Дневник расстрелянного офицера

Как латышские патриоты хотели бороться вместе с Гитлером «за европейские ценности» и что из этого вышло.

Из группы генерала Курелиса самая нестандартная анкета была у Яниса Грегорса. Бывший командир самого грозного полка красных латышских стрелков, кавалер ордена Красного Знамени. И вот он в немецкой форме готовит восстание в тылу Красной армии.

Красный командир

Вообще-то Ян Грегор мечтал стать учителем. Но едва успел окончить курсы в Вольмаре, как началась Первая мировая война. И его тут же мобилизовали. В 1916 году он получил погоны прапорщика и направление в 5-й Земгальский латышский стрелковый полк. Тот самый, которым командовал Вацетис, будущий главком Красной армии.

В 1917-м Грегор тоже выбрал большевиков. Ну а что, именно они предлагали широкую автономию для Латвии плюс радикальное решение земельного вопроса за счет раздела баронский имений.

Летом 1918 года Грегор возглавил свой 5-й полк, отличившийся при обороне Казани. Он стал первой частью РККА, которой было вручено Почетное Красное знамя. С тех пор 5-й латышский полк стал палочкой-выручалочкой — его бросали затыкать грудью катастрофы. В октябре 1919-го именно он спасет Петроград от наступления Юденича, отразив атаку английских танков и выбив у белых их последний козырь.

А на той стороне фронта под Питером сражалась 5-я дивизия, сформированная князем Ливеном в Латвии из русских. В 1919 году именно ливенцы с немцами выбили красных латышских стрелков из Риги. И вот снова встретились. Но теперь — «с другим счетом».

Грегор за эти бои получит орден Красного Знамени, а сам полк — второе Почетное знамя. С таким послужным списком перед ним открывалась блестящая карьера. Но... Грегор не хочет строить социализм. И карьеру делать не хочет. Он хочет жить в Латвии, независимость которой признала Советская Россия, учительствовать. И в 1921-м, плюнув на уговоры товарищей, возвращается на родину.



Попробуем с немцами?

Янис Грегорс (теперь так, в соответствии с госязыком) учительствовал в Лимбажи, был школьным инспектором в Елгаве, преподавал в Рижской коммерческой школе. Жизнь человека, увлеченного своим делом и не рвущегося «на верха». Многие ученики, поди, и не поверили бы, что перед ними командир самого грозного для белых полка Красной армии.

А что с орденом Красного Знамени? Не знаю, но вряд ли он его выбросил. Думаю, ему было что и ливенцам сказать при встрече. Так и слышу этот диалог:

— Что же вы, товарищ красный командир, не остались в Совдепии? Вы же, кажется, за нее воевали?

— Я воевал за независимость Латвии. Деникин и Колчак ее не признали бы, да и в Юдениче я не уверен. Так что честь имею, господа.

И, наверное, не раз Грегорс перекрестился, читая в 1938 году в газетах имена расстрелянных в СССР комкоров, комдивов, командармов. Своих бывших начальников, товарищей, подчиненных.

А потом наступил 1940-й: И Грегорсу пришлось переоценить свой выбор 1917 года.

Эта переоценка летом 1944 года привела его к генералу Курелису, у которого он стал адъютантом штаба. Курелис, офицер русской, белой и латвийской армий, в отличие от Бангерскиса не поддержал создание легиона. К 1944 году ему удалось заинтересовать немцев собственным проектом — созданием «партизанской армии», которая при вступлении красных на территорию Латвии устроит им «ад в тылу».

Была у «курилиешей» задняя мысль. Если Бангерскис мечтал выслужить у немцев независимость Латвии кровью легионеров, то Курелис хотел создать армию, которая в решающий момент выйдет из подчинения немцев. И повторит сценарий 1918 года, когда друг за другом рухнули истощенные войной Россия и Германия и в вакууме имперской власти в Восточной Европе появился десяток новых государств.

У Курелиса Грегорс и начал вести свой дневник.



Никакой самодеятельности!

«31 июля 1944 года. Получили первое оружие — 115 французских винтовок образца 1936 года». Первая и практически последняя «хорошая новость»: 13 августа первый тревожный звонок. «Тукумс русские взяли минимальными силами, но (немцы) латышам запретили проявлять малейшую инициативу. Тамошнему командиру айзсаргов Витенбергсу было открыто сказано: если латыши по собственной инициативе начнут борьбу — "будем стрелять и в вас". Ну да, немцы тоже помнят про 1918-й и будут держать все под контролем.

Фронт катится на запад. 14 августа Грегорс записывает рассказ женщины из Крустпилса: та видела офицеров-красноармейцев, латышей по национальности с 3 кубиками в петлицах. На вопрос, что будет с гражданским населением, ее спросили: партбилет есть? А то, мол, «тут не оставят никого, кроме членов партии». Мог бы и сообразить, что «кубики» в Красной армии отменили еще в январе 1943 года, введя погоны. Так что никого она не видела...

Но записи об ужасах, которые следуют за приходом Красной армии, множатся. «Новое по сравнению с 1939/40 гг. — бешеная жажда женщин», — записывает Грегорс. Потом вдруг уточняет: «В Тукумсе и других местах очень активно грабили и насиловали эвакуированные беженцы из Совдепии». Эвакуированные? Да просто изгнанные из домов в рамках немецкой политики «выжженной земли» люди, которым давали два часа на сборы — и вперед, на запад. А уж как вы там будете выживать это не немецкого командования проблема...

Теперь с этими методами приходится знакомиться и латышам — начинается эвакуация и в Латвии. Полностью выселяют волости Цоде, Межотне, Салгали — следует длинный список.

Мозг Грегорса разрывается. «В одной волости коммунисты-подпольщики распустили слух, что тех, кто ничего плохого при немцах не сделал, советские не тронут. Бедные простаки!» — записывает он 20 августа. С другой стороны, то, как проводится тотальная эвакуация, оставляя за собой выжженную территорию, ему начинает напоминать геноцид.

«Переговорил с капралом Н», — записывает Грегорс 6 сентября разговор с латышом-легионером СС. Тот на фронте с февраля 1944-го. Рассказывает, что после прорыва фронта под Невелем наступил сущий бардак. Под Елгавой выдали по три патрона на винтовку, бандиты-коммунисты стреляют из окон, толпы штурмуют склады со спиртом. Видел, как немцы подожгли Елгавский замок, — тут Грегорс поставил «?», еще не в силах поверить в услышанное. Немцы? Скоро он перестанет ставить вопросы после таких сообщений. «Вывод такой — этот юноша был хорошим солдатом, но пережитое не улучшило, а ухудшило его как бойца. Факты: оказали негативное влияние на его психику. То же самое уготовано слишком многим нашим юношам латышам-легионерам», — записывает он.

Единственная «светлая» новость тех дней: «5 сентября. СССР объявил войну Болгарии. Наши думают, что это из-за Дарданелл и ожидают больших последствий. Начнется стародавняя борьба русских и англичан за эти морские проливы, но когда? Через несколько дней? Несколько недель?» Мечты, мечты...



Тотальная зачистка Латвии

5 октября Грегорс съездил в Ригу и долго не мог отойти от увиденного. «Это больше не наша Рига. У мостов через канал поставлены противотанковые заграждения. Движение по Кр. Барона у канала полностью закрыто. Трамваи больше не ходят, движение ограничено, за исключением перекрестков и обоих мостов через Даугаву, по которым текут бесконечные автоколонны. 2-3 октября началась обязательная эвакуация на кораблях в Германию».

Эвакуация превращается в настоящий апокалипсис. Полиция (латышская, между прочим) обходит дома, дает 3 часа на сборы — и в порт. Квартиры обыскивают, прячущимся в подвалах угрожают газом и гранатами. Особо лютует немецкая жандармерия. Застрелили даже латышского полицейского на велосипеде — не остановился на окрик. Жандармы хватают всех, невзирая на документы, даже легионеров-отпускников из 19-й дивизии, свозят к Рижскому замку — и на погрузку.

Эвакуируют всех от 14 до 55 лет, значит, из 200-тысячного населения Риги к отправке в Германию приговорено 120-150 тысяч человек, записывает Грегорс. У него волосы дыбом встают от таких цифр.

7 октября: «Теперь и немцы, как и большевики, устроили нам ловлю рабов: Немцы, как и русские, придерживаются политики »чистой земли«. Но чтобы ни случилось, народ не может оставить свою землю, и преступно думают те »латыши«, которые эвакуацию всего народа считают избавлением от смерти и Сибири, потому что Германия-де ближе Сибири».

И апофеоз: «Генерал Бангерскис считает, что все латыши должны уйти в Германию, пусть даже они вернутся через 30-40 лет. Он с ума сошел!»

А ведь войди Красная армия в Ригу не 13 октября, а 13 декабря, так и случилось бы. Здесь не осталось бы латышей...



Те же большевики, только немецкие

«Латыши немцев теперь считают такими же большевиками, даже те, кто раньше славил немцев», — пишет Грегорс. Переоценивает и поведение многих латышей. «Трусами и уклонистами оказались многие богатые люди, даже те, кто сочинял такие красивые патриотические речи». (Эту бы надпись да на двери сейма — золотыми буквами). «Смардский лесник Шкипсна отказался выделить детям беженцев дрова. А немцы берут сами, не спрашивая».

11 октября: «Большой процент наших легионеров расходится по домам и лесам». Сержант из 19-й дивизии рассказал, что когда они узнали, как проходит «эвакуация» Риги, «из каждой роты ушло по 20 человек. 25% из них — офицеры, среди них даже командиры рот». А поскольку расходятся с оружием, то появляется другое интересное наблюдение: «Многие немецкие машины ездят с латвийским флажками, наверное, для безопасности».

15 октября: «Командир хозроты Янсонс рассказал случай: в квартиру, где он расположился, рано утром ворвался немецкий мотоциклист, видимо, из проходившей мимо танковой части. Вытащил пистолет и, угрожая расстрелом, потребовал от двух женщин тут же лечь и отдаться ему. Янсонс вышел на шум. Нападавший отступил только тогда, когда увидел пистолет на столе в комнате Янсонса. И таких фактов много...»

«Подтвердились сведения о многочисленных взрывных работах в Риге. Взорваны мосты, фабрики, склады, культурные сооружения».



Забудьте о независимости

Cамое страшное при этом для «курилиешей», что желанная цель не приблизилась ни на шаг. «Были основания думать, что в эти роковые дни политика Германии изменится, что латышские добровольцы смогут сформировать свою армию, в которой мы будем бороться за свои идеалы, соответствующие европейским ценностям, — пишет Грегорс. — К сожалению, это неприемлемо для немецкой политики. Этой осенью в разговоре с генерал-директором (Данкерсом) некий высокопоставленный немец заявил: вы, господа, достаточно умны, чтобы уже сообразить — Германия не даст вам желаемой независимости. Так говорили немцы, когда фронт только приближался к Риге, так говорят и делают они теперь, когда осталась только окруженная часть Курземе».

1 ноября в группе переполох, генерала Курелиса вызывают к обергруппенфюреру Еккельну, главе СС Остланда. Может, это и есть начало долгожданных переговоров о независимости? Тут же в штабе Курелиса набросали меморандум: «Латышские легионеры знают, ПРОТИВ ЧЕГО они должны сражаться, но ни в одном официальном декрете немецкие власти не провозгласили, ЗА ЧТО легионеры должны сражаться».

И еще: «Многие смирились, что взрывают такие объекты как мосты, железные дороги, склады. Но взлетают на воздух и школы, и другие любимые и дорогие латышам памятники культуры». И о главном: «Просим германское правительство, чтобы было официально декларировано признание и готовность фактически предоставить независимость Латвии».

Потом капитан Упелниекс рассказал Грегорсу, как все прошло. Как они уговаривали Еккельна сказать что-нибудь про независимость Латвии. Да мы из беженцев в Курляндии сформируем 50-тысячную армию, да мы развернем страшную партизанскую войну в тылу красных. Даже такой аргумент привели: ведь призыв в легион незаконен с точки зрения Гаагской конвенции, вы же оккупационная власть. Вот если бы мы сами, от имени латвийского государства...

Наконец Еккельн дал слабину: да, есть решение признать самостоятельными (не независимыми!) Латвию и Эстонию. «Курелиешей» охватил восторг: «Мы, латыши, от мала до велика, от юноши до старика, возьмемся за оружие, чтобы защитить Курземе. Надо немедленно опубликовать это сообщение». Охолоните, отвечает Еккельн, это может сделать только фюрер. А он занят более важными делами. Не время сейчас, внешнеполитические обстоятельства не те...

И вообще он вызвал к себе Курелиса не за этим. Ему командир 6-го корпуса СС докладывает: в 19-й дивизии легиона только и разговоров что о присоединении к Курелису. Вы случайно дезертиров из легиона не привечаете? Точно нет?



Прозрение перед расстрелом?

Дезертиров они привечали. И немцы об этом прекрасно знали. Как и о планах «кинуть» немцев в решающий момент. 7 ноября Грегорс записывает: «Серьезные люди предупреждают, что нас окружат и расформируют. Если не сказать хуже...»

Это случилось 14 ноября. Группу Курелиса (неполный полк) окружили, накрыли минометным огнем для острастки и заставили сдаться. Только лейтенант Рубенис со своим батальоном сумел прорваться в лес, где сражался с немцами до 9 декабря.

А дальше — каждому свое. Курелиса и солдат — в лагеря военнопленных. 8 офицеров его штаба, в том числе Грегорса, — под трибунал. Среди судей штандартенфюрер Палкавниекс, оберштурмбанфюрер Гайлитис. Свои же. Всех восьмерых приговорили к расстрелу.

Так закончилась попытка латышей «отстаивать европейские ценности» плечом к плечу с гитлеровской армией. То, что идеалы фашистской Германии ни в одном пункте не совпадают с «европейскими ценностями», им в голову тогда не пришло. Или все же пришло — уже под дулами немецких автоматов? Может, Грегорс успел переадресовать свою фразу «Бедные простаки!» себе и своим товарищам? Кто знает...

Около 100 человек из батальона Рубениса довоевали до мая 1945 года — в советских партизанских отрядах в Курземе. Вот до них уже точно все дошло.