Посрамление женщины

«Я помню чудное мгновение…» Вы в курсе, что про женщин не всегда писали такие стихи? Да, да, друзья мои, посрамление женщин порою носило массовый и системный характер.

Особо стали обижать «прекрасный пол» в раннее, да, не только в раннее – вообще, в Средневековье. Вдруг, ни с того, ни с сего, тема посрамления женщины, чья безобразная внешность отражает присущую ей хитрость и пагубную власть соблазна, начинает цвести буйным цветом. В чем причины сего явления? Хрен знает. Я не специалист в этом вопросе. Может, все дело в расцвете инквизиции? Вряд ли случайно именно в этот момент по всей Европе начинают гореть кострища из всевозможных баб. Мне кажется, все дело в папских инквизиторах, видевших в красивой женщине страшную опасность для себя, конкурентов , так сказать, в борьбе за души и сердца паствы. Или это была месть монастырских импотентов, которым не дано было красивую женщину познать. Помните, «О, Эсмеральда, я посмел тебя желать ... я душу дьяволу продам за ночь с тобой»?

В общем, тренд был такой. А, вы же знаете, коли есть социально-политический заказ, представители творческой интеллигенции начинают вовсю ее отрабатывать. Тема посрамления (vituperatio) женщины длится с раннего средневековья вплоть до эпохи барокко. В классической литературе появляются отвратительные женские портреты Горация, Катулла и Марциала, ярым женоненавистником выступает Ювенал в Шестой сатире.

Патриция Беттелла (в книге Безобразная женщина — The Ugly Woman, охватывающей период от Средневековья до барокко) выделяет три фазы в развитии темы некрасивой женщины. Средние века оставили множество изображений старухи — символа физического и морального разложения, контрастирующего с каноническим прославлением молодости как символа красоты и чистоты. В эпоху Возрождения женское уродство становится чаще всего предметом бурлескного осмеяния, сопровождаемого ироническим восхвалением моделей, далеких от господствующих эстетических канонов. И, наконец, в эпоху барокко мы наблюдаем позитивную переоценку несовершенств женской внешности, которые теперь рассматриваются как элементы привлекательности.

Носатая девушка
Катулл (ок. 84 — ок. 54 до н. э.), Лирика, 43

Эй, малышка, ни маленького носа,
ни чернеющих глаз, ни стройных ножек,
ни опрятного рта, ни длинных пальцев,
ни изысканной речи у которой,
проходимца Формийского подружка!
Называют красивой в захолустье
не тебя ль, с нашей Лесбией равняя? —
Поколение — ни ума, ни вкуса!

Мерзкое зловонье
Гораций (56-8 до н. э.), Эподы, XII

Что тебе надо, для черных слонов подходящая баба?
Что ты подарки мне шлешь и записки?
Я ведь не парень тебе здоровенный с глухою ноздрею,
Чую острее, чем гончая — зверя,
Что за вонючий козел обитает в подмышках мохнатых,
Как обтекает увядшие члены
Пот отовсюду зловонный, когда у меня не стоит уж,
Ты же свою неуемную похоть
Рвешься утишить хоть чем, и стекает с тебя штукатурка,
Пурпур твой на крокодильем помете,
Мечешься в течке, и рвешь простыни, и крушишь изголовье***.

Женщины, покройте голову
Тертуллиан (III в.), О женских украшениях, 4-7 

Вы должны стараться нравиться не иному кому, как своим мужьям; нравиться же им можете вы только по мере того, как перестанете заботиться о том, чтобы нравиться другим. Не бойтесь; жена не может казаться мужу противною. Она ему довольно нравилась, когда качества тела и души заставили его избрать ее себе супругою. Не верьте, чтобы, презирая убранства и украшения, могли вы навлечь на себя ненависть или холодность мужей ваших. Муж, какой бы ни был, требует от жены своей паче всего ненарушимого целомудрия. Христианин не должен обращать внимания на красоту, потому что преимущества, льстящие язычникам, не могут нами дорого цениться.

Я нежная сирена
Данте Алигьери (1265-1321), Чистилище, XIX, 7-33 

В мой сон вступила женщина: гугнива,
С культями вместо рук, лицом желта,
Она хромала и глядела криво...
Как только у нее явилась речь,
Она запела так, что я от плена
С трудом бы мог вниманье уберечь.
«Я, — призрак пел, — я нежная сирена,
мутящая рассудок моряков,
и голос мой для них всему замена.
Улисса совратил мой сладкий зов
С его пути; и тот, кто мной пленится,
Уходит редко из моих оков».
Скорей, чем рот ее успел закрыться,
Святая и усердная жена
Возникла возле, чтобы той смутиться...
Она ее схватила с грозным взглядом
И, ткань порвав, открыла ей живот;
Меня он разбудил несносным смрадом.

Анти-Беатриче
Чекко Анджольери (XIII—XIV вв.), Стихи, 398

Глянь, Чамполо! Уродины портрет!
Ну истинная в юбке обезьяна.
Ни места на старухе без изьяна.
К тому ж она воняет — мочи нет.
Физиономия за сотню лет
морщиниста, расслаблена, как спьяну,
и одарять желающего рьяна
гримасами, каких не видел свет.
И то сказать, какие ни имей
переживанья в сердце, те иль эти,
а всё ж, как ни единою из жён,
столь сею обезьяной поражён,
что забываешь, забавляясь с ней,
о самых сладостных страстях на свете**.  

На заре Гуманизма вершины женоненавистничества достигает Боккаччо в «Вороне». Рассказчик влюблен в красавицу-вдову, она его отвергает, и его очевидная досада выражается устами души мужа, пришедшей из Чистилища, чтобы поведать о похотливости и коварстве любимой женщины, сообщить старому воздыхателю (сорок два года!), что той уже пятьдесят и что она скрывает под кремами и прочими мерзкими притираниями свой возраст, и в самых отвратительных подробностях описать ее физическое уродство.

Старая вонючка
Рустико ди Филиппо (XIII в.)

Откуда б ни явилась ты, могуча
вонь от тебя, как из отхожих мест;
ты как навозная воняешь куча;
зловоние твоё до мозга ест.
И пасть твоя разинутая, муча
честной народ, равно как шаг и жест
вонючие твои, настоль вонюча,
что люди разбегаются окрест.
Почто живёшь, вонючка, не смирясь,
почто своей не закрываешь двери,
почто выносишь миру эту мразь?
Тебя боятся люди отродясь,
вонючие твоё семейство звери;
твоё нутро, как и наружность, грязь**.

Старая ехидна

Буркьелло (XV в.), Старая ехидна

Бессчетными пороками дыша,
Коварна, злонамеренна, бесстыдна,
Ты — ведьма, чернокнижница, ехидна,
Старуха и — вдобавок — сплошь парша**.

Безобразные тити
Клеман Маро, Блазон безобразным титям (1535)

Тити, две висячих тити!
Хоть кого собой смутите!
Кожаные две сумы!
Поражаете умы!
Как знамёна в ясной выси, две висите вислых сиси!
Ни малейшего стыда!
Знай ходить туда-сюда!
Тот и хват, кто пару тить может с ходу ухватить!

Все, как я уже писал, начинает  меняться в эпоху барокко. Происходит позитивная переоценка несовершенств женской внешности, которые теперь рассматриваются как элементы привлекательности.

Уже на рубеже XVI—XVII веков создаются два характерных текста: Монтень сочиняет проникновенную хвалу хромоногой женщине, а Шекспир как будто принижает свою Смуглую Даму, последовательно отказывая ей в традиционных признаках красоты, но под конец приберегает «однако»: несмотря ни на что, он любит свою музу. Поэты барокко идут дальше: они поют хвалы карлице, заике, горбунье, рябой, и вопреки средневековой традиции алых или розовых ланит, Марино превозносит бледность возлюбленной. Если раньше женская красота предполагала светлые волосы, то теперь воспеваются волосы черные. Еще Тассо в Рифмах писал: «Темноволоса ты, но прекрасна, как девственная фиалка», Марино же славит красоту чернокожей рабыни. Трогательна похвала прекрасной старушке у Саломони.

Привлекательность хромоножек
Мишель де Монтень, Опыты, III, 11 (1595)

Есть в Италии распространенная поговорка: тот не познает Венеры во всей ее сладости, кто не переспал с хромоножкой. [...] Ибо царица амазонок недаром ответила скифу, домогавшемуся ее любви: «Хромец это делает лучше». Амазонки, стремясь воспрепятствовать в своем женском царстве господству мужчин, с детства калечили им руки, ноги и другие органы, дававшие мужчинам преимущества пред ними, и те служили им лишь для того, для чего нам в нашем мире служат женщины. Я сперва думал, это неправильные движения хромоножки доставляют в любовных утехах какое-то новое удовольствие и особую сладость тому, кто с нею имеет дело. Но недавно мне довелось узнать, что уже философия древних разрешила этот вопрос. Она утверждает, что, так как ноги и бедра хромоножек из-за своего убожества не получают должного питания, детородные части, расположенные над ними, полнее воспринимают жизненные соки, становясь сильнее и крепче. По другому объяснению, хромота вынуждает порожденных ею меньше двигаться, они расходуют меньше сил и могут проявлять больше пыла в венереных утехах.

Бледная красавица
Джамбаттиста Мариино, Лира, 14 (1604)

Стало бледненьким светило,
и у зорьки красок нет,
потому что в милой
цвет щёчек бледность погасила.
Высь лишилась синевы.
Розы, коих нет алее,
стали бледны, как лилеи.
Вот и я, увы-увы,
к ней любовью боле, с нею
побледнев, не пламенею!**

Старуха-красавица
Джузеппе Саломони Стихи, 4(1615)

О как неправедно и грубо,
безумец, я что было сил,
состарившаяся голуба,
тебя за ветхость поносил.
Отныне, свет мой, не ругая
наружность ветхую твою,
то, что она совсем другая,
я откровенно признаю.
Так, нависая на ланиты,
твои седые две косы
на деле в локончики свиты,
как серебристые власы!
Твоя, о чаровница, кожа
ещё прекрасней, чёрт возьми,
поскольку стала с полем схожа,
весьма распаханным страстьми!
И лоб нимало твой не страшен,
морщинистостью, ибо весь,
как наилучшая из пашен, — о
стей и спелых зёрен смесь!

В общем, друзья мои, в этом споре средневековых умов лично я солидарен с поэтами барокко и ответственно заявляю: «Не бывает некрасивых женщин»…