских ученых книге «История Латвии. ХХ век» так говорится о межнациональных отношениях в Риге в начале ХХ столетия:
 

«Хотя количество говорящих по-русски возросло, обрусение рижанам нерусской национальности не угрожало...»
 

Более того! Угрозу и русским и латышам по-прежнему несла германизация. В книге «История Латвии. ХХ век» констатируется:
 

«Немецкий язык параллельно с русским был официально признан и использовался в Риге. Влияние его было чрезвычайно глубоким. Многие представители других национальных групп, в основном, латыши и евреи... в семье говорили по-немецки и были воспитаны в немецких культурных традициях».

 
Германизации в начале ХХ столетия подвергались и русские рижане. Столичный журналист Андрей Селитренников обнаружил, что некоторые онемеченные русские дворяне обзавелись в Лифляндии приставкой фон к фамилии (фон Антроповы, фон Арбузовы) и даже рижский старообрядец Иван Гуськов на вопрос, как его зовут, без колебаний ответил: «Иоганн».

Видно, сильно было немецкое влияние, если даже в независимой Латвийской Республике премьер-министр З. Мейеровиц, по информации газеты «Сегодня» от 24 августа 1922 года, выступая с лекцией, посетовал, что некоторые Берзини и Карклини ещё и теперь стараются говорить по-немецки.

Можно добавить, что в начале ХХ века жёсткие требования государства к употреблению госязыка в некоторых сферах сопровождались, как уже говорилось, разгулом языковой демократии в других вопросах. В целом Ригу можно было назвать городом трех алфавитов.
 

Очевидно, что латыши немного потеряли, скажем, от перевода делопроизводства в госучреждениях с немецкого на русский.
 

К тому же госучреждений в то время было мало, а на частных предприятиях употребление языков законом не регулировалось. Казалось бы, подавляющее большинство взрослого населения Лифляндии и Курляндии от языкового законодательства вообще не страдало.

Латышская исследовательница И. Салениеце так пишет о реакции латышской интеллигенции на политику русификации царских времен:
 

«...массовых протестов не последовало. Напротив. Значительная часть формировавшейся латышской интеллигенции, если не поддерживала, то с пониманием относилась к политике властей. Безусловно, прорусская позиция в этом случае являлась оборотной стороной антинемецких настроений. Это было своего рода «противоядием» против онемечивания».

Но почему же тогда сегодня политика царизма характеризуется как жёсткая русификация? Что породило такое представление?

Думается, только один-единственный шаг — частичный перевод на русский язык школьного образования. Это затронуло практически каждую латышскую семью.

Поясним. Начальные школы с латышским языком обучения существовали в Лифляндии еще в 17-м веке и к концу 19-го столетия имели немалые традиции. Но вот в мае 1887 года было велено начать частичный перевод немецких и латышских школ на русский язык обучения. 1887/1888 учебный год должен был стать первым годом школьной реформы.

Провести ее 130 лет назад, однако, не удалось: выяснилось, что многие учителя сами не знают русского. Реформу отложили на несколько лет и занялись обучением русскому языку педагогов. Но и через несколько лет в Санкт-Петербург шли просьбы отменить нововведение, а в волостях распоряжение властей упорно старались саботировать требование центральной власти.

Как оправдывали школьную реформу представители властей? В 1902 году инспектор Рижского учебного округа Н.Зайончковский написал книгу, в которой доказывал:
 

обучение латышей на госязыке «направлено одинаково и к их собственной выгоде, как и государственной, служит не орудием принижения их, а залогом подъема и дальнейшего развития».
 

Логика была такова: раз уж правительство недавно сделало русский язык государственным, надо обучать этому языку латышей, чтобы они могли вести на этом языке делопроизводство, успешно работать и так далее.

Но реформа плохо отразилась на качестве знаний, как уже говорилось, вызвала сильное недовольство населения. В ноябре 1905 года прошел съезд народных учителей Лифляндии и Курляндии. Около тысячи педагогов отметили: обучение должно вестись на родном языке!

Кто знает, не была ли революция 1905 года в Латвии и своего рода «школьной революцией»? Ведь Курляндская и Лифляндская губернии, одни из самых богатых в Российской империи, вошли в число лидеров по мощи революционных выступлений. Не стал ли одной из причин этого неурегулированный национальный вопрос?

В 1906 году, чтобы сбить накал революционных выступлений в Прибалтике, представителей сословий пригласили участвовать в совещании по выработке плана реформ. Выяснилось, что у представителей сословий представления о том, что надо делать, разные. К примеру, приглашенные на совещание яростно спорили друг с другом по аграрному вопросу.

Когда же речь зашла об образовании, всё мгновенно изменилось. Участники совещания тут же стали единомышленниками.

Так, бывший председатель Рижского латышского общества, известный латышский политик Фридрих Вейнберг констатировал, что после перевода школ на госязык латыши больше чуждаются русского населения.

Предводитель лифляндского дворянства барон Пилар фон Пильхау с грустью констатировал, что после перевода обучения на чужой язык, качество знаний снизилось. Податный старшина Либавы Карл Буркевич (вскоре его избрали депутатом Государственной думы России) требовал вернуть в школы родной язык.

Кстати, Фридрих Вейнберг предупредил на том совещании: если ситуацию в школах не изменить, то через 10-15 лет произойдут ещё более страшные беспорядки. К этому предупреждению не прислушались...