От товарища по постели до законной жены: как и зачем индианки вступали в брак с европейскими колонистами в Канаде и что из этого

Когда в конце XVII века англичане основали Торговую компанию Гудзонова залива на северных берегах Канады, они быстро поняли, что без женщин им не обойтись. Запрет на въезд для европейских леди вкупе с индейскими традициями обмена женами для заключения прочных торговых альянсов, а также помощь женщин по хозяйству убедили англичан в том, что брак с индианкой не только выгоден для торговли, но и полезен для них лично. О том, как европейцы брали в жены индианок и что из этого вышло, читайте в статье Никиты Котова.

Женщинам здесь не место

Второго мая 1670 года король Англии Карл II даровал своему «дорогому и горячо любимому брату принцу Руперту» и семнадцати другим придворным Королевскую хартию, превращающую их в «истинных и абсолютных лордов и собственников» территории, которая занимала большую часть современного северо-запада Канады.

В уставе компании значились три основные цели — открыть «новый проход в Южное море», наладить «торговлю мехом, минералами и другими значительными товарами» и учредить территории Земли Руперта (названные так позже в честь принца Руперта, первого губернатора компании) в качестве «одной из наших плантаций или колоний в Америке».

В первые годы существования компания страдала от атак французов со стороны их колонии Новая Франция на восточном побережье Канады, а также от плохого управления: англичане, которых компания набирала в первые годы в качестве сотрудников, были плохо дисциплинированы, много пили и были непривычны к жизни в дикой местности.

К началу XVIII века из своих уставных целей компания занималась только торговлей. Никаких экспедиций с целью найти «проход в Южное море» не было. Колонизация тем более не обсуждалась, учитывая, что до 1680-х даже сотрудники самой компании проводили в заливе не весь год, а только один сезон, а арктический и субарктический климат Гудзонова залива плохо подходил для сельского хозяйства.

Однако, несмотря на отказ от идеи колонизации Земли Руперта, компания не запрещала сотрудникам брать с собой семьи. Так, в 1683 году компания отправила управлять сетью аванпостов на берегу Гудзонова залива Генри Сержанта. А он взял с собой в Канаду жену и ее служанку.

Всю тяжесть принятого им решения губернатор Земли Руперта почувствовал в 1686 году, когда во время обеда с женой в форте Олбани «одна пуля разбила графин, когда слуга наливал вино, а вторая чуть не попала в жену Генри Сержанта, когда она садилась за стол». На форт внезапно напали французы, которые ранее разграбили два других аванпоста компании — Руперт-Хаус и Муз-Фэктори.

Не менее интересна судьба второй женщины, сопровождавшей губернатора, служанки его жены — миссис Морис. В декабре 1685 года, спустя два года, проведенных на Земле Руперта, ей пришлось сесть на корабль снабжения компании «Успех», так как ее отец был смертельно болен и нуждался в ней. Не оправдав своего названия, «Успех» потерпел крушение в заполненных ледниками водах Гудзонова залива. Миссис Морис чудом удалось выжить. А пока она ждала следующий корабль снабжения в Руперт Хаус, на форт напали французы.

Судьба этих двух женщин заставила директоров компании пересмотреть политику по поводу присутствия семей сотрудников в заливе. Директора компании посчитали, что жизнь в Гудзоновом заливе слишком сурова (что правда) для европейских женщин. К тому же наличие супруги или детей под боком могло заставить сотрудника работать на пользу в первую очередь семьи, а не работодателя. Не зря в компании считали, что именно из-за боязни за свою жену Генри Сержант сдал форт Олбани вместе со всеми товарами, нанеся тем самым большой ущерб лондонским директорам.

К моменту, когда компания наложила запрет на ввоз женщин на свою территорию, жизнь ее сотрудников стала приобретать квазивоенные черты. Режим, который установили лондонские директора на аванпостах, удачно прозвали «военным монашеством». Помимо запрета на женщин, на аванпостах было запрещено выпивать и играть в азартные игры.

Главным идеологом военного подхода к организации работы компании в заливе был второй губернатор Земли Руперта Джон Никсон. Имевший за плечами военный опыт, он призывал директоров усилить военное присутствие компании и остерегаться индейцев и был уверен, что поддерживать порядок в заливе можно только «военным способом и законами военного времени».

В изолированном от внешнего мира небольшом социальном кругу (редко какой аванпост насчитывал более сотни сотрудников, обычно несколько десятков) проживали «офицеры» и «слуги», которые соблюдали между собой четкую субординацию. Естественно, помимо ведения добропорядочного образа жизни и очевидного запрета на брак, «монахи» компании должны были соблюдать целомудрие.

Помимо очевидного страха перед индейцами в целом, компания стремилась препятствовать «распущенности», которая могла привести к незапланированным расходам. Как объясняла свои действия сама компания, «индейские женщины, прибегающие к услугам наших аванпостов, очень предвзято относятся к делам компании, не только являясь любовницами наших служащих, часто распутничающих, но также присваивая наши товары и сильно истощая наши запасы».

Основная проблема была в том, что лондонские директора находились от своих сотрудников на расстоянии целого океана, который раз в год пересекал корабль снабжения.

Встреча двух миров

Еще до основания Компании Гудзонова залива острые комментарии по поводу отношений европейцев и индианок отпускали французские колониальные чиновники из Новой Франции. Основным объектом их критики служило свободомыслие, которое позволяли себе coureur des bois (с фр. «лесные рассыльные, лесные курьеры»), торговавшие с индейцами, в отношении внебрачных сексуальных связей.

Жан Тэлон писал, что они были людьми, «не обремененными христианством, таинствами, религией, священниками, судьями, единоличными хозяевами своих собственных действий и применения своей воли», намекая на то, что французские торговцы активно пользовались той степенью сексуальной свободы, которую им предоставляли индейские племена (внебрачные связи, обмен женами, многоженство и т. д.)

Как сокрушался миссионер Габриэль Сагард по поводу безнравственности торговцев, «французы, которые отправились с нами, из безумной злобы не говорили им [индианкам] обратное (тому, что говорили мы), пороча и честь, и скромность женщин и девушек… чтобы они могли продолжать свою позорную и порочную жизнь с большей свободой. Следовательно, те, кто должен был помогать и служить нам в воспитании и обращении этих народов своими добрыми примерами, были именно теми, кто препятствовал нам и разрушал добро, которое мы стремились установить».

Однако все эти связи пока мало что значили, больше походили на случайные и не имели системного характера. С настоящей «эпидемией» отношений, которые завязывались между европейцами и индианками, столкнулась Компания Гудзонова залива, причем уже на заре своего существования.

Об этом свидетельствует, например, приказ, разосланный в 1683 году по всем аванпостам компании, в котором были строгие указания «после получения заработной платы не допускать ни одну женщину ни на один из наших аванпостов».

Также интересен выговор, сделанный в начале 1700-х годов сотрудникам компании, работающим в форте Олбани, в котором говорилось не только о чрезмерном пьянстве, но и о «порочных» связях сотрудников с индейскими женщинами. В этом выговоре директора компании дали наказ начальникам аванпостов «максимально препятствовать отвратительному греху блуда, который, как нам сообщили, практикуется в Олбани, несмотря на то, что мы так часто издавали запрещающие указы».

Первый такой случай имел место в 1690-х. Генри Келси, сирота, выросший в приюте, был взят на службу в компанию в раннем возрасте. Большую часть жизни он провел в заливе, хорошо ориентировался на местности и потому занимался исследованием внутренних земель Канады по настоянию компании.

После возвращения из одной из таких экспедиций Келси вошел на территорию аванпоста в компании индейцев и индейской женщины, которую представил губернатору как свою жену. Хотя о дальнейшей судьбе жены Келси ничего неизвестно, учитывая запреты компании, которые выходили в тот же период, вполне возможно, что Келси жил с ней какое-то время.

Если об отношениях Генри Келси мы можем судить только по свидетельствам очевидцев (сам он нигде не упоминает свою индейскую жену), то в случае с сотрудником компании Джозефом Адамсом всё намного яснее.

Согласно завещанию Адамса от 1737 года, большая часть наследства должна была отойти «младенцу около трех лет и пяти месяцев, который родился в форте Олбани». Этим младенцем была его дочь Мэри, родившаяся в результате отношений с индианкой, имя которой нам неизвестно.

Случай Адамса довольно архетипичен для дальнейшего повествования. Большую часть информации об отношениях между индианками и европейцами исследователи получают как раз из завещаний сотрудников компании, где обычно наследниками числятся либо дети, либо непосредственно индианка.

История отношений с индейцами другого сотрудника компании, Роберта Пилигрима, интересна тем, что, по свидетельствам служивших с ним в форте Черчилль людей, он проживал сразу с двумя индианками и детьми от них же. Однако, когда он навсегда покидал Гудзонов залив в 1750 году, с ним были лишь двое спутников — женщина по имени Руэхеган и их общий сын.

Несмотря на очевидную распространенность таких отношений, публичное мнение компании оставалось неизменным: сотрудникам запрещалось вступать с индианками в отношения. Однако частная переписка приоткрывает нам изнанку декларируемой позиции компании и реальную практику, которая доминировала над формальными правилами.

Письмо, отправленное неким Нортоном лондонским директорам, ныне утрачено, но их ответ на него сохранился:

«Что касается вашего собственного мнения по отношению к индианке и ее семье, мы согласны с вами, что мы не властны над этим, но, безусловно, компания не должна быть привлечена к каким-либо обвинениям или понести в результате таких обвинений ущерб».

Ответ на письмо Нортона датируется маем 1739 года. С появления первых запретов компании прошло чуть больше 50 лет. Но уже ближе к середине XVIII века компания, по сути, признает существование отношений между индианкой и европейцем и, что самое главное, расписывается в своем бессилии их запретить. Как писал сотрудник компании Эндрю Грэм, «общение, которое происходит между индейскими дамами и англичанами, не допускается, но на него подмигивают».

По этим косвенным признакам мы можем судить о распространенности отношений между индианками и европейцами уже с конца XVII века. И хотя компания пыталась сохранить внешний фасад христианской благопристойности, за этим фасадом уже расцветал новый социальный порядок.

Аренда жен и индейские традиции

Большую роль в распространении отношений между европейцами и индианками сыграли сами индейцы — отцы и мужья, которые предлагали своих дочерей или жен, чтобы заключить торговое соглашение или получить какие-то преимущества и выгоды.

Фактически «предоставление своей жены в аренду» начальнику аванпоста среди северных индейцев Канады считалось не чем-то аморальным, а вполне обычной практикой установления долгосрочных взаимовыгодных союзов. Как писал губернатор компании Джордж Симпсон, «предложение индейцами своих жен и дочерей является первым знаком их дружбы и гостеприимства».

Европейцы долгое время не могли понять, что для индейцев это не разновидность проституции, так как они «считали это „взаимным союзом и серией добрых услуг… между друзьями обеих сторон, каждая из которых готова помогать и защищать другую“». Грубо это можно сравнить со средневековой практикой заключения союзов через браки, распространенной в самой Европе.

Первыми, кто познакомил европейцев с традицией «аренды жен», были индейцы племени кри. Они жили на побережье, служили торговыми посредниками при контактах с более отдаленными племенами и часто селились у аванпостов. Последних англичане называли homeguard cree («кри-домохранители»). Они размещали свои лагеря за частоколом, охотились для обеспечения аванпоста провизией и торговли, а в трудные времена сотрудники компании помогали индейцам. В журнале событий Йорк-Фэктори, например, записано, что по состоянию на 17 апреля 1731 года поблизости проживало «122 индейца… которых ежедневно поддерживал аванпост».

Однако модели отношений, которые практиковали кри, были гораздо сложнее, чем просто обмен жен на товары европейцев. Многое зависело от желания самих индианок и их мужей.

Похожая ситуация произошла в 1755 году на аванпосту компании Хенли-Хаус, когда его начальник Уильям Лэмб запретил местному вождю индейцев Вудби и его людям заходить внутрь. И это несмотря на то, что Лэмб проживал с его дочерью и невесткой. Напав ночью, Вудби убил Лэмба и нескольких сотрудников компании, за что позднее и сам был казнен вместе с сыновьями.

Исследователь Арктики Эндрю Грэм, который был хорошо знаком с обычаями кри, так описывал традицию «одалживания жен»:

«Если женщина совершает прелюбодеяние без ведома и разрешения своего мужа, он без колебаний отвергает ее и очень часто убивает ее топором… Но они часто одалживают своих жен другим мужчинам на ночь, неделю, месяц или год, а иногда совершают обмен на несколько лет. А потом женщины возвращаются к своим бывшим мужьям, забирая с собой всех детей, которых они родили от другого мужчины».

Для индейцев залогом хороших торговых отношений с европейцами были личные родственные связи, которые они обретали через жену или дочь. А ребенок, рожденный от европейца, считался «подарком», поскольку через него вся семья со стороны жены-индианки, включая ее мужа-индейца, могла пользоваться благами цивилизации на аванпосту и снискать уважение среди других племен.

По словам Сильвии Ван Кирк, среди племен кри даже вошло в обычай специально резервировать одну или нескольких дочерей, чтобы предложить их в жены белым людям. Эта практика также наблюдалась среди семей народа чинук, где брак с сотрудником компании служил повышению социального положения и влияния.

В отчетах сотрудников компании разных лет есть описание традиции бракосочетания племени кри. Человек, заинтересованный в браке с индианкой, должен был обратиться к главе семьи девушки (мужу, отцу, брату), сделав ему «подарок в виде мехов или европейских изделий». Например, в форте Александрия в 1801 году Пайет, один из переводчиков, подарил родителям своей невесты из племени кри ром, ткань и одежду на двести долларов.

Далее мужчина выходил из своей палатки и подходил к двери палатки женщины, заглядывал внутрь и клал перед ней столько ткани, сколько хватит на одежду для нее, не говоря ни слова, затем возвращался в свою палатку и ждал прихода женщины — если она возьмет ткань, то брак заключен и она станет его женой, и тогда она приходила и садилась рядом с ним в его палатке. Но если женщина отказывалась взять ткань, то кто-нибудь выносил ткань из палатки и клал рядом с мужчиной, это означало, что женщина не будет его женой.

В зависимости от племени традиции могли варьироваться. У племени чинук было принято обмениваться взаимными подарками. Когда Дункан Макдугалл женился на дочери вождя Конкомели, он получил богатое приданое из шкур морской выдры, но ему самому потребовался почти год, чтобы накопить достаточно товара, чтобы заплатить за свою невесту. В общей сложности «эта драгоценная леди» стоила 15 ружей, 15 одеял и много другого имущества.

А в племени плоскоголовых (англ. Flathead) старейшины публично читали женщине нотации, которые касались обязанностей жены и матери. Невесту сотрудника компании Пьера Мишеля, например, призывали «быть целомудренной, послушной, трудолюбивой и молчаливой, а когда она не сопровождает своего мужа, всегда оставаться дома и не вступать в сношения с незнакомыми индейцами».

Женщины между

Как уже говорилось ранее, браки с индианками для сотрудников компании были выгодны тем, что помогали заключать важные торговые союзы с их семьями. Но роль женщин в дипломатических отношениях между европейцами и индейцами была куда серьезнее, чем может показаться изначально.

Сильвия Ван Кирк, отмечая ту важную роль, которую индианки играли в Гудзоновом заливе, называет их «женщинами между» (women in between). Первым классическим свидетельством той роли, которую женщины могли играть для налаживания связей европейцев и индейцев, была «рабыня» из северного племени чипевайан Танадельтур.

Когда в 1714 году она появилась у стен Йорка, губернатор Джеймс Найт стремился установить торговые отношения с племенем чипевайан. Но ему не удавалось из-за народа кри, который вел с этим племенем ожесточенную войну и не подпускал их к аванпостам компании.

В благодарность за то, что Джеймс Найт спас ее от голодной смерти, Танадельтур, стремясь положить конец войне, вместе с сотрудником компании Уильямом Стюартом в 1715–1716 годах предприняла опасную экспедицию, в ходе которой ей удалось с помощью красноречия и знания языков кри и чипевайан заключить мир между двумя народами.

Элвамокс вышла замуж за губернатора местных земель и доверенное лицо компании Дункана Макдугалла; Илчи, «принцесса Уэльская», стала женой знаменитого исследователя Александра Маккензи; а Коале’соа, «принцесса Рейвен», была женой Арчибальда Макдональда. О средней дочери вождя губернатор компании Джордж Симпсон упоминал даже в своих записях в 1824 году:

«…[миссис Маккензи] очень привязана к нам и руководит не только своим мужем, но и всей королевской семьей».

Несмотря на то, что Симпсон относился к индейцам в целом снисходительно, а порой и с отвращением, он также понимал важность индианок как дипломатических агентов. Нанимая одного франкоканадца для содействия расширению торговли в районе Большого Невольничьего озера, он руководствовался тем фактом, что его жена имела обширные родственные связи среди тамошних племен чипевайан и йеллоунайф.

А в округе Колумбия Симпсону пришлось столкнуться с «настоящим политиканом в юбке» — леди Кальпо, влиятельной женщиной из племени чинук, которая была «верным другом белых» в регионе. Симпсон находил ее «лучшей сплетницей» и узнал от нее «больше о скандальных секретах и политике как снаружи, так и внутри форта, чем из любого другого источника».

«…в этой стране нельзя и шагу ступить без их помощи»

В 1770-х годах Сэмюэль Хирн из форта Черчилль предпринял первую экспедицию вглубь страны с целью исследования новых территорий и поиска торговых союзов. Комментируя неудачу, которую потерпела эта экспедиция, его проводник-индеец Матонабби, руководивший уже второй успешной экспедицией, объяснил это отсутствием у Хирна индейских женщин:

«Сам план, который мы реализовали по желанию губернатора, не взяв с собой в путешествие ни одной женщины, был, по его словам, главной причиной нашей нужды: „Ибо, — сказал он, — когда все люди тяжело нагружены, они не могут ни охотиться, ни путешествовать на сколько-нибудь значительное расстояние; и если они добьются успеха на охоте, кто понесет плоды их труда? …одна [женщина] может нести или тащить на себе столько же, сколько могут двое мужчин. Они также разбивают наши палатки, шьют и чинят нашу одежду, согревают нас ночью; и на самом деле в этой стране нельзя и шагу ступить без их помощи“».

Сам Матонабби имел шесть жен и четко обозначил, насколько важную роль играли женщины в индейском обществе. А скоро это поняли и сами сотрудники компании.

Экономическая и социальная роль, которую исполняли эти женщины, традиционно диктовалась индейским обществом. Александр Маккензи во время путешествия на западное побережье Северной Америки в конце XVIII века ярко описывал свои впечатления от жизни среди индейцев и роли женщин в этом обществе:

«Они… выполняют всевозможную домашнюю работу: выделывают кожу, шьют одежду и обувь, плетут сети, собирают дрова, возводят палатки, носят воду [и] готовят».

В одном только журнале событий Йорк-Фэктори, например, есть множество свидетельств того, что женщины занимались изготовлением снегоступов, а также мокасин. В 1802 году офицеры Йорка представили лондонским директорам целый отчет о том, какую роль индианки играют на их аванпосту:

«…они [индианки] очищают и выделывают до состояния дальнейшей сохранности все бобровые шкуры и шкуры выдр, привезенные индейцами недосушенными и в плохом состоянии. Они также делают веревки для снегоступов и вяжут их, без чего ваши почетные слуги не смогли бы эффективно противостоять канадским торговцам. Они шьют кожаную обувь для мужчин (мокасины), которые вынуждены путешествовать в поисках индейцев и мехов, и полезны во множестве других случаев».

Только на аванпосту Йорк-Фэктори в 1800 году за лето женщины изготовили 650 пар обуви. Александр Маккензи в дневнике писал, что во время путешествия 1789 года их группу обеспечивали мокасинами две женщины, а одной пары хватало «не более чем на один день». В отличие от традиционной европейской обуви они меньше натирали кожу, их было удобнее носить и они всегда были в доступе.

На более северных аванпостах незаменимость женщин объяснялась тем, что по глубокому снегу нельзя было ходить без снегоступов. В 1786 году сотрудник компании жаловался своему брату:

«У меня в форте нет ни одной женщины, которая могла бы делать снегоступы. Я не знаю, что делать без них, посмотрите, каково это — не иметь жен. Попробуй раздобыть снегоступы — без них [на улице] делать нечего».

На женщинах также лежало бремя изготовления традиционного индейского блюда пеммикана — смеси из высушенного мяса буйвола и его жира в пропорции 50/50. Европейцы быстро взяли на вооружение этот продукт из-за того, что он мог годами не портиться, не требовал особых условий хранения и был очень калорийным.

После того как на аванпосты доставляли тушу буйвола, женщины ее разделывали и отделяли мясо от жира, потом высушивали мясные обрезки и растирали их в порошок, чтобы смешать с жиром.

Помимо этого, жены сотрудников компании ставили силки, ловили рыбу, собирали дикий рис и кленовый сироп, фрукты и ягоды.

Часто индианки даже спасали от голода своих мужей и их коллег на аванпостах в неудачные сезоны. После того как в 1810 году с аванпоста сбежал рыбак, жена Питера Фидлера из племени кри Мэри фактически спасла англичан от голодной смерти, поскольку была единственной, кто знал, как чинить и расставлять сети.

Другой такой случай произошел в 1815 году на аванпосту Северо-Западной компании, когда жена Джорджа Нельсона из племени оджибва в одиночку обеспечивала едой сотрудников компании. В феврале, когда запасы провизии почти иссякли, жена Нельсона, вооружившись силками, отправилась ловить мелкую дичь. Поначалу у нее не получалось, потому что дикие животные пожирали улов прежде, чем она успевала вернуться к силкам. Однако примерно через неделю она вернулась с шестнадцатью куропатками и на следующий день ушла с одним из мужчин, чтобы принести домой тридцать зайцев, которых припрятала.

Во второй вылазке жену Нельсона сопровождала женщина одного из его конкурентов из Компании Гудзонова залива. Примерно через три недели охотницы вернулись со всем своим снаряжением, значительно пополнив запасы обеих компаний.

«Моя женщина принесла домой 8 зайцев и 14 куропаток, — с удовлетворением написал Нельсон 3 марта, — а всего получается 58 зайцев и 34 куропатки. Хорошо».

Большую роль индианки также играли в изготовлении каноэ. В обязанности женщин входило собирать ватапе, корни ели, которые они мелко раскалывали, чтобы скрепить ими обшивку каноэ. В одном из поселений Компании Гудзонова залива на озере Атабаска женщины должны были ежегодно обеспечивать аванпост 50 мешками ватапе каждая. Собрав ватапе, женщины помогали скреплять обшивку каноэ, а затем шпаклевали швы еловой камедью, которую также собирали они.

В 1810 году в Роки-Маунтин-Хаус Александр Генри наблюдал, как жены торговцев собирали камедь для каноэ; группа, отправившаяся в путь без достаточных запасов коры, ватапе и камеди для ремонта, могла оказаться в отчаянном положении.

Но и на этом помощь женщин не заканчивалась. Имея мало опытных гребцов на каноэ, Компания Гудзонова залива часто обращалась к индианкам. Джон Томас, вернувшись в Муз-Фэктори в 1779 году, рассказал о встрече с другим офицером, командовавшим тремя небольшими каноэ, груженными провизией для нового аванпоста внутри страны: в каждом каноэ находились англичанин и индианка, причем женщина исполняла обязанности рулевого.

Почему индианки выходили замуж за европейцев?

Было бы ошибкой думать, что женщины в брачных отношениях не имели голоса. Есть все основания полагать, что сами женщины стремились к браку с англичанином, шотландцем или франкоканадцем по нескольким причинам.

Как заявлял один из сотрудников Северо-Западной компании, эти женщины стремились избежать того бремени непосильного труда, которое они несли до замужества с европейцем, — жены европейцев могли вести «сравнительно легкую и свободную жизнь» среди белых в отличие от «подневольного образа жизни» их собственного народа.

Еще одной причиной было высокое положение в обществе. Одним из самых замечательных примеров того, какое видное положение могла занимать жена-индианка, был случай с мадам Ламаллис, женой проводника в форте Уэддерберн, аванпосте Компании Гудзонова залива на озере Атабаска. В трудную зиму 1820–1821 годов мадам Ламаллис получила привилегированное положение, поскольку была единственным переводчиком на аванпосту и обладала значительным влиянием среди индейцев.

Весной, когда провизия подошла к концу, Ламаллис и другим сотрудникам с их семьями было приказано отправиться на рыбный промысел, чтобы прокормить себя самостоятельно. Мадам Ламаллис не пожелала покидать форт и сообщила Симпсону, что, если ей и ее семье разрешат остаться на аванпосту, они не будут просить никакой провизии в течение следующих двадцати дней:

«…похоже, что в ожидании нехватки провизии эта бережливая амазонка из рациона, который подавался ее семье (даже когда в офицерской столовой урезали довольствие), сохранила про запас около 200 рыб; поэтому я разрешил ей остаться».

Многие индианки сознательно шли на сближение с европейцами. Александр Росс из Компании Гудзонова залива однажды заметил, что женщины племени чинук предпочитают жить с белыми мужчинами. Если их бросал один муж, они возвращались в свое племя, чтобы дождаться возможности выйти замуж за другого торговца мехами. Северозападник Дэниел Хармон высказал мнение, весьма широко распространенное, что большинству индейских женщин «больше нравится быть с белыми людьми, чем со своими соплеменниками»; его современник Джордж Нельсон утверждал, что «некоторые даже были готовы убежать из племени, чтобы жить с белыми».

Показательна история отношений с двумя индианками Александра Генри — младшего. Путешествуя со своей группой летом 1800 года, Генри столкнулся в своей палатке с красивой молодой женщиной, нарядно одетой, которая смело заявила ему, что приехала жить с ним, поскольку ей неинтересен ни свой муж, ни какой-либо другой индеец. Генри, однако, стремясь избежать этого отчасти потому, что отношения не были санкционированы ее мужем, который, как он знал, был сильно ревнив, заставил женщину вернуться к мужу-индейцу.

Примерно через год другая индианка — дочь вождя оджибва — добилась большего успеха. Генри вернулся с новогодних праздников и обнаружил, что «дочь Лиарда» завладела его комнатой «и дьявол не смог бы ее оттуда вытащить». Она по-прежнему была там, когда он вернулся на следующий день с охоты на бизонов. К концу месяца Генри думал, что успешно убедил свою «подругу по постели» вернуться к отцу, но после двухдневного отсутствия «леди вернулась». Столкнувшись с такой решимостью, Генри сдался. «Дочь Лиарда», которую Генри называл «ее светлостью», возможно, из-за ее требовательного характера, стала его женой и родила ему троих детей.

Брак

В первые десятилетия существования компании, когда появлялись и первые свидетельства об отношениях между европейцами и индианками, редко можно было встретить отчетливое выражение любви или привязанности. Чаще всего партнерок сотрудников компании даже не называли женами, в лучшем случае их обозначали как «моя женщина», «мать моих детей», «подруга по постели», «помощница».

В январе 1771 года, например, сотрудник компании Хамфри Мартен описал в журнале форта Олбани смерть своей жены из племени кри:

«За 10 минут до 3 часов ночи ушла из жизни индианка по имени Поупич…, из-за смерти которой мой бедный ребенок останется без матери, и если ваша честь не согласится на его отъезд в Англию (не дай бог), он останется бедным беспомощным сиротой, ведь его дед уже в преклонных годах и его многочисленная семья не сможет хорошо обеспечивать его, если сын будет лишен возможности пожинать плоды честного трудолюбия отца».

В отличие от первых задокументированных случаев Генри Келси, Джозефа Адамса и Роберта Пилигрима у Мартена не было жены-британки на родине. Он сохранил верность Поупич, а ее смерть описывал так, как обычно описывают смерть любимого человека.

Случай Мартена также уникален тем, что он был первым за всю историю компании, кто открыто от первого лица заявил о своих отношениях с индианкой в записях, которые в дальнейшем оставались публичными, — в журнале событий аванпоста.

Другой сотрудник компании, Джон Томас, позднее писал в журнале событий уже Муз-Фэктори:

«Тридцать первого декабря 1813 года умерла от подагры в желудке миссис Томас. Маргарет Томас оставила безутешного мужа и большую семью детей и внуков оплакивать свою потерю, а именно трое сыновей, пять дочерей, шесть внуков и шесть правнучатых дочерей в этой стране, не считая ее дочери Маргарет в Англии. Незадолго до своего отъезда она выразила большие надежды на бессмертие, третьего января ее похоронили со всем уважением к ее останкам».

Еще более прямо выразился Джордж Глэдман в журнале событий Истмэйн-Фэктори 20 апреля 1811 года, когда, отмечая рождение своего сына, указал родителей как «Джордж Глэдман и Мэри Мур, моя законная жена».

Сами индейцы также поощряли серьезное отношение к браку. Уильям Фальконер, который служил в чине офицера на побережье залива в 1760–1770-х годах, писал, что, хотя неформальность брачных обрядов кри может «показаться легкомысленной», и муж, и жена «выполняют свои обязанности и более целомудренны по отношению друг к другу, чем более цивилизованные народы, которым разъясняют христианские обязанности супругов».

Законность таких брачных уз крепла со временем. В пример можно привести то, как рядовые сотрудники компании относились к жене Уильяма Конноли, которая была из племени кри:

«Она была повсеместно признана его женой на разных аванпостах… ее дети от Уильяма Коннолли всегда публично признавались законными наследниками их брака».

В 1820–1830-х годах, с появлением в Гудзоновом заливе первой колонии компании Ред-Ривер, в округе появляются и первые священники, способные узаконить браки европейцев с индианками. Николас Гарри, член Лондонского комитета директоров компании, побывавший в колонии, положительно отозвался об успехе англиканского священника Джона Уэста в убеждении нескольких офицеров вступить в брак.

Причем не факт, что все те, кто не узаконил свои браки, впоследствии бросили семьи в Гудзонов заливе. Об этом говорит пример Александра Кеннеди, который был «женат» (в понимании британских властей незаконно) на Аггатас, от которой у него было десять детей. Так, 14 августа 1829 года Кеннеди отправил письмо с Муз-Фэктори «миссис Кеннеди» в Ред-Ривер, написав ей, чтобы она «не нуждалась ни в чем, чем я могу позволить себе снабдить тебя, ни для себя, ни для твоей матери, ни для малышей, и будь уверена, что, пока я жив, я никогда не покину тебя и не забуду». А в его завещании от 15 сентября 1831 года основными наследниками были названы «моя жена Аггатас» и их дети. Однако до самой своей смерти в 1832 году он так и не узаконил их брак.

В середине XIX века даже закон встал на сторону торговцев и их жен-индианок. Британский суд обосновал законность таких браков «в соответствии с обычаями страны» на том основании, что священнослужителей в тех краях было мало, они прибыли недавно, а их услуги были малодоступны.

Отметив «отсутствие средств для заключения законного брака», судья Томас Лефрой заметил, что «отсутствие церемонии неоднократно рассматривалось законом как непрепятствие для законности союза и, следовательно, оно не является препятствием для его моральной невиновности, поскольку церемония не может быть проведена».

Жизнь «после брака»

Не все торговцы испытывали сильную привязанность к своим женам-индианкам. Из-за общего запрета Компании Гудзонова залива на приезд индейцев в Англию уходившие на пенсию сотрудники часто бросали свои семьи.

Диковатое решение для таких щекотливых ситуаций нашлось у их конкурентов — сотрудников Северо-Западной компании. Среди европейцев получила распространение практика «отключения» (turning off) жены. Суть ее сводилась к тому, что торговец перед уходом на пенсию «передавал свою жену в добрые руки» товарища, который брал ее замуж повторно.

Существует много свидетельств этой практики. К 1825 году «мадемуазель Цензолс», когда стала женой офицера Компании Гудзонова залива Джона Хатчинсона, была замужем уже восемь раз. Летом 1840 года другая индианка — прачка Бетси с аванпоста Йорк-Фэктори — была очень разгневана, обнаружив, что ее муж собирался домой в Англию. Она заявила, что никогда больше не выйдет замуж, но вскоре поддалась на уговоры недавно овдовевшего бондаря Дэвида Манро и уехала со своей новой семьей в Колумбию.

Варианты того, что делать с семьей, когда сотрудник компании уходил на пенсию, были разнообразны. Уильям Браун, удалившийся в Эдинбург в 1826 году по болезни, оставил завещание, в котором его четверо «внебрачных» детей разделили его имущество со своей матерью Жозетт Болье, последняя получила свою долю только «до тех пор, пока не перейдет под опеку другого защитника». Также у Брауна было несколько белых родственников, которые привлекали его внимание и конкурировали с его женой-индианкой; его завещание называет среди наследников отца, сестру, четырех «сводных дядь и теть по материнской линии» и троих двоюродных братьев.

С другой стороны, есть множество примеров сотрудников компании, которые не только не бросили свои семьи, но и счастливо жили с ними в браке, узаконенном церковью, до своей смерти. Один из таких примеров — Джордж Кит, который зашел так далеко, что увез свою жену-индианку Нанетт Сазерленд в Шотландию после своего выхода на пенсию в 1844 году. Перед отъездом они официально поженились. Приложив усилия и получив некоторую помощь, Нанетт успешно адаптировалась к жизни в Шотландии.

Закат эпохи индейских жен

В июле 1806 года, на ежегодном собрании управляющие Северо-Западной компанией постановили, что «…ни один мужчина, будь то партнер, клерк или наемный работник, <…> впредь не должен брать или допускать, чтобы его вынуждали брать, под каким бы то ни было предлогом, ни одну женщину или служанку из любого из племен индейцев, известных в настоящее время или которые могут отныне стать известны в этой стране, чтобы жить с ней по моде Северо-Запада».

Отчасти это решение было продиктовано тем фактом, что в изведанных районах Канады и части США брачные союзы больше не были существенным фактором в торговых отношениях.

Однако важные брачные союзы всё еще имели место в округе Колумбия между северозападниками и дочерьми вождя Конкомели в 1813 году и позже.

Симпсон имел отношения с тремя индианками, но в 1830 году он вернулся из своего отпуска в Англии с новой женой — кузиной Фрэнсис, тем самым отменив многолетний запрет на ввоз европейских леди в эти дикие земли.

И несмотря на его рекомендации сотрудникам компании устанавливать брачные союзы с основными семьями в ранее неизведанных районах сразу по прибытии, личный пример губернатора имел серьезное значение. Главные соратники Симпсона, сотрудники компании Джон Джордж Мактэвиш и Джеймс Макмиллан, также отказались от отношений с индианками в пользу европеек. Причем первый после смерти своей жены-шотландки вступил в брак с другой европейкой.

Однако жену-индианку не сразу сменила жена-европейка. К концу XVIII века в Гудзоновом заливе сложилось «довольно многочисленное», как сообщал Джеймс Ишэм, потомство смешанной крови (его слова подтверждает решение лондонских директоров разослать на все аванпосты буквари и прописи в 1794 году в количестве от 50 до 100 штук в каждое поселение). В XIX веке дочери торговцев от индианок стали кучно проживать и обучаться в колонии Ред-Ривер, что сделало их отличными претендентками на роль жен.

В отличие от европеек, которые были непривычны климату и суровой жизни на фронтире, дочери торговцев были более приспособленными, поскольку выросли в этой стране. В то же время они не были настолько «дикими», как их матери или бабушки, старались одеваться по английской моде, некоторые даже получали образование в Нижней Канаде, где учились английским манерам.

По мере колонизации «необходимость» в женах-индианках отпадала. Политической роли они не играли, аванпосты всё лучше обеспечивались провизией и снаряжением, да и в политических союзах с индейцами больше не было нужды.

Источник