Медовая война

Уже несколько лет в Алтайском крае не затихают медовые войны — между полеводами и пчеловодами. Доходы первых растут, вторых — катастрофически падают. А жертвами этой войны становятся все насекомые-опылители в округе, мелкая живность и мы с вами — те, кто любит мед.

— Горько было. Столько труда погибло! Говорить даже не хочу на эту тему, — отбивается от расспросов Владимир Тимофеевич Гура.

Владимиру Тимофеевичу 71 год, он из Шипуновского района Алтайского края. Я расспрашиваю его о событиях августа 2020 года. Тогда погибли любимицы Владимира Тимофеевича — 39 пчелиных семей (одна семья занимает улей). О собственной пасеке он мечтал полвека. И, как только ему удалось найти подход к этим хитро устроенным созданиям и вырастить сильные (значит, максимальные по количеству и работоспособности) пчелосемьи, пасека превратилась в кладбище.

От чего погибли пчелы

— Я работал инженером-механиком. Летом с утра и дотемна. Хотя с детства мне нравились пчелы, — рассказывает Владимир Тимофеевич. — Первый раз попробовал их завести — не получилось, времени не хватало. Так и ждал пенсии.

И пчелы, похоже, тоже ждали Владимира Тимофеевича. Как-то сын (он тоже пробовал разводить пчел) подарил отцу улей, но тот годами стоял пустым на приусадебном участке. А когда Владимир Тимофеевич вышел на пенсию, в тот самый улей прилетел пчелиный рой и поселился в нем.

Одна из кочевых точек
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— С этого улика пошла моя пасека. Шесть лет я расширялся. Но меда у меня много не выходило. Я ведь самоучка, плохо знал пчел, поэтому семьи у меня были слабые. Урожай по родственникам расходился — в Волгоград, в Новосибирск, в Барнаул. Но мне много не надо. Мне пчелы нужнее для души и чтобы повод был на улицу выйти, поковыряться. А в прошлом году я уже мало-мальски научился, но другая беда случилась.

А случилась обработка полей Шипуновского района пестицидами против насекомых-вредителей. И пчелы у 32 пчеловодов отравились агрохимикатами. Столько человек подали в суд на местного фермера Анатолия Черепанова.

Это самое масштабное по числу участников судебное разбирательство в России, связанное с отравлением пчел, идет по сей день (суд признал фермера виновным и взыскал с него около 9 миллионов рублей в пользу пчеловодов в качестве возмещения реального ущерба, сегодня пасечники подают иски для взыскания упущенной выгоды). Как утверждает юрист фермера Юрий Богатырев, причина тому не размер причиненного вреда, а финансовая состоятельность Анатолия Черепанова — с него есть что взять. Более того, юрист предполагает: пасечники украли с базы фермера пестициды и сами потравили пчел, дабы нажиться на судах.

— Они поняли, что так можно зарабатывать. Радуются. Понакупили себе машин, — усмехается представитель полевода.

Алексей Найденко отнимает мед у пчел с помощью щетки-сметки
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Со слов Богатырева, пчеловоды воспользовались юридической безграмотностью фермера. Он неправильно составил объявление о проведении химобработок. По закону растениеводы обязаны не позднее чем за три дня оповестить пчеловодов в радиусе семи километров об обработках любым возможным способом — через СМИ, СМС-рассылку и так далее. В объявлении положено указывать точные даты работ, название используемого препарата, его класс опасности для насекомых и период действия. А фермер ограничился единственным оповещением в районной газете, в котором говорилось, что химобработки будут проводиться «с 10 июня по 30 сентября».

Наступившим летом 20 фермеров Шипуновского района создали первое в России объединение, «чтобы взаимодействие полеводов и пчеловодов носило благоприятный характер», — иными словами, для юридической защиты от пасечников. Пчеловоды и полеводы в здешних краях друг для друга враги номер один. В Татарстане и Башкирии, где тоже развито пчеловодство, местами наблюдается похожее противостояние. А войны между полеводами и пчеловодами разгорелись из-за увеличения посевов рапса.

Рапсовые миллионы

Ярко-желтые рапсовые поля — красивейшее зрелище. В начале 2000-х они были редкостью в России, сейчас спешно расползаются по аграрным регионам (за 20 лет посевные площади выросли в 14 раз).

Рапс с успехом идет на экспорт (из рапса делают пищевое масло, биодизель, горюче-смазочные материалы и так далее), что подталкивает аграриев к его выращиванию. В 2021 году в России, по данным Минсельхоза, эту культуру посеяли на площади 1,4 миллиона гектаров (для сравнения, зерновых — под ними занята львиная доля пахотных земель в стране — 29,6 миллиона гектаров).

Рамка с пчелами
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

До крупнейших мировых производителей рапса (Канады, Китая, Индии, Франции и Австралии) России, конечно, далеко. К примеру, Канада, лидер по рапсу, производит ежегодно порядка 20 миллионов тонн, а Россия — 2,5 миллиона. Но наши пчеловоды и без того хлебнули горя от симпатичного на вид растения.

Чем плох рапс? Сам по себе — ничем. Рапс к тому же прекрасный медонос, его обожают пчелы. Рапсовый мед, как и сам рапс, удачно экспортируется.

— В Европе с рапсового меда с ума сходят, — посвящает меня в тонкости медового рынка пчеловод из Калманского района Алтайского края Алексей Найденко. — Лично мне он не по вкусу. Рапс — это же семейство крестоцветных. И рапсовый мед, мне кажется, капустой пахнет. Но в Европе к нему привыкли. У них земли мало, и подавляющая часть полей занята рапсом. Я сам ездил в Австрию: рапса вокруг море, и на нем кочуют пчеловоды.

Проблема рапса в том, что за ним толпами охотятся насекомые-вредители. За лето рапсовому полю требуется до шести обработок пестицидами. Для сравнения, пшеницу, гречиху, горох и лен в благополучные сезоны вообще можно не протравливать.

Елена Найденко помогает мужу на пасеке
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Без химии рапс не вырастить, — поясняет фермер из Ребрихинского района Алтайского края Евгений Долгов. — Он слишком уязвим перед вредителями. Рапс едят капустная моль, рапсовый цветоед, капустная тля, луговой мотылек, рапсовый пилильщик и так далее. Причем, если не соблюдать правила севооборота, количество вредителей увеличивается. Рапс желательно сеять на одном поле не чаще одного раза в пять-шесть лет, а его порой сеют каждые два-три года, бывает и чаще. Хозяйства сами провоцируют распространение вредителей.

Предприятие Долгова выращивает рапс восемь лет подряд. И ни разу, по словам Евгения, от химобработок не пострадали пчеловоды.

— Мы закупаем препараты от мировых лидеров и исключительно третьего-четвертого класса опасности (самые ядовитые — первого и второго класса), соблюдаем регламенты применения: дозируем согласно инструкциям, обрабатываем поля ночью с земли в безветренную погоду (ночью пчелы не работают). У нас нормальные отношения с пчеловодами. Они грамотнее стали. Сами приезжают к нам, если размещают кочевую пасеку рядом с нашими полями, знакомятся. Мы обмениваемся телефонами и за несколько дней до обработок предупреждаем их. Химия третьего и четвертого класса малоопасна для пчел, но мы все равно ставим их в известность. Пусть пасечники сами решают: оставаться у поля или уезжать, закрывать пчел в ульях на какой-то период или наутро выпускать.

Алексей Найденко снимает пчелу, укусившую его
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Подобная практика не то чтобы уникальная, но и не самая распространенная в полеводстве, поэтому с 2019 года отравления пчел агрохимией — явление будничное.

— В больших хозяйствах за грамотную обработку полей отвечают агрономы. Обычно же растениеводством занимаются мелкие фермеры. Они сами себе агрономы. Узнали, что от химии первого и второго класса все вредители мрут, и шпарят, чтобы наверняка, — сердится пчеловод Найденко, и с ним соглашаются опрошенные мной аграрии.

Бывает, обрабатывают поля с опозданием: маленький очаг возник, а они медлят — авось пронесет. А потом, когда поле поражено от кромки до кромки, в панике бросаются травить. И днем, и в ветер, и с воздуха, так что химия разлетается на десятки километров.

— Поэтому я стараюсь держаться подальше от культур, которые нуждаются в обработке. Боюсь их, как черт ладана, — говорит Найденко.

Фамильные фляги и гречка вместо рапса

«Держаться подальше» стало принципом для Алексея Найденко, потому что мед для него главный источник дохода, в его хозяйстве 250 пчелосемей. Попадет под отраву — «останется без штанов».

На своей пасеке Алексей выглядит по-царски — громогласный, крепкий, скуластый. Ему 47 лет, он из третьего поколения пасечников. Сыновья Алексея, скорее всего, будут четвертым.

Улей
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Расскажу вам анекдот из жизни. Старшему моему, Андрею, 22 года. С четырех лет медогонку крутил. Второму, Антону, 11. Дымарь из рук не вырвешь (устройство для подкуривания пчел дымом с целью их усмирения. — Прим. ТД). А отца моего зовут Анатолий. Так вот. Раньше мед во флягах хранили (сейчас — в куботейнерах). На них ножичком выцарапывали инициалы. На отцовских было помечено «Н. А.» — Найденко Анатолий. Потом пошел Найденко Алексей. Потом — Найденко Андрей. И вот жена Лена беременна. Знаем, что сын родится. Сидим в семейном кругу, имена выбираем. Андрею тогда лет 11 было. И он: «Что думать-то? Надо на “А” называть». Мы не поняли юмора. Сын отвечает: «Ну как? Найденко Анатолий, Найденко Алексей, Найденко Андрей… Фляги-то подписаны “Н. А.”». Мы грохнулись со смеха.

Алексей жалеет, что не сразу ушел в пчеловодство. Его молодость прошла на заводах, из мастера он вырос до руководителя производства. Говорит, боялся рисков. При этом у него всегда была так называемая пасека выходного дня. Его коллеги зазубрили: Алексей всегда берет отпуск в августе — это самая горячая пора для пчеловода.

— Сейчас я засуну телефон в улей. Послушайте, как жужжат. Работают! — восхищенно восклицает Алексей (мы созваниваемся — он далеко, в предгорье на пасеке). Слушаешь это бесподобное жужжание и убеждаешься: человек реально помешан на пчелах.

Основная стационарная пасека Найденко — в селе Шадрино, три выездные — в Новичихинском, Чарышском и Калманском районах. Алексей «разложил яйца по разным корзинам». Случится непредвиденное — будет подушка безопасности.

Дымарь
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Каждый год он узнает у районных властей, кто и что планирует сеять в округе, наводит мосты с аграриями и, исходя из этого, выбирает место для кочевки. Раздраженно признается: не понимает коллег-пасечников, которые втихую становятся у полей и неизвестно на что уповают. На заседаниях отраслевых объединений он «вдалбливает» коллегам: берите ответственность на себя, устанавливайте личные контакты с аграриями, с районными чиновниками (к сведению, мобильные приложения, разработанные для оповещения пчеловодов об обработках, выручают не везде из-за плохой сотовой связи).

— Я забочусь о своих пчелах, наверное, больше, чем о себе. Я десять раз узнаю, что, где, как и почему. Помню, один пчеловод выступал. Спрашивает: «Как мне быть? Я встал на границе двух районов. Что мне, туда и туда?» Говорю: «Слушай, ты ребенок пятилетний или мужик взрослый? Если тебе по барабану, жди, когда тебе будет “хорошо”. Разумеется, туда и туда. В районах есть начальники развития сельского хозяйства, которые курируют полеводов и пчеловодов. Они в курсе всех дел. Можешь приехать к ним — приезжай. Не получается приехать — позвони». Нужно попу-то приподнимать чуточку! Я же почему-то с прошлого года своих пчел начал возить аж в Чарыш, на маральник в предгорье. Там полей нет, по химии 100% чисто. 350 километров от основной базы расстояние. Я их не понимаю. Они же не старики, у которых ульи во дворе стоят. К тем у меня вопросов нет.

Стационарная пасека Алексея Найденко, село Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Отчасти Найденко помогает контактировать с чиновниками и полеводами тот факт, что у него зарегистрировано крестьянско-фермерское хозяйство. К пчеловодам, у которых пасеки в виде личных подсобных хозяйств (их в России свыше 90%), власти и фермеры-полеводы относятся подчас высокомерно, с презрением: налогов не платят, а права качают. А с «официальными» пчеловодами разговаривают на равных.

— Прошлой весной местный фермер решил посеять рапс рядом с моей стационарной пасекой в Шадрине. Зимой, значит, когда обсуждали, что будут сеять, не собирался, а весной засобирался. Так я его переубедил и сам семена ему достал. Позвал я с собой представителя районной администрации, и поехали к нему. Спрашиваю: «Вы что? Хотите мою пасеку положить? Из-под моих ног табуретку выбить? Не дай бог! Я не буду вас убивать, жечь ваши комбайны. Я пойду законным путем: раздену вас и разую». Он: «А что мне делать? Я семена закупил, химию». Говорю: «Продавай, у тебя с радостью купят. Сей гречку — и будешь с деньгами». Вот я поехал к своим друзьям-фермерам, встал перед ними: «Мужики, мне нужно 10 тонн семян гречки. Денег у меня нет». Спрашивают: «А кому она нужна?» Называю фамилию, идут в отказ. Я им: «Да вы не ему дадите, а мне. Если он осенью не отдаст, я отдам». Они под мое честное имя выделили 10 тонн, тот посеял.

Яды страшнее ДДТ

Никто — ни чиновники, ни руководители объединений пчеловодов — не называет точных цифр по гибели пчел от пестицидов в России.

— Большинство пчеловодов не заявляют об отравлениях, не ходят по судам, особенно старшее поколение. А они составляют костяк отрасли, — объясняет сложности со статистикой преподаватель пчеловодства в Алтайском государственном аграрном университете Сергей Кузовлев и добавляет: — Проблема значительнее, чем о ней сообщают в СМИ.

Алексей и Елена работают с сотами
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Если отравления не остановятся, пенсионеры, по мнению Сергея Валентиновича, забросят пчеловодство. Ведь пожилым людям восстанавливать пасеку труднее, чем молодым, тем более зная, что завтра трагедия запросто повторится. Социальные последствия будут удручающими.

— Пострадает их материальное благополучие. Пенсионеры сейчас, наоборот, вынуждены увеличивать пасеки — пенсии маленькие, а жизнь все дороже и дороже. Им самим нужны дополнительные средства, и детям хочется помочь: собрать внуков в школу, заплатить за вуз. Но проблема глубже. Что значит забрать у старика любимое занятие? Он благодаря ему двигается и продлевает себе жизнь. Мы же по своим дедам бьем, укорачиваем их век, — рассуждает Кузовлев. — Бьем вдобавок по молодым людям, которые живут в селах за счет пчел. Провоцируем отток населения.

Отдельная тема, продолжает Кузовлев, — отравление пестицидами животного мира и человека. На полях после обработок подыхают птицы, грызуны, мелкие звери. У людей в окрестных селах ухудшается самочувствие: возникают одышка, аллергия, головные боли…

— Народ понимает, откуда это идет, и протестует. В Усть-Калманском районе несколько лет назад женщины выходили вместе с детьми на поля, останавливали технику, — вспоминает Кузовлев.

В доме Алексея Найденко рядом с пасекой
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Алексей и Елена упаковывают соты для перевозки
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Сельские жители жалуются, что им теперь нечего показать ребятне: куда-то исчезли лисы, корсаки, барсуки, зайцы… Связывают они опустошение с применением пестицидов.

Петр Абрамов из Смоленского района Алтайского края (там фермеры неоднократно устраивали пчеломор, в том числе дважды в 2021 году, в конце июня) возмущается:

— После химобработок на полях стоит тишина и местами смердит. Приглядишься — на земле дохлые птицы, мыши… Пройдет дождь, воду смоет с полей в реки, и рыба всплывает. Не раз проходили.

Пчеловод из Шипуновского района Николай Воропаев в сердцах описывает, что увидел на своей пасеке после обработки полей химикатами:

— Я еще охотник. День на третий после потравы поехал с собаками на пасеку. Барсуки постоянно туда приходят. Где-то пыльца бывает просыпана, и они ее едят, пчел едят тоже. Смотрю, сидит барсук. Видимо, нажрался дохлых пчел и стал ни живой ни мертвый. Уж насколько собаки азартные, но они его не тронули: подошли к нему, стоят и не знают, что с ним делать. Птиц полно погибло — наклевались дохлых пчел. Такая вонища на пасеке стояла, что ужас. На семнадцатый день прошел дождь. Поле рапсовое было наверху. Вода с него вместе с отравой попала в пруд, и рыба всплыла.

Алексей готовится к погрузке меда
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Пестициды — это яды, — продолжает ученый. — Однако у нас они бесконтрольно льются в природу. Сейчас используются препараты, которые в 7000 раз страшнее знаменитого ДДТ (дуста), давно запрещенного в мире. Они созданы на основе синтетического никотина, называются неоникотиноидами. Цивилизованные страны их запрещают, например Германия. В России неоникотиноиды разрешены. Их продают всюду, в том числе в магазинах для садоводов. Ни продавцы, ни покупатели не подозревают, что имеют дело с жесткой химией. Она напрямую идет к нам на стол. Пусть в малых количествах, которые не вызывают видимых реакций. Но происходит ее накопление. И в первую очередь страдает репродуктивная система человека.

Пестицидная анархия

Про беспредел с химикатами — «бесконтрольно льются в природу» — Сергей Кузовлев не утрирует. Десять последних лет ввоз и обращение пестицидов в России находились без государственного надзора: поступающие в страну препараты никто не проверял (доля контрафакта и фальсификата, по оценкам Российского союза производителей химических средств защиты растений, доходит до 30%. По информации AgroXXI, до 30% рынка пестицидов в ряде российских регионов занимают сомнительные средства защиты растений), на совести аграриев оставалось их применение. Раньше, до 2011 года, обязанности по контролю за пестицидами выполнял Россельхознадзор.

Гречишное поле вблизи села Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Затем ведомство отстранили от этих функций и, согласно заявлению самого Россельхознадзора, никому не передали их (в 2019 году на фоне скандала с отравлениями пчел Россельхознадзор опубликовал в «Российской газете» официальное заявление: «Последние восемь лет в России не контролируется производство, хранение, реализация и применение пестицидов и агрохимикатов. Такая беспрецедентная ситуация сложилась в 2011 году, когда у Россельхознадзора практически в полном объеме были изъяты и в дальнейшем никому не переданы полномочия по надзору в этой области»). В Россельхознадзоре заявили о бесконтрольном использовании пестицидов.

Из-за бардака на рынке пестицидов травили пчел даже порядочные растениеводы. Им попадалась продукция, класс которой не совпадал с указанной информацией на упаковке. Допустим, фермер думал, что приобрел препарат третьего класса опасности, а ему подсовывали пестицид первого класса.

Алексей Найденко на гречишном поле вблизи села Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

С июня 2021 года на Россельхознадзор снова возложили обязанности по контролю за пестицидами. Но, как считают пчеловоды, возвращение утраченных полномочий Россельхознадзору не даст должного эффекта, пока в стране не будут тщательнее следить за содержанием химикатов в почвах и продуктах питания. О последнем аспекте проблемы в интервью «Российской газете» любопытно рассказывал в 2020 году руководитель Роскачества Максим Протасов. Он говорил о вредных добавках в продуктах питания.

«В Евросоюзе требования к их [пестицидов] содержанию все время ужесточаются <…> В Европе нормируется более 300 пестицидов. В России — всего 13. Из них 11 запрещены, то есть их остаток в продовольствии должен быть нулевым. По двум установлено предельно допустимое значение. При этом большая часть из этих 13 пестицидов уже не используется в сельхозпроизводстве», — заявлял представитель Роскачества. Вопрос: проверка продуктов на пестициды, по сути, не ведется?

Подсолнуховое поле
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Есть маленькая надежда, что ситуация изменится в связи с принятием федерального закона о «зеленых» продуктах (полное название — «О сельскохозяйственной продукции, сырье и продовольствии с улучшенными характеристикам», вступает в силу в марте 2022 года). Согласно новому закону, Минсельхоз будет вести реестр производителей экологически чистой продукции и субсидировать их. Перебарщивать с химией должно стать невыгодно.

Поля вблизи села Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

И, наконец, самую ощутимую государственную защиту отрасль получит, если в России запретят неоникотиноиды (они самые губительные для пчел), глифосат (вредный для пчел пестицид, который применяют для борьбы с сорняками), а в идеале — полностью препараты первого-второго класса опасности. Российские пчеловоды пытаются этого добиться, лоббируя свои интересы в правительстве через отраслевые союзы. Но лобби компаний по производству и продаже агрохимии, очевидно, сильнее.

Сбегут в горы

По мнению пчеловодов, фермеры будут бережнее относиться к пчелам, если еще осознают, какую выгоду они им приносят.

В Америке и Европе развита индустрия пчеловодства, направленного на опыление с целью повышения урожайности (урожайность подсолнечника и рапса, к примеру, при опылении пчелами повышается до 40%, гречихи — до 200%). Пчеловоды сдают аграриям своих полосатых тружениц в аренду и получают с этой услуги главную прибыль. У нас многие фермеры относятся к такому способу повышения урожайности скептически.

Рамки с медом
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Меня поражают безграмотность и непробиваемость некоторых аграриев и чиновников, — критикует пчеловод из Первомайского района Алтайского края Алексей Коверзнев. — Давно посчитано, какую выгоду получают растениеводы от пчеловодства. У меня дома остался учебник под редакцией Ковалева 1949 года, который принадлежал моему деду. И там было сказано, что пасека на 70% прибыль приносит за счет опылительной деятельности, на 30% — за счет продукции пчеловодства (мед, воск, прополис, пыльца, перга, трутневый гомогенат, маточное молочко). На ютьюбе можно найти советские фильмы о пчеловодстве. В них говорится, сколько миллиардов рублей теряется ежегодно за счет недостатка опыления. Эта проблема и сейчас никуда не делась. А взаимодействия нет.

Алексей Найденко отнимает мед у пчел с помощью щетки-сметки
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Но локальные примеры сотрудничества все-таки существуют. К примеру, в Михайловском районе Алтайского края фермер Андрей Кожанов приглашает на свои поля подсолнечника пчеловодов и в знак благодарности не платит, но гарантирует им полную безопасность.

— Мы выращиваем кондитерский подсолнечник, который вы покупаете в пакетиках. Он в несколько раз, в два-три и иногда в четыре-пять, дороже масличного. Но у него есть недостаток — низкая самоопыляемость. Поэтому нам нужны природные опылители, — рассказывает Андрей Анатольевич. — Мы сотрудничаем с десятью пасеками. Специально для них сеем донник, эспарцет, синяк, чтобы пчелосемья набрала силу к основному взятку (с подсолнечника), а гречиху — чтобы усилить основной взяток.

Стационарная пасека Алексея Найденко вблизи села Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

В Калманском районе Алтайского края до схожей взаимной любви шагать и шагать, но, по мнению Алексея Найденко, прогресс в отношениях явно намечается:

— Этой весной я выступал и заметил, что мировоззрение у людей меняется. Несколько лет назад мой коллега рассказывал на собрании о химии и опылении, а 70 фермеров откровенно ржали. В этом году я выступал — и они сидели, слушали. Это не потому, что я оратор хороший, а потому, что я им говорил правильные вещи и прошло какое-то время. Верите, нет — я закончил, и встал один фермер: «Мужики, мы скоро всех пчеловодов перетравим. Они смоются со степи в горы. А мы останемся без гречки, потому что опылять некому будет». Против никто не пикнул, и вышли с совещания молча. Дай бог, доживем до времен, когда все фермеры повернутся лицом к пчеловодам, поймут, что от нас сплошная польза.

Опылять кисточками

Перспектива остаться без пчел и урожаев, между прочим, вполне реальная. Пчелы очень чувствительны к химикатам. Их называют индикаторами состояния окружающей среды. В Китае есть провинции, где пчелы перестали жить. Фермеры для опыления растений нанимают рабочих. Китайцы орудуют кисточками вручную, приводит факты Сергей Кузовлев.

Каждая купленная матка имеет свой порядковый номер
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

Домашних медоносных пчел (если их окончательно перетравят), по словам ученых, заменить некому.

— В природе, чтобы вы знали, диких пчел не осталось, — утверждает Кузовлев. — Недавно я организовывал экспедицию на Бащелакское озеро в Солонешенском районе. Мы на лошадях проехали звериными тропами, когда цвело все. Работали шмели, осы, а медоносной пчелы не нашли ни одной. Разговаривал с местными егерями, охотоведами. Они говорят: «Раньше пчелы жили, сейчас не живут». Погибли из-за клеща Varroa destructor. Этот клещ распространился по планете. Считается, что его нет лишь в отдельных регионах: на севере Красноярского края, у староверов, и в Австралии (в Австралии строгие санитарные правила, туда запрещено ввозить маток пчел без специального разрешения). Медоносным пчелам на пасеках помогают бороться с клещом люди, а диких, видно, он совсем извел.

Стационарная пасека Алексея Найденко вблизи села Шадрино
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

О незаменимости домашних медоносных пчел при опылении рассказывает доцент кафедры зоологии и физиологии института биологии и биотехнологии Алтайского государственного университета Ирина Кудряшова.

— Домашние медоносные пчелы вносят самый весомый вклад в опыление — опыляют 80—90% растений, — аргументирует ученый. — Вообще, каждое насекомое адаптировано под опыление определенных видов цветов. К примеру, ценнейшие опылители — шмели. Они имеют длинный хоботок и поэтому опыляют растения, которые пчелы физически не в состоянии опылить, допустим красный клевер. Другую ценную культуру — люцерну — опыляют многие виды одиночных диких пчел. И кто их спасет от пестицидов?

Мед
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Шмели хороши тем, что они крупные, пушистые и, когда в конце весны бывают возвратные заморозки, они летают при температуре от плюс двух до плюс пяти градусов. Никто из опылителей не работает, а они работают, помогая сберечь урожай плодовых культур — яблони, вишни и так далее. Кроме того, они могут собирать пыльцу даже при мелком дожде, и их «рабочий день» длится до 18 часов. Весомую роль в опылении играют также осы, бабочки, жуки, мухи, то есть все, кто посещает цветы, автоматически становятся опылителями. Понятно, что пчеловоду по силам уберечь своих пчел — перевезет их подальше от обрабатываемого поля, закроет. Остальных сберечь некому, — сожалеет Кудряшова.

А в банке что?

Можно ли есть мед, собранный пчелами в период отравления? Вопрос для пчеловодов болезненный. Некоторые владельцы пасек мне ответили, что можно. Их доводы: отравленные пчелы попросту погибнут и не успеют переработать собранный нектар в мед.

Председатель правления Союза пчеловодов Алтайского края Сергей Тастан опровергает эти заявления. По его словам, пасечники лукавят, чтобы не лишиться покупателей. В действительности попадание в мед пестицидов возможно. К примеру, с ядами в меде в 2020 году столкнулись пчеловоды Шипуновского района (напомним, отравление пчел здесь произошло в конце лета 2020 года).

Стационарная пасека Алексея Найденко
Фото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Конечно, попадают [пестициды]. А как не попадают? — недоумевает местный пчеловод Николай Воропаев. — В ту потраву ради эксперимента — не я сам делал, а тут ребята — выкачали мед не из магазинов, где он уже был опечатанный (туда не должна была отрава попасть), а из гнезда, куда пчелы непосредственно приносят нектар. Отвезли на анализ. Естественно, там нашлось действующее вещество пестицида (в какой концентрации, собеседник не смог уточнить. — Прим. ТД).

Безусловно, истории с отравлениями вредят имиджу меда. Эта проблема сейчас остро стоит и в Башкирии. В мае-июне пять районов республики отравили пестицидами при обработке лесов от непарного шелкопряда. Покупатели начали в принципе сторониться башкирского меда, опасаясь, что им продадут продукт с пострадавших территорий. Поэтому убытки получат и пчеловоды, которые попали под отраву, и те, кого химия не коснулась.

Текст: Татьяна Труфанова
Фото: Юлия Скоробогатова

Источник