Современная любовь: по мотивам рубрики из газеты The New York Times
Сегодня для вас выпуск о любви по мотивам рубрики «Современная любовь» из The New York Times. Все истории экранизированы во втором сезоне одноименного сериала-антологии, который выходит в августе этого года. Вас ждут: рассказ ветерана Афганской войны об измене; история о несовместимости циркадных ритмов; размышления вдовы о том, что для нее значит кабриолет ее покойного мужа; и эссе о том, как предприимчивая десятилетняя девочка планировала любовь на всю жизнь с соседским мальчиком (и чем это в итоге обернулось).
Моя жена ушла к другому. Его сын помог мне это пережить.
Я решил пойти к психологу. Загуглил слово «консультация» и пролистал множество вариантов, пока не остановился на женщине-психологе с добрым лицом. Через пару дней я пришел к ней в кабинет. Я хотел поговорить о верности и предательстве, но в итоге мы почему-то разговаривали о сексе и чувстве вины. Весь сеанс я проплакал.
Восемь лет назад, когда мне было двадцать, я служил в Афганистане. Я был пулеметчиком во взводе охраны. Мы сопровождали конвои: шесть месяцев полнейшей скуки с редкими эпизодами насилия и смерти. Но не это привело меня в кабинет психолога. Я пошел туда, потому что мой брак распался.
Моя жена закрутила роман. Как это часто бывает в браке, измена была больше симптомом наших проблем, чем их причиной. Она познакомилась с ним на работе — типичная ситуация, да? Однажды, еще до того, как я понял, что происходит, мы втроем оказались на благотворительном вечере. В какой-то момент они вышли на улицу покурить, а я остался один.
Ну, не совсем один. Его жена тоже была там. Она качала младенца — и ей явно было неуютно. Мы молчали. Кто-то произносил речь о будущих целях, а я ел десерт.
После того, как всё вскрылось, мы с женой разошлись. Больше всего я скучал по кошке. А когда стихал мой праведный гнев — то и по жене тоже. Вечерами я слушал песни Брюса Спрингстина, ел пиццу и смотрел хоккей. Ночами спал плохо и часто проводил серые предрассветные часы, гугля имя жены, имя ее любовника или искал, как справиться с «болью от развода».
В одну такую ночь первая ссылка посоветовала мне молиться Богу, вторая — готовиться к «новой жизни с множеством красивых женщин», а третья привела на сайт по удалению волос на теле. Тогда я и решил пойти к психологу.
Несколько месяцев спустя я сидел в приемной, собираясь оплатить свой четвертый водопад слёз — как вдруг в комнату вошла женщина с ребенком. Сначала я не узнал ее, но потом в памяти всплыло лицо. Это она качала младенца на том благотворительном вечере.
«Вы жена того парня, с которым у моей жены был роман?» — спросил я бестактно.
Вопрос, конечно, дурацкий. Во-первых, он просто глупый. Во-вторых, он подразумевает, будто эта женщина, как и я, помешана на вопросах верности и неверности. Будто бы ее кожа, как и моя, похожа на тонкую лапшичную бумагу, в которую заворачивают роллы. Ну, вы знаете, как хорошо такая обертка удерживает начинку: салат, креветки, арахисовый соус и боль.
«Да», — ответила она. — «Но мы больше не вместе. Я Кэтрин».
Тут секретарша выскочила из приемной и вернулась с психологом.
«Всё в порядке?» — сходу спросила психолог.
Мы взглянули на нее — и тогда она поняла, что происходит. «О Господи», — прошептала она. Ее миры столкнулись.
По правде говоря, вероятность того, что мы с Кэтрин встретимся таким образом, была крайне мала. Раньше мы никогда не общались. Оба целыми днями работали и жили на противоположных концах большого города. Оба решили найти психолога в интернете, каким-то образом остановились на одной и той же — и договорились встретиться с ней в один день с разницей в несколько часов.
Секретарша продолжала качать головой.
«Господи», — прошептала психолог ещё раз.
Малыш Кэтрин что-то пролепетал.
Позже мы с Кэтрин пошли в кафе поговорить о наших бывших супругах и об обстоятельствах, которые привели нас сюда. Сынишка Кэтрин ерзал у нее на коленях. Она спросила, не хочу ли я его подержать. Я протянул руки.
От него пахло чем-то чистым, чудесным и благодатным. Ему было все равно, кто я, что произошло, когда и почему все это началось. На какое-то время мои вопросы, страх и гнев свелись к этому ребенку, сидящему у меня на коленях.
Потом он расплакался. Кэтрин забрала его, прижала к плечу и укрыла своей курткой.
Меня поразила ее сила — а может быть, и она сама. Я задумался, возможно, и я привлекаю Кэтрин. Хотя этот вопрос не имел никакого значения. Мы теперь не знали, что делать с любовью. Я спросил Кэтрин, не хочет ли она снова выйти замуж.
«Когда-нибудь да», — ответила она. — «А ты?»
«Наверное, в будущем», — отозвался я.
«Я рада, что мы встретились», — улыбнулась Кэтрин.
В то время я был сотрудником жилищного отдела в бедном квартале города — и в начале зимы должен был уволиться. По этому поводу мы решили устроить прощальную вечеринку. Меня отправили за тортом. И вот я иду по супермаркету и разглядываю полки с продуктами.
Когда я вернулся из Афганистана, то возненавидел супермаркеты. Помните солдата, которого играет Джереми Реннер в «Повелителе бури»? Он вернулся с войны и был раздавлен слишком большой свободой и слишком большим выбором вокруг. Я был таким же: бесконечные возможности вгоняли меня в ступор. Я хотел вернуться к наборам готовой еды и решениям, которые принимал бы кто-нибудь за меня. Я поскорее женился.
Теперь, когда я снова не женат, выбирать приходится самому. Я остановился на огромном морковном торте. Украшенный розочками из голубой и розовой глазури, он весил почти столько же, сколько сын Кэтрин. Я расплатился, взял торт обеими руками и направился было к выходу, как вдруг остолбенел. В нескольких футах от меня стоял любовник моей бывшей жены.
Я не видел его с того благотворительного вечера. Но он приходил ко мне во снах. Однажды мне приснилось, что я стучусь в дверь дома, где провел детство. Дверь открывается, а там он: уверенный в себе красавчик с обнаженным торсом — такой, каким я никогда не был. Я проснулся в слезах, один в новой квартире и недавно разведенный.
Он появлялся в моих снах подобно террористу-смертнику, которого я видел в кошмарах целый год после того, как вернулся из Афганистана. Мне не всегда удавалось поймать его образ, но я постоянно чувствовал, что он живёт где-то на краю моего сознания и будто управляет моей волей. Сны были похожи на подземный лесной пожар: знаете, когда тлеют корни деревьев — и жар расползается в сотне разных направлений.
Я хотел, чтобы этот пожар добрался до моей жены и ее любовника. Я ненавидел их всеми фибрами души и часто представлял, как пламя сжигает их дотла. Позже друзья сказали мне, что запустить в его лицо огромным морковным тортом было бы достойным завершением этой истории. Но я даже не подумал об этом. Я просто стоял с тортом в руках и чувствовал себя максимально глупо.
Он выглядел уставшим. Может быть, его сын сейчас у него дома. Может быть, он не спал всю ночь, потому что заботился о нем.
«Не хочешь как-нибудь выпить пива и поговорить?», — спросил он.
«У меня нет ни малейшего желания пить с тобой пиво и разговаривать», — резко ответил я. Это была правда. «Но я тебя прощаю», — добавил я надменно. Это была ложь.
«Ну ладно», — устало вздохнул он.
Я не смог по-настоящему разозлиться. Сейчас он был просто уставшим отцом маленького мальчика. Он не выглядел злым или жестоким. Я вышел с тортом в руках, радуясь, что не разрыдался и не завязал с ним драку.
На этом стоило остановиться, но в один из периодов плохого настроения, характерных для тревоги после развода, я отправил бывшей сообщение. Я написал ей, что не могу поверить, что она бросила меня ради него. Она не ответила. Гордиться тут нечем — и я перестал посылать ей глупые сообщения.
Я продолжал медленно исцеляться.
Следующие месяцы я думал о любовнике своей бывшей жены как об отце милого мальчика. Это очень помогало. Я держал на руках сына Кэтрин, чувствовал приятную тяжесть его тела — и, наконец, понял, что трудно ненавидеть человека, который является частью чего-то прекрасного в мире.
Сейчас мальчик подрос, это чудесный ребенок. Я вижу его фотографии в фейсбуке и иногда их лайкаю. Мы с Кэтрин больше не общаемся, и это нормально. Я не знаю, что случилось между моей бывшей женой и бывшим мужем Кэтрин, и это тоже нормально. Я больше не желаю им боли — в мире ее достаточно и без этого.
Иногда я жалею, что не пошел выпить пива с любовником моей жены или что не был к ней добрее. Но я по-прежнему рад знакомству с Кэтрин и хотел бы снова увидеть ее сына, когда он вырастет. Кофейня, очередь в супермаркете или приемная психолога — кажется, это очень подходящие места для встречи.
Я не стал бы вдаваться подробности. Просто бы улыбнулся и пробормотал: «Ты помог пережить мне трудное время, когда был маленьким». Затем бы я ушел, благодаря этот мир за случайные встречи.
По материалам The New York Times
Автор: Бенджамин Хертвиг
Переводила Юлия Рудакова
Редактировала Анастасия Железнякова
Любовный план на всю жизнь
В Кевине было все, о чем могла мечтать 10-летняя полная девочка — он был невероятно грамотным, а волосы были у него ярко-рыжие — как чипсы. Я тут же влюбилась.
«Ты живешь в шести домах от меня», — сказал он однажды, и мое сердце замерло. Наша семья только что переехала из Скоки в Хайленд Парк, где я никого не знала. И вот появляется этот чудесный мальчик, который посчитал, сколько между нами домов. Мне стало интересно, а хорошо ли мы будем смотреться на свадебной фотографии.
Вскоре после этого я начала разрабатываться план, как нам с Кевином быть «вместе навсегда» — так я писала во всех тетрадках.
По утрам мы шли вместе до автобусной остановки. Спустя несколько месяцев таких прогулок Кевин признался мне, что влюблен в Кейтлин. Стройная, светловолосая и жизнерадостная — она была полной моей противоположностью. Но мне не было досадно. Я решила, что для нас будет лучше повстречаться с другими, прежде чем мы проведем остаток жизни вместе.
Тогда он спросил, кто нравится мне, и я запаниковала. Я не была готова раскрыть свой план, поэтому пообещала рассказать ему обо всех, кто мне нравился, в свой 16-ый день рождения. Сработало. Он мечтал о Кейтлин, пока я выбирала имена для наших будущих детей.
В день моего шестнадцатилетия Кевин (который к тому времени уже влюбился в Хейли) ждал меня возле дома. Признаться лучшему другу в том, что ты всё это время была в него влюблена — всё равно что сделать эпиляцию бикини у своего зубного врача.
Я могла бы солгать, но у Кевина к тому моменту появилась раздражающая привычка читать мои мысли. Наконец, я набралась смелости и сказала правду: я была влюблена в него в течение нескольких лет, но мои чувства полностью прошли. Полностью.
Он воспринял эту новость так, как воспринял бы любой тощий бледный старшеклассник: торжествующе откинулся на спинку стула подобно чемпиону. Я начинала переживать о нашем совместном будущем, еще не подозревая, что через несколько месяцев мы столкнемся с самым большим препятствием.
Удивительно, но наши отношения не сильно изменились после моего признания. За четыре года до этого у нас появилась традиция: бросать мяч в корзину перед ужином; прям как в 1970-х, хотя на дворе был конец 1990-х. И однажды ночью, спустя несколько месяцев после того, как я как бы призналась в любви, мы сидели и болтали, сокрушаясь о том, что школа почти закончилась, а никто из нас так ни разу не целовался.
Десять минут спустя я вытирала слюни с подбородка, потрясенная тем, как легко это было. План претворялся в жизнь гораздо быстрее, чем я ожидала.
Через пару месяцев после первого поцелуя Кевин попросил меня приехать, потому что хотел что-то сказать. Я схватила баскетбольный мяч и накрасилась блеском со вкусом «Доктора Пеппера». Пробегая мимо четвертого дома, я почувствовала, как сжимается желудок. Кевин собирается пригласить меня на свидание, и мне придется ему отказать.
Пока еще слишком рано. Нужно дождаться окончания колледжа, чтобы мы оба научились заниматься сексом. Ведь для этого и нужен колледж?
Когда я пришла, Кевин уже бросал мяч. Мы перекидывались, пока я думала, как объяснить, почему мы не можем встречаться.
«В общем, у меня есть девушка», — прервал мои мысли Кевин.
Я была поражена. «Круто!» — крикнула я через плечо. «Мама просила помочь с ужином и убрать комнату. Давай, пока!»
У них были крепкие отношения — и в первый год, и во второй. Я уже не верила в свой план. А потом девушка изменила Кевину на весенних каникулах в выпускном классе.
Как только я об этом узнала, прибежала к нему с баскетбольным мячом под мышкой. И когда я увидела, насколько он опустошен, поняла, что сделаю всё, чтобы вернуть его к жизни. Не успела я обрадоваться возможности занять место его бывшей, как начался колледж, а вместе с ним и наша самая большая преграда — я переезжала в Миссури, а Кевин остался в Иллинойсе.
Он пришел утром в день моего отъезда; я обещала ему, что он будет последним человеком, с которым я попрощаюсь. Он плакал, а я смеялась над ним, а потом мы сидели на дорожке, страшась того, что больше не будем жить в шести домах друг от друга.
Благодаря чудесам технологий 21 века мы продолжали близко общаться. И только на третьем курсе мой план снова начал действовать. Я переживала из-за расставания с парнем, а Кевин предложил мне приехать в гости. Через пять секунд я запрыгнула в машину и семь часов ехала до Чикаго.
Я помню, как осматривала отвратительные стены его общежития, пока крутила в руках пластиковый стакан. Где-то между последней порцией спиртного и утренним будильником мы с Кевином перешли к заключительному этапу моего плана — мы переспали. Только всё это почему-то больше походило на конец, а не начало чего-то нового.
На следующее утро мы смущенно обнялись, и я поплелась к машине с ужасным похмельем, наверное, худшим в моей жизни. Холодный чикагский ветер сорвал мои слезы. Я захлопнула дверцу машины и проверила телефон. Сообщение от Кевина: «Когда хочешь об этом поговорить?»
На самом деле меня мучило не похмелье — мне разбили сердце. Я сидела в машине и рыдала.
Позже на той неделе Кевин сказал, что слишком ценит нашу дружбу, чтобы «рискнуть» ей ради романтических отношений. Я ответила, что полностью согласна. Полностью.
Но в душе я была не готова отказаться от своего плана.
Я 27 раз пересмотрела «Когда Гарри встретил Салли». Этот фильм научил меня, что если игнорировать лучшего друга в течение месяца, за это время он поймет, что влюблен в тебя, и при первой же возможности вернется в твою жизнь.
Поэтому я игнорировала сообщения и звонки Кевина, терпеливо ожидая, когда он поймет, что мы действительно должны быть вместе. Я вернулась домой под Новый год, убедившись, что каждый статус сообщал о моем местонахождении в ту ночь. Иначе как он мог ворваться посреди ночи и сказать мне, что не может без меня жить? Спойлер: он не приехал.
Впоследствии я решила переехать в Нью-Йорк, где 20-летние люди, которые больше не верят в любовь, преследуют более достижимые цели — например, стать стендап-комиками. Однажды я проснулась от сообщения родителей: шторм опрокинул баскетбольное кольцо на нашем дворе, и они убрали его.
Это был знак — мне нужно отказаться от своего плана. На этот раз я навсегда вычеркнула Кевина, чтобы сосредоточиться на более важных вещах — например, на своей процветающей карьере официантки.
Годы спустя я не могла поверить, что сижу напротив Кевина за столиком в Хайленд Парке. Он держал меня за руку, а я плакала, что мы потеряли столько времени. Все потому что я была слишком занята, игнорировала его извинения и отказывалась от дружбы. Я спросила, сможет ли он меня простить за то, что я пытался вычеркнуть его из жизни, на что он ответил: «Я рад, что ты не приехала с двухлетним рыжим ребенком».
Мы помирились. Я вернулась в город, где бездомные мечтатели смешались с мечтателями, у которых есть дом. Я наделась, что мы сможем восполнить потерянное время. Постепенно мы снова стали общаться и следить за жизнями друг друга. Теперь, когда я избавилась от бремени влюбленности, наше общение преобразилось.
Пару месяцев назад я ночевала в родительском доме, прежде чем уехать из страны. Кевин заехал ко мне до работы, чтобы быстро попрощаться. Он вышел из машины и обнял меня.
«Почему ты уезжаешь так далеко от меня?» — спросил он, когда мы крепко обнялись. Мое сердце вновь замерло.
Я больше не влюблена в Кевина, но я люблю его. Такие схожие слова — и такая большая разница. Я люблю его, даже если у него есть девушка, а у меня есть парень. Я люблю, когда он меня смешит и когда доводит до слез. Я люблю, когда он прощается и когда говорит «привет». Я люблю, когда он, сам того не подозревая, читает мои мысли. Я знаю, что он всегда будет рядом, как бы я ни старалась от него избавиться.
На этот раз план полностью сработал. Полностью.
По материалам The New York Times
Автор: Марина Шифрин
Переводила Эвелина Пак
Редактировала Анастасия Железнякова
Ночная девочка и дневной мальчик
Я наткнулась на профиль Джастина в приложении для знакомств, пока ждала, когда вскипятится вода. Я только пришла домой после того, как ходила по делам: на почту, за продуктами, в банкомат. Готовила ужин и готовилась работать.
На часах четыре утра.
«Напиши мне, если хочешь поболтать о чем угодно — но только до предрассветного часа», — говорило описание его профиля.
Оказывается, люди вкладывают разный смысл во фразу «предрассветный час». Он — программист, обожает дизайн и играть сложные соло на гитаре. Для него «предрассветный час» — это примерно до двух часов ночи. А вот для меня все гораздо сложнее.
У меня расстройство циркадных ритмов, или синдром задержки фаз сна. Это не бессонница, со сном проблем не было никогда. Мои биологические часы считают, что мне нужно ложиться спать на восходе солнца и просыпаться на закате — короче говоря, вампир. Более того, я особенный случай, я опережаю биологические часы большинства людей на восемь часов.
У моего отца тоже есть это расстройство, как и у его матери. В детстве мне было трудно жить как все. Некоторые дети чувствуют, что родились не в том теле. А я чувствую, что родилась не в том времени.
Теперь же я работаю писателем на фрилансе и упиваюсь возможностью жить по собственным биологическим часам. Я ложусь спать примерно в 8-9 часов утра и просыпаюсь в 4-5 часов вечера, но иногда «засиживаюсь допоздна»: засыпаю в полдень и встаю в 8 вечера.
Всю свою жизнь я живу в городах: Нью-Йорке, Филадельфии, Лондоне, Бостоне, и всё же мой мир очень малонаселен. В магазинах совсем нет очередей, только полоса препятствий из коробок с продуктами. На дорогах вообще нет пробок. Когда я работаю, меня не отвлекают ни звонки, ни соцсети, ни новые письма на электронной почте.
Оставаясь с книгами и мыслями наедине, я пишу о физике.
Необязательно вести ночной образ жизни, чтобы писать о физике, но это здорово помогает. Ночь — это прекрасное время для созерцания Вселенной. Когда нет никакого шума и никаких лишних движений, легко замечать трещины на фасаде реальности.
Конечно, моя временна́я свобода несет и некоторые сложности, например, я не могу принимать звонки от редакторов, слушать музыку без наушников или помнить, какой сейчас день недели, потому что они сменяются в середине моего «дня».
Теперь насчет отношений. Первое свидание обычно проходит нормально, потому что их устраивают вечером, но сложности появляются очень быстро. Сложно объяснить, что на совместном ужине я не хочу пить алкоголь, потому что я только что проснулась и мой день еще впереди. Я уже устала объяснять, что я не могу ходить на поздние завтраки или на пляжи, потому что я просто вырублюсь. Когда же меня спрашивают «А почему бы тебе просто не ложиться пораньше?», как будто я об этом никогда не задумывалась, приходится объяснять, что я не выбирала такую жизнь.
На первом свидании мы с Джастином пошли в музей искусств в семь часов вечера. Мы болтали о своих семьях, увлечениях, компьютерных программах и теории струн. Он рассказал, что у него типичная офисная работа с девяти до пяти (не по моему расписанию, по обычному), любит кататься на велосипеде и «нежиться на солнышке».
Я не упомянула, что по предписанию врача принимаю витамин D в лошадиных дозах. «Солнечных лучиков» нет в моем лексиконе.
Место и время второго свидания уже выбирала я. «Знаю, что ты живешь по обычному расписанию», — написала я ему. «Но Персеиды лучше всего будут видны завтра ночью. Как насчет найти темное местечко и посмотреть?»
Он ответил: «Несмотря на то, что я нормальный человек, я согласен».
В полночь мы устроились на берегу реки Чарльз и с восхищением смотрели на бездомные пыли древних комет. Несмотря на городские огни, мы увидели три метеора, сгоревшие в атмосфере над Бостоном.
Мы говорили о свете звезд, как он начал свое путешествие тысячи лет назад. Получается, что мы смотрели в прошлое. Я подумала, что это очень точная метафора наших отношений: мое время не такое, как у него, и никогда таким не будет. Всегда есть задержка, мы оба живем в прошлом друг друга, даже несмотря на то, как крепко он обнял меня за талию. Мы заложники своих биологических часов. Лучшее, что мы можем сделать — встретиться где-то на воображаемой середине пути.
Так мы и сделали. Он забронировал катание на лыжах в ночные часы. Я приехала на пляж вовремя, чтобы ощутить солнце на моей коже. Он поставил на мой велосипед мощный фонарь, и мы отправились на долгую летнюю ночную прогулку Я ела тайскую еду на завтрак, а он — панкейки на ужин.
Однако в конце концов этот постоянный компромисс превратил нас в двух сварливых созданий с затуманенными глазами. Мы любили друг друга, но были вымотаны и готовы сдаться и смириться с тем, что придется лечить боль наших сердец с противоположных сторон циркадного ритма. Он уехал в свой родной город в Мэне, чтобы немножко подумать. Я же вернулась к обычной ночной жизни.
Однажды днём (точнее, чуть позже полуночи) мне на электронку пришло от него сообщение с предложением попробовать другой подход.
«Мы не уживемся, если будем пытаться жить в одном и том же времени. Это просто иллюзия, на самом деле, нам даже не надо искать компромисс». Он предложил не бороться с тем, что мы разные, а просто принять это и любить друг друга, оставаясь в своих расписаниях.
Мы решили съехаться и нашли квартиру на чердаке с множеством окон, через которые солнечный свет заливал гостиную во время его «дня», а лунный — во время моего. Мы разбирали коробки с вещами во время лунного затмения, мы вытащили кресло и наблюдали за тем, как тень Земли скользила по поверхности терракотовой Луны.
В знак того, что мы начали жить по-новому, я подарила Джастину книгу. Это была сказка Джорджа Макдональда «Дневной мальчик и ночная девочка» 1882 года. Мы лежали в обнимку на диване и по очереди читали ее вслух.
По сюжету ведьма растила двух детей в заточении и позволяла мальчику видеть только день, а девочке — только ночь. Но однажды мальчик не заснул в положенное время и, когда стемнело, он пришел в ужас. Девочка нашла его трясущимся в саду и попыталась успокоить, объясняя, «как нежна и сладостна темнота, как она добра и дружелюбна, она мягка, как бархат».
По ночам девочка не спала и поэтому пообещала присмотреть за мальчиком, пока он спал. Когда мальчик проснулся на рассвете, он понял, что девочка не привыкла к солнечному свету и очень напугана. Он носит ее на руках, пока она спит.
Мы подумали, что можем жить так же. Когда мастер по ремонту настоял на том, чтобы прийти днем, Джастин остался дома, чтобы мне не пришлось не спать в мою «ночь». Когда у Джастина не было времени, чтобы купить упаковочную бумагу для подарков, я купила ее ночью, так что к утру всё было готово.
Я старалась вставать до того, как он придет домой, чтобы мы могли поесть вместе: он — поужинать, я — позавтракать. Потом он ложился спать, а я часами писала при свете луны. В конце концов, я тихонько погружалась в его объятия и мы счастливо спали вместе — всего несколько минуток, потом ему пора вставать.
В выходные он обычно играет на гитаре, видится с друзьями и купается в солнечных лучиках, в то время как я сплю. К моменту, когда я варю кофе, он уже успевает проехать 50 километров и два раза поесть. На закате он приветствует меня счастливым «С добрым утром!» и рассказывает о том, что у него случилось сегодня, а я — свои вчерашние новости.
Так мы и жили. Земля крутилась для нас по очереди. Мы выжимали максимум из часов, когда наши расписания пересекались, а потом позволяли друг другу пожить в собственном времени, словно животным в дикой природе.
В августе Земля проходила сквозь пыль от той самой древней кометы. Поздней ночью Джастин привез меня на уединенный пляж на берегу на севере Массачусетса. Кроме нас, там были несколько звездочетов, глядевших в небо. Под кваканье лягушек он расстелил одеяло. Потом он порылся в сумке от фотоаппарата и достал маленькую черную коробочку. Я не видела, что внутри — только блеск, будто свет от звезды. Он спросил: «Ты выйдешь за меня замуж?»
Мы лежали на одеяле и смотрели, как метеориты носились по небу. Было уже два часа ночи — слишком поздно, чтобы кому-то рассказывать о том, что мы скоро поженимся. Вместо этого мы просто лежали там, в нашем собственном времени и месте, окруженном песком, океаном и несколькими сотнями миллиардов звезд.
По материалам The New York Times
Автор: Аманда Гефтер
Переводила Юля Самойлова
Редактировала Анастасия Железнякова
По серпантину на кабриолете
Тучи на небе рассеялись, а я наблюдала за тем, как эвакуатор забирает мою сиреневую Alfa Romeo. 30-летний кабриолет снова заглох. Вытирая мокрые от дождя руки, я подумала, что, вероятно, пришло время от него избавиться.
Мой муж обожал свой кабриолет, наши дети назвали его «счастливой машиной». Он умер от меланомы в 48 лет, и перед смертью он специально просил нас не делать из машины святыню. Но я всё равно хранила ее. Я редко езжу на ней. Я хотела использовать ее, чтобы научить детей ездить на механике, но этого так и не произошло. Я не смогла смотреть на то, как они пытались разобраться с тем, как все это работает.
Ливень закончился, как только эвакуатор уехал. Пар поднимался от дороги и преломлял внезапно появившиеся солнечные лучи. Я решила, что это был знак. Пора прощаться. Я попыталась проигнорировать мгновенную тяжесть в груди.
Машину пришлось отбуксировать на 25 миль. Несколькими годами ранее я обновила членство в Американской автомобильной ассоциации, чтобы покрыть постоянные расходы на ремонт. Я позвонила на станцию техобслуживания и описала возникшие проблемы. Механик, который знает и машину, и меня, сказал: «Нельзя просто держать ее в гараже. На такой машине нужно либо ездить, либо продавать».
К этому моменту я уже должна была стать экспертом по прощаниям.
Я попрощалась с мыслью о том, что моя семья может быть счастливой, только если в ней есть мой муж, с которым я делила все свои мысли, чувства и планы на протяжении 20 лет. Мне пришлось попрощаться и с другой комбинацией счастливой семьи, когда дочь, а затем и сын уехали в колледж. Хотя я и боялась наступления этого момента, я понимала, что они были абсолютно к этому готовы. Для них оставить что-то позади означало открыться возможностям вселенной. И даже в разлуке мы остаемся близки. Мы не просто пережили эту трагедию, мы нашли способы наслаждаться жизнью и быть счастливыми.
Я избавилась от многих других предубеждений о том, как сложится моя жизнь, когда заставила себя снова начать ходить на свидания через несколько лет после смерти мужа. Я сидела в ресторанах с незнакомцами, чьи рассказы о любовных страданиях отбивали у меня аппетит.
Каждую неделю на занятиях йогой я послушно расслабляю свои руки и ноги, когда тренер говорит: «Учитесь отпускать».
Почему же для меня так сложно отпустить эту машину?
Ответ на этот вопрос отчасти нашелся несколько недель спустя, когда безоблачным сентябрьским днем я забрала машину. Я была потрясена счетом за обслуживание и начала составлять в голове объявления о продаже. Но пока я ехала, ветерок согревал мои щеки. Распустились подсолнухи — я бы не заметила их из своего седана. В воздухе всё еще витал легкий аромат жимолости.
Я переключила скорости, машина понеслась по шоссе. Мотор гудел; сиденье «обняло» меня. Обе руки, обе ноги, всё тело — всё слилось воедино. Никакого радио или разговоров по мобильному. Только я, машина и дорога.
Мои мысли перенесли меня в осенний день в Вермонте, когда муж учил меня использовать сцепление и переключать передачи в другом кабриолете на другом серпантине. Я готовилась к экзаменам в медицинскую школу. У нас не было денег, но мы раскошелились на ночлег и завтрак. Таким был мой муж: трудности не мешали ему всецело наслаждаться тем, что он любил.
В первые годы совместной жизни ненадежный автомобиль был нашим единственным средством передвижения. Со временем мы приобрели более семейную машину, но как же радовалась дочка, когда папа подвозил ее в школу на Alfa Romeo! Мальчишки-второклассники облепляли со всех сторон кабриолет на полосе для пикапов. Никаких подушек безопасности, никаких перекладин, металлические бамперы, открытый верх — не лучший вариант для перевозки ребенка.
Я была одной из тех мам, которые надевали шлемы на детей, когда они учились кататься на коньках. Но дочка написала стихотворение о солнечном свете, преломляющемся сквозь ветки деревьев, когда она была вместе с папой в машине. Наши дети стали людьми, которые погружаются в мир с помощью всех органов чувств.
Эта машина непрактичная, дорогая и неудобная. Мои волосы превращаются в птичье гнездо, когда я езжу с опущенным верхом. Когда идет дождь, сквозь матерчатую крышу холодные капли обрушиваются мне на голову. Я не раз оказывалась в затруднительном положении.
И я люблю это.
Меня воспитывали так, чтобы я оставила свои стремления стать писательницей, потому что извилистому пути творческой карьеры сопутствуют риск и нищета, а в моей семье иммигрантов этого было и так предостаточно. Родители советовали оставить позади всё непрактичное и держаться за осязаемую уверенность.
Мой муж, выросший в похожих обстоятельствах, каким-то образом нарушил общепринятые представления о том, чего стоит придерживаться и от чего стоит отказаться. Он стал ученым, а не врачом, и нашел не только творческое удовлетворение, но и финансовый успех в этой менее предсказуемой карьере. Его кредиты на обучение в аспирантуре частично субсидировали уроки пилотирования. И однажды он свозил меня в городок в Северной Каролине на двухмоторном самолете Cherokee Warrior. Он приземлился на травяной полосе у сверкающего пляжа, и я избавилась от страха летать, который появился у меня на борту гораздо более безопасных коммерческих самолетов.
Он серьезно относился к безопасности. Мы отменяли обратный полет, если погода менялась. Он не шел на глупый риск. Но он вдохновлял на разумные риски.
Он призывал меня продолжать писать и работать врачом неполный рабочий день, даже когда это означало, что нам потребуется больше времени для погашения студенческого кредита. Он советовал студентам задавать значимые вопросы, а не только те, которые считаются наиболее вероятными для получения зачета. Он оставил нашим детям письма, в которых призывал их воздержаться от горечи или страха из-за его участи. «Оставайтесь открытыми для бесконечной красоты вокруг. Найдите себе увлечение. И когда ваша мама встретит кого-то нового (что я, надеюсь, и произойдет), постарайтесь быть открытыми для него».
И в самом деле несколько лет назад я познакомилась с мужчиной, и мне пришлось многое отпустить. У моего партнера четверо детей, двое младше моих, и две бывшие жены. Его дети потеряли не родителя, а нечто потенциально более разрушающее: веру в возможность глубокой любви.
Старший цинично оценивает шансы на длительные отношения. Его девятилетний сводный брат хранит свадебную фотографию родителей на своем столе и называет партнершу своей матери тетей, хотя ему уже объяснили, что из себя представляют эти отношения. Некоторые дети переносят во взрослую жизнь неутолимое желание, чтобы их разведенные родители каким-то образом воссоединились, что отравляет их способность находить радость в реальных отношениях, которые их окружают.
Мой партнер осознает все трудности. В начале наших отношений он задавался вопросом, зачем мне брать на себя багаж его прошлой жизни, багаж, от которого он часто мечтал избавиться. Не от детей, конечно, а от болезненного поведения окружающих их взрослых.
Мой муж говорил: «Если бы это было легко, это уже было бы сделано».
За рулем Alfa Romeo я вспоминаю, что трудности как таковые никогда не мешали мне стремиться к чему-то, что я считаю действительно стоящим. Вождение автомобиля напоминает мне о том, что я тоже могу переключать скорости, идти на риск, справляться с неудобствами — и пережить трагедию. Я вновь ощущаю радость всеми своими чувствами: осязанием, обонянием, вкусом, слухом, а не только зрением, как диктует наш все более виртуальный мир.
Я вынуждена отключаться: я не могу отвечать на звонки, перекусывать за рулем и ехать в офис одновременно. Без антиблокировочной системы тормозов я более внимательно осматриваю дорогу впереди. Может казаться, что машина едет очень быстро, но любая домохозяйка в герметичном шестицилиндровом Land Rover может легко обогнать меня.
Дело не в скорости, а в дороге, говорю я себе. Я продолжаю писать, даже если моя основная работа означает, что мне потребуется пять лет, чтобы закончить книгу. И мы с моим партнером продолжаем идти вперед, справляясь с потерями, которые у нас были, чтобы построить что-то вместе, достаточно сильное, чтобы выдержать и ностальгию, и гнев.
Когда я советуюсь с разными людьми о том, стоит ли продавать машину, это становится лакмусовой бумажкой. Родители моего мужа говорят просто: «У тебя и так много дел!». Мои дети грустят, но соглашаются. Сейчас они колесят по стране, учатся в колледже, проходят практику и работают, и хотя им нравится машина, они немного боятся садиться на водительское место. Боятся, чтобы им напомнили о слишком многом, и, возможно, чтобы их сравнили.
Мой партнер, опустив глаза, говорит: «Ты любишь эту машину. А твой муж был необыкновенным человеком».
Он говорит: «Мне так повезло, что мы вместе, и так грустно, что вы не смогли быть вместе».
Он говорит: «Продолжай чинить ее. Я буду ездить на ней с тобой в любое время».
Может быть, главное заключается в том, чтобы знать, когда нужно отпустить, а когда крепко держаться.
По материалам The New York Times
Автор: Дорис Яровичи
Переводила Эмма Ягмурова
Редактировала Анастасия Железнякова
Комментарии
Отправить комментарий