Клеймо бездомности

26 марта в России прошел День бездомного человека. Фонд «Нужна помощь», портал «Такие дела» и благотворительная организация «Ночлежка» объявили его в последний понедельник последнего холодного месяца в году — чтобы привлечь внимание к людям, оказавшимся на улице.

Журналистка Татьяна Никонова — о том, как она пережила бездомность

Последние лет пятнадцать мне несколько раз в год снится один и тот же сон: я забываю дорогу домой, езжу на метро по кольцевой линии, пытаясь вспомнить, где он, а затем обнаруживаю, что у меня нет никакого дома, пакет в руках — это все мои вещи. Просыпаюсь в ужасе, думая, что я снова в юности, бездомная, заснула в вагоне метро, потому что больше спать негде, и чувство облегчения, когда обнаруживаешь себя в собственной постели, невероятное.

Сны начались, когда закончилась моя реальная бездомность, периодически случавшаяся между 20 и 25 годами. Я редко вспоминаю это время, потому что это тяжело и до сих пор сказывается на моей жизни. Но случиться это может с кем угодно, достаточно неудачного стечения обстоятельств. Быть бездомной — значит не просто не иметь места, где спишь и хранишь свои вещи. Это значит, что у тебя никогда нет личного пространства, понятного места в обществе, уважения окружающих и самоуважения, а количество способов хоть чем-то в своей жизни управлять исчезающе мало.

Когда ты бездомная, рассказывать о своей жизни и своих проблемах очень стыдно: оказавшихся без дома людей называют бомжами, и через этот ярлык тебя сразу воспринимают иначе: не как человека в сложной жизненной ситуации, а как опустившееся существо, которое само выбрало такой образ жизни, не делает ничего, чтобы выбраться, слабохарактерно и заслуживает свое положение. 

ДЕЛАТЬ С «БОМЖОМ» МОЖНО ЧТО УГОДНО, ЭТО КАК БЫ И НЕ ЛЮДИ

Мужчины, сначала готовые за тобой ухаживать и дарить цветы, узнав, что ты бездомная, сразу предлагают поехать в сауну с еще парой их друзей. Тебя постоянно пытаются втянуть в проституцию, и это еще одна причина, почему о своей жизни стоит помалкивать. Полиция (тогда она еще называлась милицией) не стесняется в выражениях и не верит ни единому твоему слову. Знакомые произносят слово «бомж» таким тоном, что у тебя слова застревают в горле, и рассказывать о своих проблемах перестаешь, чтобы так не стали говорить и о тебе.

Вранье о себе превращается в привычку — так легче сохранить уважение окружающих. Но и сама себя в результате уважать перестаешь, потому что знаешь, что дружат люди не с тобой, а с полностью выдуманным персонажем. Рассказываешь, что живешь очень далеко, не успеваешь на общественный транспорт, можно я у тебя переночую? Придумываешь несуществующие места работы, когда новые знакомые задают обычные вопросы, чем в жизни занимаешься. Выдумываешь внезапные отгулы и выходные, если можно задержаться у кого-то в гостях. Рассказываешь какие-то байки про ремонт в квартире, если тебя видят в одной и той же одежде или с набитой вещами сумкой. Умудряешься порой находить какие-то вписки — я даже какое-то время жила в сквоте. Но несмотря на то, что всегда находишься среди людей, одинока, потому что никому не можешь всерьез открыться.

Ты всегда не одна и всегда в изоляции. Твоя жизнь строится совсем иначе, и ни с кем это не обсудить. У тебя нет личного пространства, собственной комнаты и места, где ты могла бы спрятаться ото всех, но также нет и близости ни с одним человеком. Полностью отсутствует обычный человеческий контакт, потому что ты всегда настороже и боишься говорить о себе правду из страха отвержения. Сейчас я понимаю, что могла бы обсуждать свои проблемы и не скрываться, если бы поддерживала контакты с теми, кто находился в такой же ситуации. Но тогда я всеми силами пыталась поддерживать видимость обычной благополучной жизни, потому что это давало доступ в более обширное человеческое общество. Больше всего я боялась изгнания из общества «нормальных» людей.

Страх — постоянный спутник бездомности. Боишься милиции и насилия: я дважды оказывалась в ситуации, когда милиционеры пытались получить от меня секс, поняв, что я беззащитна, и с трудом уносила ноги. Ужас, что кто-то догадается, что с тобой происходит, и резко поменяет свое отношение. Трясешься при мысли, что сломаются очки или заболеешь, потому что справиться с этим возможности нет. Ощущаешь панику, когда начинается менструация, а у тебя нет денег на прокладки. Испытываешь жуткий стыд, когда договариваешься о собеседовании, но понимаешь, что у тебя нет денег, чтобы добраться, или нет приемлемой одежды. Становится проще отказаться от собеседования, чем идти на встречу, где твою ситуацию могут распознать.

Попытки устроиться на работу — отдельная история. У тебя никогда нет контактов, по которым с тобой можно связаться, и с каждым разом все сложнее объяснять, чем ты занималась и что умеешь. Навыки самопрезентации утрачиваются с фантастической скоростью, каждое неудачное собеседование ощущается как катастрофа. Вовремя прийти на собеседование, а потом ходить на работу и фокусироваться на ней, когда тебе нечего есть и не знаешь, где будешь сегодня спать, становится нереальной задачей. Как-то мне удалось устроиться на работу в Останкино, и это привело к тому, что я неделю оттуда не выходила — у меня был сложный график, и организовать какой-либо ночлег не удавалось. Я нашла коридор с какими-то декорациями и спала за ними. Не высыпалась — вокруг часто ходили и разговаривали, а у меня не было ни одеяла, ни спального мешка, и я сильно мерзла. Просто сворачивалась клубочком на каких-то досках и пыталась немного отдохнуть.

У тебя постоянно все болит, потому что иногда неделями ты ни разу не засыпаешь в горизонтальном положении и не снимаешь обувь. Иногда я пряталась в кабинке туалета в McDonalds, снимала обувь и задирала ноги вверх — такое облегчение сидеть одной и шевелить голыми пальцами. Еще все время чешется раздраженная кожа: тебе то слишком жарко, то слишком холодно. Терморегуляция у меня наладилась только несколько лет спустя после того, как все закончилось. Ешь, что придется, поэтому перестаешь ощущать чувство насыщения и все время испытываешь голод. Я до сих пор вынуждена сознательно контролировать, сколько ем, потому что иначе могу съесть все, до чего дотягиваюсь, причем очень быстро, почти не прожевывая и толком не ощущая вкуса, останавливаюсь только, когда становится плохо из-за переедания. Исчезает умение считывать сигналы собственного тела и учитывать их. Вечно то находишься в истерике из-за того, что негде помыться и постирать одежду, то забиваешь на все и зарастаешь грязью, потому что не в силах постоянно об этом думать и переживать.

Отсутствие регулярного сна, режима дня и общая разбалансированность жизни сказываются на настроении критично. Дезориентирована почти все время, ощущаешь себя отупевшей и равнодушной, способность к концентрации испаряется, оцениваешь себя как никчемность, плюс постоянные скачки настроения, при этом любой стресс доводит до слез. И вот ты уже не просто человек, которому некуда приткнуться — ты становишься тем, кто ведет себя неадекватно в любой ситуации, неприятной, невеселой личностью, которая то скандалит из-за мелочей, то ни на что не реагирует. И добиться объяснений, что происходит, невозможно — ты и сама не в состоянии определиться. Естественно стать неприятным человеком в неприятных условиях, но откуда окружающим знать, что с тобой происходит? Им легче дистанцироваться, и невозможно их за это осуждать.

Годы спустя обнаружилось, что у меня давняя и затяжная депрессия, которую затем успешно вылечили. Трудно сказать, что приходит в твою жизнь первым: нищета и безысходность вызывают депрессию, или же депрессия лишает воли к жизни и способности выбраться из бездомности. Но я уверена, что большинству бездомных людей требуется не только кров, еда и восстановление рабочих навыков. Им крайне необходима профессиональная психологическая помощь и, часто, медикаменты. Но главным образом это должна быть помощь в поиске собственного «я», которое в бездомности быстро испаряется.

В бездомности ты перестаешь быть субъектом и хозяйкой собственной жизни, постоянно зависишь от чужой доброты, доступа к еде и даже погоды. Ты мало что решаешь, и даже если тебе пытаются помочь, это часто выглядит как еще одно перебрасывание тебя в ситуацию, которую сама не контролируешь. Тебе предлагают убежище на конкретных условиях, которые тебе могут не нравиться, иногда — работу, которая не устраивает тоже, и предполагается, что ты должна быть благодарна за помощь. Но даже искренняя признательность не способна перешибить ощущение, что это еще одна клетка.  Поэтому порой кажется, что лучше уж остаться на улице, но сохранить хоть какой-то контроль над своей жизнью, чем ощущать себя объектом чужой благотворительности. И это не неблагодарность, а защита того немногого субъектного, что у тебя еще остается, жалкие остатки самостоятельности, которой и так почти нет.

Чтобы человек снова обрел почву под ногами и нашел свои цели в жизни и силы, чтобы к ним идти, ему требуется серьезная помощь в восстановлении собственных границ и самоуважения. Ведь бездомность и отношение к ней лишают тебя главным образом не комфорта — люди многое могут вынести. Бездомность лишает чувства собственного достоинства, ощущения права на защиту своих интересов, представления о собственной ценности и сил свои права защищать. Человек, ощущающий свою значимость и уверенный в своем праве находиться среди людей, способен горы свернуть. Но пока  ярлык  «бездомная» означает, что ты не заслуживаешь человеческого отношения, сохранить себя оказывается невозможно, и ты попросту перестаешь существовать — и для себя, и для окружающих, и для мира.

Жить без дома — страшно, холодно, смертельно опасно, но иногда все-таки бывает лето и можно смеяться. Ко Дню бездомного человека, отмечаемому в нынешнем году 26 марта, журналист Наталья Волкова собрала пять историй людей, которые были бездомными или до сих пор живут на улице. Может быть, не все в них правда. Но они разные — как и все мы.

«Живу по Конституции»

Он сидит на картонке прямо на обледеневшем тротуаре одной из центральных московских улиц. За спиной — рюкзак. Шапка с ушками, рыжая борода. Рука протянута в пространство. Смотрит сквозь собеседника. 

— Я собираю деньги на проезд и еду. Крупы, макароны, тушенку. Если не жалко вам денег, купите, я буду благодарен. Проезд — метро и электричка. Я живу в лесу. В шалаше. По Ярославской железной дороге, там станция в лесу. Заходишь в лес, по тропинке километра два-три.

Мне бывает холодно, но есть же костер. Мне не страшно, нет. Почему мне должно быть страшно? Я привык один. Живу так с шестнадцати лет.

УШЕЛ ИЗ ДОМА. ПОЧЕМУ — НЕ СКАЖУ. ПУТЕШЕСТВУЮ. УЖЕ ГОДА ЧЕТЫРЕ ТАМ ЖИВУ, ГДЕ СЕЙЧАС, НАДО ГДЕ-ТО ЖИТЬ.

Главное — не пить, не курить. Это сразу все нарушит.

Книги я не люблю. Люблю музыку, дэт-метал. Вы не слушаете такое? А я люблю. Мир такой интересный, когда слушаешь. Красно-черный. У знакомого на компьютере слушаю иногда.

Мне не бывает скучно одному. Помогать мне не надо. Листовку дать? Ну дайте. Спасибо. В гости ко мне приехать? Не надо ко мне в гости приезжать. Неужели вы думаете, что я живу в лесу, чтобы у меня были гости? Неподалеку живут бомжи, я к ним не хочу близко. Они другие. Они пьют и курят, я — нет. Мне этого не надо, сразу же все, конец.

Сюда я приезжаю во вторник и четверг, с четырех до шести. Мне хватает. Почему не работаю? Не хочу. По Конституции живу — есть право на труд, а не обязанность.

«Есть интуиция у меня»

Сергею пятьдесят один. Он ушел с улицы три года назад. Сначала был на реабилитации от алкогольной зависимости в больнице, куда его устроили прихожане храма, где он иногда помогал. Сейчас учится в колледже на бухгалтера, живет в общежитии. Хочет поступать в вуз.

— Я очень сильно употреблял алкоголь. Почему так говорю чудно? Стараюсь правильно употреблять термины. Родился-то я не на улице. Жизнь так меня попутала.

В 96-м нерв мне перебило, руку потерял. На этом, думал, все. Кончилася жизнь. Употреблять стал. И насчет этого с жильем меня обманули. Упал на дно, пил каждый день. Пропил мозги.

Лет пятнадцать или шестнадцать жил на улице. Всякое бывало. Бывало, что и воровал. Мелкое. Еду, портмоне вытащишь. На что ума тогда хватало, а было его мало.

Побывал на самом дне. От смерти уходил не раз. Тогда было не страшно.

КОГДА УПОТРЕБЛЯЕШЬ, ТЫ НЕ СУЩЕСТВУЕШЬ. ПОЕСТЬ, ПОСПАТЬ, ВЫПИТЬ — ТОЛЬКО РЕФЛЕКСЫ ОСТАВАЛИСЬ.

Один раз был у знакомого, который тоже употреблял все время. У него была своя однокомнатная квартира. Он пригласил человека незнакомого, неадекватного. Тот зубы сжимал сильно, дрался бутылкой, мне пару раз досталось. Я сразу почувствовал: что-то произойдет. Почувствовал всем своим чувством, что пора уходить. Ушел. Уехал в деревню, там дом от дедушки с бабушкой. Брошенная деревня, только летом там жить.

Когда вернулся, зашел в распивочную. Выпил, вышел оттудова. Мне в лицо — удостоверение. Опера. Допросили меня про тот вечер. Сказали, что неадекватный убил хозяина тогда. Завернул его в простыню и засунул в шкаф. Лето было, хозяина быстро нашли по запаху. Есть интуиция, значит, у меня.

…А человеческий облик принять было тяжело очень. Сейчас иногда думаю: так все надоело, бросить, может? Но нет, обратно на дно уйду — не вернусь. Потерять облик легко. Стоит только разок в помойку заползти — и все.

Панки уважают лето и Горшка  

Его зовут Леша, в июле исполнится тридцать. У него нет дома, уже пять лет он ездит по стране автостопом. Когда мы знакомимся, Леша лежит на диване на вписке и пьет пиво. Он уже сутки как с трассы. Говорит медленно, улыбаясь почти все время.

— У меня есть прописка в Липецкой области. Но я там не живу, проблемы там свои. Так у меня получается: живу, где пускают, где придется, созваниваемся с ребятами. Палатка с собой. Часто на улице. Вписки вот.

Самое любимое время года у меня? Конечно же лето. У меня день рождения и потому что тепло. И фестивали. На «Нашествие» все время езжу. Группа любимая — «Король и Шут». Я панк, видишь? (Леша проводит рукой сверху вниз и смеется, как филин.)

Я с ним даже общался, кстати, с Горшком. С Михаилом Горшеневым. На «Нашествии». Еще до его смерти, в 2013 году. Шел за водой, и он идет. Я ему: «Бухнем?» Он пошел в ту же сторону, что и я. Просто посидели побухали. Коньяк пили. Коньяк его был, кстати. Автограф не взял, я не любитель этого дела.

Потом получилась такая ситуация — поехал на «Кубану». Был под Ростовом, мне позвонили, сказали: «Горшок — все». Очень. Мне. Было. Плохо.

Мы к нему в июле на Богословку ездили не один раз. Он с Цоем на одной аллее.

Осесть хочу. Вот девушка моя забеременеет — и тогда…

«По-любому жилье нужно»

Саша, девушка Леши, двадцать восемь лет. Она не в восторге от планов «забеременеть», ворчит. Тоже пьет пиво. Зубов не хватает.

— У меня ситуация такая. До четырнадцати лет жила с отцом в городе. Матери нет у меня, я не помню, как она выглядит даже. Я маленькая была, когда она умерла.

Отец, короче, женился на другой, продал квартиру и решил уехать в деревню. Я отказалась с ним ехать. И с четырнадцати лет живу практически на улице. У друзей там, снимала, работала. Но не всегда все гладко выходит, вы же понимаете.

Отец уехал и погиб. Ничего не осталось.

У МЕНЯ ЕСТЬ ПРОПИСКА В СЛАНЦАХ, КВАРТИРА ОСТАЛАСЬ ОТ МАМЫ. ТАМ ДОЛГИ БОЛЬШИЕ, ВСЕ ОТКЛЮЧИЛИ. СТОЛ, ПЛИТА, ХОЛОДИЛЬНИК СТАРИННЫЙ. БОЛЬШЕ НИЧЕГО. ТАМ НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ.

С Лешей мы познакомились лет шесть назад, когда он вышел… то есть освободился… блин, как это сказать про армию? Пришел, да, когда он из армии пришел. Сначала были просто друзьями, уже года два вместе. Ну вы понимаете. Планируем пожениться.

По-любому жилье нужно. Так очень тяжело. Дорога все время. Знакомые, друзья, знакомимся с кем, бывает. Много раз на улице оставались. Ты такая с тяжелым рюкзаком, что делать? Самое тяжелое это чувство — безысходность.

Честно? У меня гепатит С. Не лечусь, конечно. Сейчас пока все слава богу.

Помощь Тамплиера

Денис работает электриком, снимает квартиру и недавно купил подержанный «ауди». Друзья зовут его Властелином Колец из-за этого. Он жил на улице несколько лет, пока не попал в негосударственный реабилитационный центр для алко- и наркозависимых. Ему сорок два года.

— Я не стыжусь своей истории. Может, она научит кого-то.

После того как у меня умерли родители, начал злоупотреблять алкоголем. Сначала мало пил, потом все больше и больше. А потом попробовал наркотики — и мне понравилось. С деньгами проблем не было, родители были обеспеченные, квартира там, работа у меня была. То начальником бензоколонки работал, то еще где — в общем, были деньги.

Пробовал героин, амфетамин, спиды — ну все. Доза все увеличивалась, увеличивалась. Жена начала употреблять. Все распродали, она ушла к другому пареньку, молодому. А я на улице остался.

ТРИ ГОДА ЖИЛ НА УЛИЦАХ. В ПОДВАЛАХ, ПОДЪЕЗДАХ, ГОНЯЛИ МЕНЯ. ПИЛ, ПОТОМУ ЧТО БЕЗ ЭТОГО ТОГДА БЫЛО НИКАК. С НОГАМИ БЫЛИ ПРОБЛЕМЫ ТАКИЕ, ЧТО ХОДИТЬ ПОЧТИ НЕ МОГ.

Ползал, считай. Жил в подвале, от него в ста метрах магазин, куда я ползал стрелять деньги, чтобы выпить.

Как сейчас помню тот день, когда меня забрали с улицы. Была ранняя весна, март. Относительно раннее утро. Выполз, приполз к магазину. И подходит ко мне чувак, говорит: «Может, со мной поедешь? У нас центр, туда-сюда». Я ему говорю: «Да я работать-то не могу, я даже ходить толком не могу». Но он меня уговорил. Общался он по-человечески — это мне очень понравилось. Хотя внешность у него была своеобразная — здоровая такая татуировка на лице, меч. Звали его Тамплиером.

В общем, через весь город он меня тащил на себе: в метро, в автобусе, пешком. Притащил. На меня посмотрели, плюнули, но сказали: «Пусть живет, дорога открыта». И я как-то выбрался, спасибо.