Заложники дачной жизни

Ежегодно в конце весны в обеих столицах и во всех крупных городах Российской империи начиналось великое переселение народов. Священники и чиновники, купцы и обыватели с чадами и домочадцами отправлялись на дачи. Вслед за ними устремлялись торговцы, музыканты, актеры-любители, цыгане и воры. Качество дачи и дачной жизни определялось, конечно, достатком семьи. Однако даже небогатые семьи могли позволить себе загородное жилье. Пределом же мечтаний для большинства оставалась собственная дача. Но те, кто смог осуществить эту мечту, часто потом не знали, как от нее избавиться.

В окрестностях российских столиц можно было найти дачу на любой вкус и кошелек. Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ

Масленичные дачные бега

Привычное всем нам значение старорусское слово "дача" начало приобретать сравнительно недавно, с середины XIX века. До тех пор дачами именовались участки земли, как правило, с лесами, пожалованные князем своим воинам или государем своим дворянам. Именно в XIX веке на территории лесных дач и стали появляться легкие летние дома для проживания более или менее состоятельных горожан, не имевших собственных поместий. Как считали мемуаристы тех времен, своей растущей популярностью дачи были обязаны появлению в России железных дорог и довольно быстрому расширению их сети.

До их появления проблема летнего отдыха решалась чрезвычайно просто. Все представители имущих классов отправляли семьи на отдых в собственные поместья, а если таковых не имелось — к знакомым или родственникам. Ведь отцы семейств, как правило, служили в разнообразных государственных ведомствах, где отпуска как такового чиновникам не полагалось. А существовали лишь временные освобождения от службы с выплатой небольших сумм вместо обычного жалованья. У служащих частных фирм никакого формального отпуска не существовало, так что отлучиться из конторы или магазина они могли лишь с согласия хозяина и, разумеется, без каких-либо отпускных. Так что большинство из них если и просили освобождения от службы, то главным образом для того, чтобы отправить семейства в деревню. С появлением же поездов картина резко изменилась. Теперь после службы за час-два можно было добраться в ближние и дальние пригороды и регулярно навещать чад и домочадцев все летние месяцы.

Во второй половине XIX века преимущества нового образа летней жизни оценили не только семьи среднего достатка, но и квалифицированные рабочие, чей заработок позволял рассчитывать на съем недорогих комнат в пригородных деревнях. А вскоре прелести дачной жизни оценили даже собственники дворянских усадеб. Ведение хозяйства в поместье требовало немалых затрат времени, сил и средств. А заплатив за дачный дом в два-три раза меньше, чем за содержание поместья, можно было до конца сентября предаваться безмятежному летнему отдыху.

После отмены крепостного права в процесс включились и жители пригородных и близких к железнодорожным станциям деревень. Крестьяне начали использовать выкупленные у помещиков наделы для строительства дачных домиков. Однако самым распространенным и не требующим особых затрат способом заработка для крестьян десятилетиями оставалась сдача собственных домов горожанам.

Традиционно дачные хлопоты начинались на Масленицу, когда морозы ослабевали, а главное, у отцов семейств наступали законные каникулы. На масленичной неделе все железнодорожные станции буквально кишели крестьянами-возчиками, предлагавшими приезжим свои услуги по поиску и осмотру дач. Потенциальные дачники усаживались в узкие сани и отправлялись осматривать близлежащие деревни и предлагаемые дома, в окнах которых висели бумажки с объявлениями о предстоящей сдаче. При этом между крестьянином-возчиком и приезжими господами начиналась своеобразная игра, правила которой были хорошо известны обеим сторонам. Знаток туземной жизни хаял понравившиеся горожанам дома и их хозяев ("И нечего, барин, заглядываться на этот клоповник!") и стремился отвезти их либо к себе, либо к своим родственникам-свойственникам. Будущие дачники, хорошо понимающие интерес возницы, пытались сбить цены на предлагаемое "наилучшее" жилье, сознавая, что с каждым потраченным попусту днем Масленицы шансы сдать дом падают и крестьянам волей-неволей придется идти на уступки.

Когда сторонам удавалось договориться, будущий дачник выдавал задаток, а хозяин дома подписывал расписку в его получении, по малограмотности ставя крест или прикладывая к бумаге измазанный чернилами большой палец. Вслед за тем следовало обязательное распитие привезенной бутылки водки под деревенские закуски.

Относительно переезда также существовали твердо установившиеся правила. Состоятельных господ крестьянская утварь, как правило, не устраивала. А в построенных специально под сдачу домах ее не существовало вовсе. Так что практически все приходилось везти с собой. Если дача находилась от города не дальше 40 верст — расстояния, которое груженая телега могла пройти за световой день,— то возчик нанимался для доставки поклажи "от дверей до дверей". При этом, чтобы сэкономить, в телегу во много слоев грузили шкафы, пианино, фикусы и все прочее, что могло понадобиться для ведения привычной жизни. А сверху на эти грандиозные сооружения взгромождалась еще и прислуга, следившая, чтобы по дороге ничего не пропало. Но даже такой пригляд не спасал от опозданий груза. Нередко возчик вместе с прислугой заезжал в придорожный трактир, и прибывшим на дачу господам приходилось подолгу ждать его приезда.

Именно поэтому многие дачники предпочитали сдавать вещи в багажные вагоны и перекладывали все заботы о доставке на встречавших их крестьян. Однако с передачей багажной квитанции проблемы не завершались, а долгожданного отдыха можно было так и не дождаться.

Вниманию дачников предлагались самые свежие ягоды по самой низкой цене

Много шума из-за всего

Жители Петербурга, Москвы и иных городов, перебираясь в зеленые пригороды, сразу же после приезда начинали испытывать то, что чувствуют сейчас туристы, прилетающие на берега южных морей. Аборигены пытались выжать из них такое количество наличных, чтобы их хватило до следующего дачного сезона. Атаки на дачников начинались еще по дороге со станции. Дорога где-нибудь шла вверх или пересекала речушки. И там, где повозки замедляли ход, в них подсаживались местные торговцы всякой всячиной — от булочников до мороженщиков, и каждый уговаривал ездоков, чтобы товар брали именно у него. Но, даже уговорив конкретного клиента, торговцы не прекращали войну друг с другом ни на минуту. В результате вокруг дачных домов с утра до вечера стоял неутихающий гвалт.

"С утра,— свидетельствовали питерские бытописатели 1910-х годов,— начинается дачная жизнь. Приносят молоко, свежие булки, до самого вечера вам приносят и привозят все необходимое. Еще до обеда приезжает мясник, предлагает мясо, кур, зелень. Обычно мальчишка правит лошадью, а сам мясник рубит мясо, вешает, получает деньги. Торговля идет со специальной телеги с низким большим ящиком, обитым изнутри луженой жестью. Поперек ящика лежит большая доска, на ней мясник рубит мясо, здесь же стоят весы и ящик с гирями. Ступицы колес обернуты бумагой, чтобы дачники не вымазались колесной мазью. Так же до обеда идет торговля с разносчиком рыбы. У него кадушка на голове, там во льду лежит разная рыба. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, он оповещает: "Окуни, сиги, лососина, судаки!", стараясь рифмовать. За ним на телеге с большим ящиком на колесах купец торгует гастрономией — сыром, маслом, колбасой, консервами... А вот издали слышится голос: "Пивник приехал!" Если вы закажете ему полдюжины пива, он норовит всучить целый ящик. После обеда приезжал мороженщик со своей двуколкой, на ней синий ящик. К нему выбегали с тарелкой, он навертывал специальной ложкой, да так ловко, что внутри шарика была пустота. Продавал он мороженое и "на марше", клал шарик на бумажку и втыкал в него деревянную ложечку, используемую в дальнейшем девочками в игре в куклы. Мороженое у него было четырех сортов. К пяти часам, когда дачники пили чай, появлялся разносчик с корзиной на голове и возглашал в отличие от других "коллег" мрачным басом: "Выборгские крендели!", делая почему-то ударение на "о". Вкусные же были эти крендели, и почему их теперь не выпекают? Стоили они 15-20 копеек в зависимости от размера. Разнося в лотках на голове, торговали всякими сластями — конфетами, шоколадом. Когда появлялись ягоды и фрукты, их продавали тоже вразнос. Были и коробейники с галантереей — мылом, гребенками, ленточками. Местные крестьянские девушки приносили в чистых кадушечках сметану и творог, а к осени — лесные ягоды и грибы. На местные продукты цены были, естественно, дешевле (бутылка молока 5-6 копеек, фунт лесной земляники тоже 5 копеек), на привозные продукты цены были дороже, чем в городе".

Томные невесты и потенциальные женихи с азартом проводили свободное время

К хору торговцев тут же присоединялись разного рода музыканты и затейники. Те же авторы писали:

"Помимо торговцев одолевали дачников цыгане, которые останавливались около деревень целыми таборами. Цыгане-мужчины промышляли лошадьми, покупая, продавая и меняя коняг у крестьян, а цыганки целыми днями шлялись по дачам, предлагая погадать и выпрашивая старые вещи. Частенько случались и кражи. Считалось, что, если цыгане табором стоят поблизости, надо "ухо держать востро". Некоторые дачники, любители дешевой экзотики, ходили в табор посмотреть, как живут цыгане, просили их спеть, станцевать. Те просили деньги вперед — "позолоти ручку". Случалось, что пение и пляски были отменные, и табор был всегда с деньгами. Много ходило по дачам и шарманщиков, обычно пожилых, болезненных людей. Среди них были и шарлатаны, не желавшие работать. Все они носили незатейливый органчик, который играл пять-шесть пьесок тягучим, гнусавым голосом. Нес шарманщик его на ремне за плечами, а во время игры ставил на ножку, вертел ручку, а для смены пьес переставлял рычажок, и дутье в трубках и мотив изменялись. Иногда с ним ходила девочка, которая пела несложные песенки. Был в ходу и Петрушка в разных вариантах, общей сценкой во всех было избиение городовых и гибель Петрушки от какого-то мифического существа. Ходила по Сиверской и целая семья уличных артистов: отец играл на скрипке, дочь — на маленькой арфе, толстая мама — на кларнете, а малыш — на губной гармошке. Появлялись и музыканты, играющие на духовых инструментах, как правило, труба, баритон и бас. Это были здоровые молодые парни, выдававшие себя за колонистов или эстонцев. Если остальные уличные музыканты были скромны, стояли по своему положению близко к нищим, то духовые музыканты вели себя вольно, иногда нахально. Они обычно играли "Мой милый Августин" или незатейливые вальсики. На отмахивания дачников они не обращали никакого внимания, бесцеремонно требуя денег".

А попытки избавиться от простонародных артистов приводили иногда к прямо противоположным результатам:

"Один мой знакомый,— писал художник М. А. Григорьев,— живя на даче, заперся в комнате, пытаясь заняться серьезной научной работой. Вдруг под окном заиграла шарманка, мешая ему сосредоточиться. Он в порыве раздражения послал шарманщику рубль с приказанием немедленно убираться. Шарманщик ушел и, очевидно, сообщил своим собратьям, что есть дача, где сумасшедший барин дает по целковому только за то, чтобы не играли. Через некоторое время дачу осадили музыканты всех родов, и мой знакомый сбежал в город".

От нищих также не было никакого спасения.

"С выездом горожан на дачи,— вспоминали питерские бытописатели,— туда же переезжали и нищие. В большинстве случаев они перестраивались на сельский лад: все оказывались погорельцами, причем очень картинно рассказывали об истребительном пожаре. Жалостливые дачники давали им денег, старую одежду, кормили. Тот же народ — и артисты, и нищие, и цыгане — появлялся и в вагонах дачных поездов".

В дачные районы на лето выезжали мелкие преступники и хулиганы, которые группками подстерегали гуляющих в лесу дачников и отбирали у них деньги, часы и иные ценности. Но все же самым страшным бичом считались незваные гости.

"Хотя о дачных гостях написано много,— продолжают те же авторы,— обойти эту тему мы не в силах. Особенно вредный гость был тот, который "счел долгом" со всем семейством, без предупреждения и приглашения, но исключительно ради внимания и почтения навестить знакомых на даче и прожить у них несколько дней. Такие гости были бедствием. Запасы истреблялись, все расчеты рушились. Хозяева спали где придется, на чем попало. Но все это ерунда по сравнению с теми неимоверными усилиями игры в радость по случаю приезда непрошеных гостей. При отъезде принято было выражать сожаление, что мало погостили, и приглашать, чтобы приезжали еще".

После всего этого в восторг от дачной жизни приходили далеко не все.

"Хорошего в дачной жизни было мало,— жаловался питерец Григорьев.— Дом к дому, маленькие садики, пыльные улицы, теснота, из-за которой природы не видно. Шувалово, Озерки, Александровская, Разлив сохранили полностью и сейчас характер такой застройки. По вечерам — гулянье на платформе железнодорожной станции, расфуфыренные барышни, жаждущие женихов, идиотские благотворительные спектакли, крокет, сплетни и невыносимый шум".

Великий Чехов считал дачных актеров-любителей зловредными паразитами

С ним был полностью солидарен А. П. Чехов:

"Нужно выдумать дачные паспорты, в которых значилось бы: "...а в случае он затеет любительский спектакль, то с ним будет поступлено как с бродягой". Наших бедных дачников совсем заели актеры-любители! Эти несчастные маньяки не пощадили бы, кажется, и девственных лесов, если бы проезд туда и обратно стоил не дороже 30 коп. Всюду следуют за человеком с настойчивостью крыс и тараканов... Любительствуют на дачах все больше "убоявшиеся бездны премудрости" и оброненные в детстве мамками".

Цель запрашивает средства

Однако далеко не все были столь категорично настроены против дач. Многие семьи, чье благосостояние оставляло желать много лучшего, с помощью выезда на дачу умудрялись поправить свое финансовое положение. Они экономили не только на разнице деревенских и городских цен на продукты, но и на разнице в плате за аренду жилья. В начале XX века дачу на сезон можно было снять за 50 рублей, тогда как за те же деньги, но в месяц можно было найти лишь небольшую квартирку на окраине столиц. Так что, отправляясь на дачу, семьи отказывались от съема квартиры, а осенью подбирали себе городское жилье вновь.

Конечно, как и ныне, дача даче была рознью. Сезон в доме на берегу реки стоил уже 100 рублей, а вместительное жилище вблизи загородных царских дворцов могло обойтись уже в 2 тыс. рублей. И все же большинство горожан в мечтах видели себя владельцами собственных дач. На чем не без успеха зарабатывали предприниматели, архитекторы, подрядчики и посредники.

В 1900-е годы притчей во языцех стал владелец конторы по продаже земли и строительству Э. М. Сигаль. Он покупал большие участки земли, делил их на малюсенькие участки и каждый продавал в кредит не очень богатым петербуржцам. Влезая в проект, они, как правило, не обращали внимания на условие, гласившее, что строить на этом участке может только контора Сигаля. Услуга эта стоила дорого, в особенности с учетом того, что для ее оплаты также приходилось брать у Сигаля кредит, а потом выплачивать его долгие годы. Другие дачники посмеивались над доверчивыми соотечественниками, а тесные ряды построенных конторой дач именовались среди питерцев не иначе как "бульвары Сигаля".

Незваных гостей приходилось потчевать наравне со зваными

Но если за организацию строительства брался сам дачник, подводных камней оказывалось ничуть не меньше. Нужно было соблюсти массу писаных и неписаных правил. Кроме оформления разрешений и иных бумаг требовалось установить хорошие отношения со строителями, иначе, будь ты хоть князь, они могли проделать с домом то же, что устраивали, строя обычную крестьянскую избу. К примеру, "пустить свистуна" — приладить под коньком крыши длинный деревянный ящичек без передней стенки, набитый берестой. В ветреную погоду эта конструкция начинала стонать и выть, как зверь, что, понятное дело, не доставляло удовольствия хозяевам дома.

Еще одним способом мести была "нюхалка", когда в кирпичную кладку заделывали куриное яйцо. Рассчитывалось все так, чтобы оно протухло после ухода рабочих. А избавиться от запаха можно было только одним способом — разобрать по кирпичику стенку. Существовали свои хитрости и для срубов. Плотники насыпали в места соединения бревен щепки и камешки, так что усадки бревен не происходило, и дом навсегда оставался продуваемым сквозняками и ледяным ветром зимой.

На этом фоне штучки печников выглядели просто невинными шалостями. Они проделывали в печи ненавистных им работодателей незаметное отверстие — резкий выброс воздуха из него во время растопки задирал подол кухарки или хозяйки ей же на голову. Или вмазывали в дымоход горлышко бутылки, издававшее в ветреную погоду жуткий вой. Так что дачники вне зависимости от чинов и званий старались соблюсти все обычаи и вовремя угостить-уважить мастеров.

И все же главной проблемой при строительстве дачи оставались деньги. Даже самые высокопоставленные чиновники с трудом могли собрать сумму, необходимую для обзаведения загородным домом. К примеру, бывший военный министр России генерал А. Ф. Редигер подробно описал в своих мемуарах разочаровавшее его строительство дачи в самом престижном дачном месте империи:

"Я на лето нанял в Царском Селе дачу... Царское Село очень понравилось нам; особенно соблазнительно было удобство сообщения с городом, позволявшее жить там не только во время летнего отпуска, но и при исполнении служебных обязанностей, а следовательно, дававшее возможность долго оставаться на даче, если только она была тепла и благоустроена. Но именно в этом отношении почти все царскосельские дачи были плохи; построенные для сдачи на лето, они были хороши только в самое теплое время года; даже те лица, которые жили в Царском целый год, жаловались на то, что им не удается найти в Царском теплой квартиры. При моем давнишнем желании обзавестись собственной дачей представлялось несомненным, что таковую надо искать именно в Царском, где я мог бы жить на ней четыре-пять месяцев в году; но найти там хороший, теплый дом было почти немыслимо, по крайней мере за доступную для меня цену, так как город, окруженный царскими парками, ни в какую сторону не может расширяться, поэтому цена на землю уже тогда стояла очень высоко, и дачи, даже очень плохие, сдавались очень дорого. Произведенные мною в течение лета поиски не привели ни к какому результату; можно было за дорогую цену купить участок земли, но если на нем и был дом, то его пришлось бы ломать и строить новый; в общем итоге получился бы очень крупный расход".

Осуществлению мечты помог случай.

"Я узнал,— вспоминал Редигер,— что Царскосельское дворцовое управление сдавало в аренду участки земли под постройку дач, и поехал туда справиться. Оказалось, что для этого была отведена часть парка вдоль Павловского шоссе, в которой было нарезано шестнадцать дачных участков, мерой около восьмисот квадратных саженей каждый. Участки сдавались под постройку дач на тридцать шесть лет с торгов. Торги уже были, и участки все были разобраны. Но за неделю до моего появления у начальника дворцового управления генерала Ионова (10 августа) один из арендаторов, генерал-адъютант Гессе, отказался от аренды взятых им четырех участков, и эти участки были свободны; в одни руки вообще дают не более двух участков... Каждые шесть лет арендная плата повышалась на пять процентов, по прошествии тридцати шести лет разрешалось продолжить аренду еще на тридцать шесть лет, но на условиях, которые тогда установит дворцовое управление. Вдоль участков проводились водопровод, канализация и электричество. Ионов мне еще говорил, что так как плата идет в средства государя, то потом можно будет просить о ее сложении, на что, вероятно, и рассчитывал Гессе... Я подал заявление о желании получить участки на этих условиях, и в начале сентября получил согласие кабинета его величества, которому земли эти принадлежали. В ограниченном кругу моих знакомых не было ни одного архитектора, к которому я мог бы обратиться хотя бы за советом. Хотелось иметь дом небольшой, но хороший; я решил строить каменный, так как он стоил всего раза в полтора дороже деревянного, но зато был безопаснее в пожарном отношении и требовал меньше ремонта. То же желание избежать постоянных расходов на ремонт побудило меня облицевать его снаружи кирпичом и крышу сделать из оцинкованного железа. Дом я предпочитал иметь двухэтажный со спальнями наверху как для того, чтобы они были суше, так и с целью иметь возможность спать с открытым окном. На постройку дачи я предполагал затратить 25 000-30 000 рублей. Мой капитал к концу года при реализации стоил бы около 35 000, да на текущем счету было около 4000 рублей, так что предприятие представлялось вполне возможным".

Только вдали от дач дачники находили тишину и уединение

Оставалось только найти подходящих специалистов.

"О постройке дачи,— писал генерал,— я советовался с адъютантом военного министра, капитаном Чебыкиным, владевшим домами в Петербурге; он мне говорил, что дом в двести кубических саженей можно построить на цементе и с паркетными полами за 20 000, да на службы потребуется до 5000 рублей; впоследствии он мне говорил, что его архитектор Игнатович выстроит даже по 80 рублей за куб. Эскиз дачи, который принес Чебыкин, мне, однако, не понравился. Случилось мне заговорить о постройке с генералом Гаусманом, управлявшим делами Казарменной комиссии; он для составления проекта рекомендовал своего подчиненного, инженера Мошинского, очень симпатичного и талантливого молодого архитектора, составившего мне проект дома, который вырос до трехсот пятидесяти кубических саженей, причем он полагал стоимость куба (с паркетными полами) в 90 рублей; дом получался стоимостью в 31 500 рублей, а со службами — до 38 000. Неосновательность всех этих расчетов выяснилась лишь в 1901 году. Лето 1903 года мы впервые провели на своей даче в Царском Селе. Внутренняя ее отделка была закончена на скромных основаниях, меблировка тоже. Мы переехали на дачу уже 1 мая, и я при этом взял отпуск на шесть недель; действительно, там было еще много дел по устройству жилья, по разбивке огорода, по всяким доделкам в доме и в саду, по посадке летних цветов и проч. Первые две недели у дома еще возились рабочие, заканчивавшие его облицовку, а затем наступили тишина и наслаждение жить в собственном благоустроенном доме, а не в более или менее убогой наемной даче".

Однако все удовольствие от нового дома испарилось, когда были подведены финансовые итоги строительства:

"Закончились крупные расходы по постройке дачи и обзаведению на нее. Последнее обошлось около 4000 рублей, а общий расход составил 68 000 рублей вместо намечавшихся первоначально 25 000-40 000. Несмотря на постоянный избыток прихода над расходом (в 1903 году — почти в 9500 рублей), я был кругом в долгу: под залог дома (15 000), под залог полиса (4500), под залог бумаг (3000) и, наконец, я еще занял у брата 2000 рублей; так что всего было свыше 24 000 рублей долгу, который я, однако, надеялся покрыть в несколько лет, если останусь при получаемом содержании".

Но все оказалось не так просто.

"Здоровье жены,— вспоминал Редигер,— требовало новой поездки в Франценсбад; таким образом, и в этом году почти не приходилось пользоваться дачей в Царском, а между тем ее содержание обходилось более 2000 рублей в год. Такой расход при пользовании дачей в течение нескольких недель представлялся чрезмерным, и я был не прочь сдать ее внаймы, но только в хорошие руки и на долгий срок, а не на одно лето. Хотя я и не объявлял о сдаче дома внаймы, но меня уже несколько раз запрашивали об этом, однако никто не давал той цены (6000 рублей в год), которую я назначил. В марте я получил требование об уплате за предыдущий год квартирного налога за дачу в размере 225 рублей. Этот новый расход по даче заставил меня окончательно решиться на сдачу ее внаймы, и, когда меня вскоре попросили сдать ее на лето, я согласился, хотя плата в 2000 даже не покрывала ежегодных расходов по даче. Это решение мне было тяжело, так как я любил дачу, особенно насаженный мною сад, но благоразумие требовало использования пустовавшего имущества. Со сдачей дачи внаймы она уже теряла для меня свою привлекательность; я готов был ее продать и на вопрос об этом нанимателя назначил цену весьма умеренную (70 000 рублей), лишь бы с нею покончить, но он на эту цену не согласился ввиду того, что земля под дачей была не моя. Для сдачи дачи внаймы приходилось ее убрать, и мы для этого переехали туда в апреле на одну неделю; лучшие вещи были взяты в город, другие были спрятаны в чуланы и на чердак. Это было последнее наше житье на своей даче".

Собственно, ничего удивительного в таком финале не было. Военному министру, как и обитателям "бульваров Сигаля", стоило помнить простейшую буржуазную мудрость: только жизнь по средствам помогает избежать разочарований.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ