О поведении детей в соцсетях: «Обходя запреты, подросток чувствует свою взрослость»

Дети, рожденные после 2000 года, растут практически без отрыва от интернета: по данным совместного исследования компаний Google и Ipsos, в возрасте от 13 до 24 лет им ежедневно пользуются 98 % подростков и молодых людей. Чаще всего это соцсети, онлайн-игры и просмотр различных видео. Реже — учеба или подработка. С развитием соцсетей подростки получили возможность общаться, самовыражаться и зарабатывать. При этом у соцсетей, как и у любой сферы жизни, есть обратная сторона — интернет-травля, «группы смерти», эмоциональное выгорание и депрессия.

Журнал "The Village" поговорил с клиническим психологом Арегом Мкртычяном, доцентом кафедры клинической психологии РНИМУ имени Пирогова, ведущим научным сотрудником лаборатории при Центре социологии образования РАО о подростковом поведении в Сети, мнимой анонимности, новых «нормах» морали и правилах интернет-гигиены.

Неэффективность запретов и ограничений

— Если в нашей жизни соцсети появились, когда мы уже были взрослыми — со своим мировоззрением, внутренними установками и нормами морали, то дети сейчас регистрируются задолго до того, как им исполнится 14 лет (по правилам «ВК», например) — это же никак не отслеживается, никем не контролируется. Должны ли тут быть запреты со стороны родителей? Или в роли ограничителя может выступать уже государство?

— Я считаю, что это абсолютно неэффективно. Уже было довольно много примеров таких ограничений, которые лихо обходят дети. Можем взять даже простой пример из другой области: всем магазинам запрещено продавать сигареты подросткам, но всегда найдется сердобольный дяденька, который возьмет у ребенка 100 рублей и купит все что нужно. Поэтому вот эти все регистрации по паспорту, на мой взгляд, формируют только одно — очень грамотное и очень искушенное умение обходить законы.

Специфика подросткового возраста — это обязательный антагонизм с системой, властью, причем не обязательно в лице государства. Это могут быть родители или учитель.

Возвращаясь к вопросу, могут ли родители повлиять, — к сожалению, примеры тут абсолютно банальные и практически не связанные с соцсетями. Это как привычка чистить зубы по утрам: пока ребенок еще маленький, я встаю рядом с ним в ванной со своей зубной щеткой и показываю, как надо, — объясняя тем самым, что это не просто моя прихоть, а потому что я делаю все то же самое. И когда я говорю ребенку: «Да, хорошо, ты завел страничку — это твое право. Но надо понимать, с кем ты дружишь, кого добавляешь в друзья и какую информацию ты туда выкладываешь». И тут работает только личный пример: я могу показать ему свой аккаунт в соцсети — вот он открыт, вот с кем я дружу. Но смотри, ты же видишь, я не выкладываю фотографии посадочных талонов, документов — и этот личный пример будет более эффективным, нежели любая запретительная мера. Подросток любит запреты: обходя запреты, он чувствует взрослость.

Специфика подросткового возраста — это обязательный антагонизм с системой, властью, причем не обязательно в лице государства. Это могут быть родители или учитель.

— Если говорить о гигиене нахождения в сетях, то какие правила, кроме посадочных талонов, еще есть?

— Самое главное условие, о котором все время надо напоминать родителям, — это вопросы доверия. К сожалению, большинство проблем у подростков в соцсетях возникает из-за того, что они не доверяют взрослому, который находится рядом с ним, не сообщают о фактах насилия или хейтинга (от англ. to hate — ненавидеть). И даже пример с группами смерти абсолютно показателен: может, я скажу не совсем популярные слова, но изолированное влияние этих групп не столь велико. Просто на него накладывается недоверие и разрыв в общении между родителями и детьми, который сейчас очевиден.

Нужно изменить у подростка само восприятие пользования соцсетями. Пока что оно носит характер противодействия взрослым очень часто, такой запретный плод: я пользуюсь, это моя интимная сфера, и вам в ней делать нечего. И поэтому вы можете мне запретить выкладывать туда свой паспорт, но я вас не послушаю, хотя даже буду знать о том, что это действительно почта для мошеннических действий. Потому что любой подросток уверен: если это произошло с моим соседом, то это точно не произойдет со мной: я умнее, сильнее, хитрее.

Кибербуллинг и психика подростков

— Понятно, что подростки выкладывают очень много информации о себе и в результате этого часто сталкиваются с людьми, которые используют эту информацию против них: начинается травля, унижение. Насколько у них психика устойчива к этим нападкам, к буллингу? Как они реагируют на это в большинстве случаев?

— Негативно реагируют. Интернет-травля по своим последствиям мало чем отличается от травли в реальном мире, в той же школе, к примеру. Это в любом случае психотравмирующая ситуация, и она усугубляется тем, что в школьном буллинге есть большая вероятность хотя бы вычленить группу агрессоров, на которых можно воздействовать. Здесь это сделать сложнее.

В целом подростки оказываются неготовыми к троллингу хотя бы потому, что социальные сети представляются им чем-то таким обоюдоанонимным: ребенку кажется, что достать его через компьютер крайне сложно. И поэтому, когда его достают, степень воздействия на психику более губительна из-за того, что он не ожидает этого. В школе, даже в самой хорошей, я все равно понимаю, что есть вероятность с кем-то не подружиться, кого-то невзлюбить, и я понимаю, что этот человек рядом. Поэтому мое поведение, пусть и не в яркой форме, оно предполагает какие-то решения: прийти пораньше, уйти попозже, подсесть к миролюбивому Васе или ближе к учителю. В интернете этого не делают: кажется, я сижу дома один с компьютером — сейчас я его закрою, и все прекратится, проблемы нет. Но этого не происходит.

— У вас в работе были случаи, когда дети погружались в депрессивные состояния на фоне популярности, психологического давления?

— Да, такие случаи были. Работая с рядом подростков-блогеров, я вижу обратную сторону этой популярности. Это очень тяжелый труд, во-первых, и серьезные психические нагрузки, во-вторых. Потому что огромный пласт твоей жизни навынос — он открыт, и ты все время должен что-то выкидывать, развлекать свою аудиторию. И, естественно, на фоне растущей популярности растет и негатив, растет целая волна ненависти, злобы и прочего. Готовых решений, которые бы помогали справляться с этой стороной, до сих пор нет. Это все равно что научить человека водить гоночный автомобиль, показав ему, как переключать скорости и где находится педаль газа, но забыв рассказать при этом, как эту машину останавливать и зачем нужно пристегиваться. И я не буду сейчас даже спекулировать, придумывать какие-то схемы — это все в процессе разработки, но пока на уровне концептов.

Конечно, параллельно приходится налаживать безопасное взаимодействие с аудиторией, потому что, если мы говорим о популярных блогерах, уйти «со сцены» невозможно — и это не вопрос зависимости, это уже часто становится профессиональной деятельностью. И поэтому приходится часто балансировать между созданием какого-то частного, безопасного, интимного пространства для детей, в котором они просто могут отдышаться, побыть сами собой, а с другой стороны, делать так, чтобы они не боялись двигаться дальше. Их все равно туда тянет, но вот это острое тревожное состояние у многих — это не всегда клиническая депрессия, но тревожные состояния налицо: они боятся всего, это может проявляться в виде панических атак, фобий, стойкого ощущения опасности, того, что кто-то сейчас обязательно тебя выследит, нарушит личное пространство — это все присутствует. И это уже работа со специалистом. Самому подростку с этим уже не справиться.

«Виртуальный нарциссизм» и отсутствие смыслов

— Есть безумные истории, когда подростки отправляют свои интимные фотографии за деньги. Как быть в этой ситуации, как из нее выходить, как эти ситуации вообще возникают? Что происходит в голове у ребенка, если он решается на такое?

— Таких историй очень много в моей практике: откровенные фото отправляют даже не за деньги, а просто так. Самое главное, это делают психически здоровые дети, просто об этом часто говорят с ремаркой, что ребенка надо показывать специалистам. Вся эта демонстративная, нарочитая интимность или агрессивность — а это все из одной сферы — это желание ребенка получить какое-то место в этом пространстве: виртуальном, пространстве друзей — эти пространства могут пересекаться с реально знакомыми людьми. Но в силу того, что ценность прошлых поколений молодежи, значимость таких атрибутов, как учеба, совместная деятельность (стройотряды, походы), социальная активность, очень сильно девальвирована, сейчас, чтобы получить свою порцию внимания, подростки используют более агрессивные способы — и тут даже вопрос не в том, что другие способы уже не работают, тут нужно понимать, почему они не работают. Потому что в целом очень сильно сместились оценки — что хорошо/плохо, опасно/безопасно. И, в общем-то, дети, которые выставляют обнаженные фото или на камеру избивают своего одноклассника, для них, к сожалению, этот поступок остается в рамках нормальности. Моральной нормальности, нормальности социальной, общественной.

— Откуда берется эта новая «нормальность»?

— Любая норма возникает на фоне взаимодействия с ненормой. Опять же, норма — это что-то фиксируемое через эффективность: я понимаю, что просто моя красивая фотография не дает мне того обратного эффекта, которого я ожидаю. Желание славы, легкой и быстрой популярности у подростка всегда превалирует над страхом наказания, страхом осуждения, страхом остракизма: ребенок прекрасно понимает, что это дойдет до учителей или родителей и прочее. Но все это отходит на второй план, а вперед выходит вот это вот массированное, насаждаемое желание быть популярным.

Сейчас показателен феномен блогерства: если раньше у нас были популярными космонавты, потом рэкетиры, бизнесмены, юристы и так далее, то сейчас блогерство — это очень популярная профессия среди подростков (по крайней мере, они считают это профессией). И если мы начинаем копать, то мы понимаем, что их привлекает не сама профессия, а то соотношение затраченных усилий и полученного эффекта — вот эта самая легкая популярность: посижу, покажу, чем я крашусь или что я готовлю, и стану знаменитой и популярной. Но проблема в том, что тех, кто красится и готовит, много — и тут сложно выдерживать конкуренцию. А тех, кто раздевается на камеру, пока что меньше — и некоторые идут туда. Западные социологи вывели даже такой термин — «виртуальный нарциссизм», обозначающий желание получить свои 15 минут славы любыми средствами, которое превалирует над тормозящими механизмами: стыд, страх наказания и прочее.

Западные социологи вывели даже такой термин — «виртуальный нарциссизм». Это желание получить свои 15 минут славы любыми средствами, которое превалирует над стыдом или страхом наказания

— Другая ситуация: я случайно узнаю, что мой ребенок собирается на сходку экстремистской группы. Что делать и как реагировать? Говорить в лоб: я знаю, куда ты, я запрещаю, подрывая тем самым доверие между нами? Идти за ним следом?

— Здесь придется выбирать из двух зол меньшее. Приведу пример из практики, немного из другой области: девочка, больная шизофренией. Звонит папа, говорит, что она заперлась в комнате, что-то бубнит, с кем-то разговаривает, и спрашивает, что делать? Говорит, мы тут с мамой чай горячий делаем, подушку, плед — вот это все. И он, наверное, ждал моих каких-то советов по поводу задушевного разговора, а единственное, что я ему ответил: «Выбивайте дверь, привязывайте ее к батарее и вызывайте скорую — больше ничего не поможет». Все остальное — когда сойдет психоз: извинитесь, если надо будет, объясните. Но если уж вы дошли до того, что ваш ребенок принял решение присоединиться к какой-нибудь радикальной группировке, то для начала его надо зафиксировать, а уже потом вести профилактические разговоры или реабилитационную работу. Лучше, конечно, до этого не доводить, но если ситуация именно такая, то сначала нужно сделать все, чтобы он туда не попал. А потом — договариваться и рассказывать, что и как. И это тоже тема профилактики: мы ведем тренинги, записываем вебинары для подростков по двум темам: экстремизм и наркотики. И то и другое, как правило, строится по одному характеру. Понятно, что и то и другое есть в интернете, и подростки узнают об этом в интернете, приобщаются к этому через интернет. Важно показать ребенку, что это не просто плохо, это он и без нас знает. Важно показать, что существует огромное количество возможностей замаскировать и подать экстремистскую идею, наркотическое увлечение под иным легитимным смыслом, принципом, взглядом.

— Как борьба за независимость?

— Конечно. Можно даже прекрасно обойтись без слова «борьба». Современное поколение — это поколение без смыслов, без (мне нравится это слово, я его не боюсь) идеологии. Поэтому, когда молодой человек в поисках смысла, я не буду даже слово «борьба» употреблять, я просто скажу ему: «Я знаю, где его искать». И не просто где его искать, я скажу, что у меня есть уже готовый смысл — это вообще идеальная ситуация, его только нужно разжевать — и все! Что я заложу в этот смысл, это уже зависит от моих целей. То есть я обойду эти эмоциональные остро насыщенные слова: борьба, независимость, патриотизм, партизанское движение. Я скажу мягче: «Вы запутались, вы одиноки, вас не понимают, вы не видите перспектив», — это очень болезненная тема для современного подростка: социальной мобильности, вертикального лифта нет, они не видят перспектив в жизни.

— Многие родители тоже не видят перспектив. Как объяснить это подростку?

— Это мы мягко подходим к тому, что интернет интернетом, но должна быть другая жизнь. Бороться с соцсетями и не устраивать социальную жизнь подростков вне интернета — это настолько бесперспективно, потому что интернет и в том числе уход в девиации через интернет — это для многих компенсация того, что в этой жизни им ничего не светит. Сейчас очень сильное расслоение в обществе, а в сетях все время показывают образ успешного популярного человека.

— Да подростки сами создают эти картинки успешности.

— В этом-то и проблема: к реальности это не имеет совершенно никакого отношения. Курьезная вещь с этими телефонами одной известной фирмы: когда продаются или сдаются в аренду коробки, чтобы сделать селфи с коробкой. Да, я его сделаю, да, мне 10 тысяч человек позавидуют. Но я-то понимаю, что она пустая. И мало того, что я это понимаю, мне еще хуже: эта коробка у меня пустая, а у того, кто мне ее продал, она была полная. И вот когда я ищу что-то в интернете, я это делаю потому, что хочу свою жизнь чем-то наполнить. Мы можем бороться с интернетом, но тогда давайте, если мы даже представим, что мы поборем всю эту негативную сторону интернета, то что мы дадим взамен? Снова вернется подростковая преступность на тот уровень, на котором она была в 90-х? Вполне реально.

Точка невозврата, которую нельзя пропустить

— Какие ситуации, моменты в поведении ребенка должны насторожить родителей?

— Когда мы говорим о том, что что-то неладно в интернет-общении — не буду разграничивать, это экстремистская среда, группы смерти или что-то, связанное с наркотиками, — во-первых, это изменение режима дня. Даже не в том смысле, во сколько встает, во сколько засыпает, а изменение его традиционности: резко меняются хобби, какие-то интересы, вплоть до антуража: раньше в комнате у ребенка висел плакат милого персонажа, а потом появилось что-то другое резко — ничего не возникает на пустом месте. Во-вторых, это максимальная конспиративность пользования: запароленные гаджеты, если этого не было, уход с компьютером куда-то, странные звонки на телефон, когда ребенок вскакивает и убегает в другую комнату, чтобы поговорить. Если мы говорим о том, что эта среда каким-то образом воздействует на финансовую составляющую, то может быть пропадают какие-то вещи или — реже, но тоже может быть — появляются какие-то новые вещи или деньги. Новые знакомые, изменение приходов из школы, школьная успеваемость — вообще отличный маркер.

Современное поколение — это поколение без смыслов, без идеологии. Поэтому, когда молодой человек в поисках смысла, я не буду даже слово «борьба» употреблять, я просто скажу ему: «Я знаю, где его искать».

— Вы сталкивались с тем, что из-за буллинга ребенок заканчивал жизнь самоубийством?

— В моей личной практике этого не было, и я боюсь, если мы даже будем среди психотерапевтического сообщества как-то проводить такой опрос, то мы, скорее всего, будем натыкаться на отрицательные ответы. По одной простой причине: раз он закончил жизнь самоубийством, то, к сожалению, он не попал в поле зрения специалистов. Я не говорю о том, что обращение к психологу — это панацея, но тем не менее самоубийство само по себе — это очень пролонгированный акт. То есть это целая череда событий, каких-то состояний. Сам физический акт самоубийства — это только последний шаг из десяти. И поэтому, если человек доходит до него, то, скорее всего, родные допустили его. Если бы он попал к психологу, то в принципе вероятность вывода из этих состояний у подростков очень велика: содержательно подростковое самоубийство никогда не связано с мотивом уйти из жизни. Оно связано с поиском выхода из конфликтной ситуации. А подростковые конфликты — это не самые сложные (ни в коем случае не обесценивая их), они более эмоциональные, более интенсивные, но по своей природе они не так сложны, как отношения между взрослыми людьми. И поэтому, если окунуться, если захотеть, они решаемы.

Видео, которое стоит показать ребенку