Пишет Михаил Хесин, бизнесмен, майор полиции в отставке ил Латвии:

Часть первая. Ехать надо 1. «В этот край таежный...»

Честно говоря, я испытывал некоторый дискомфорт. Где та Архангельская область?! И где в той области железнодорожная станция Сулозеро, от которой по шпалам боковой ветки топать еще пять километров до поселка Золотуха, куда добраться мне нужно было обязательно, даже дОлжно? ДОлжно по причинам личным, и я о них умолчу.

Хорошо, что есть дядюшка «Гугл» — все-то он знает. Он и рекомендовал мне сайт продажи билетов на российские поезда с чудесным, из детства, названием TUTU.RU. И «Гугл», и TUTU.RU не подвели, и я, не выходя из кабинета, стал обладателем электронных билетов от станции Архангельск до станции Сулозеро и обратно. На скорый пассажирский поезд. Скорый-то он скорый, однако на три сотни километров пути в одну сторону надобно ему восемь часов из жизни пассажиров.

Вот и вся станция.

По этим шпалам... до Золотухи

Стало быть, надо добраться до Архангельска, и это, само собой, самолетом Рига — Москва, там пересадка, и все в том же Шереметьево — взлет, и посадка в Архангельске. Ну а затем — «ту-ту!».

Улетал рано утром — практически ночью нужно было быть в аэропорту, и в Шереметьево я прилетел нашим «Эйрболтиком» в 9:00 по Москве. До рейса на Архангельск одной из местных авиалиний оставалось более шести часов, а вылет все из того же Шереметьева. Чего же медлить — на экспресс и в центр Златоглавой! Но рассказ мой не о столице, которая, как известно, и не Россия вовсе, как и мозг наш — не душа, а о провинциальном Архангельске и разных русских людях, повстречавшихся в пути.

Авиакомпания тоже была провинциальной. Старенький-старенький «Боинг» с истертой донельзя тканью сидений и ставший от того вконец обрусевшим, управлялся российским экипажем и тремя предпенсионного возраста стюардессами, в чьем, э-э-э... чрезмерно серьезном исполнении ритуальная пантомима про спасательные жилеты и запасные выходы выглядела талантливой и веселой пародией. А вот командир экипажа, напротив, был несерьезен и порою балагурил. Неожиданно, но уместно. А еще его английский был напрочь лишен какого-либо допустимого акцента — в том смысле, что он иногда уверенно и бегло, также следуя какому-то обязательному авиационному ритуалу, произносил с абсолютно русской фонетикой предложения из различных английских слов о деталях полета!

Однако же в главном своем деле он настоящий мастер! Мы приземлялись при очень сильном боковом ветре, и самолет имел значительную «бортовую качку», как плоскодонная посудина в шторм, и не «зачерпнуть» крылом казалось невозможным. Но вот прямо в нескольких метрах от посадочной полосы пилот как-то убедил «Боинг» сгруппироваться на пару секунд, которых и было ему достаточно, чтобы касание с землей произошло методом посадки, а не как-нибудь иначе, о чем обязательно рассказывают в новостях.

Пассажиры этому очень обрадовались — уверяю вас. Да и не только они — даже и пугала вдоль взлетно-посадочной полосы приветливо замахали пустыми рукавами своей традиционной служебной униформы.

Тайга «под крылом самолета».

Пугало (одно из...).

2. Лох иностранный

В Архангельске суждено мне было в тот день провести столько же времени, как и в Москве — шесть часов. «Есть ли у вас план, мистер... Хесин?» — никто меня по прилете не спросил. Но план был — от аэропорта сесть на такси и с помощью водителя произвести рекогносцировку местности. Узнать, где вокзал, откуда мне «ту-ту», доехать до центра и там просто походить по городу с фотиком — и вернуться в нужное время к вокзалу.

На выходе из аэропорта не было ни одной машины с «шашечками», а взамен толпились мужики и спрашивали у прибывших: куда ехать? Туда-то, говорили различные пассажиры, называя совершенно неизвестные мне места — и в ответ я слышал «семьсот», «пятьсот» и «восемьсот». Поделил в уме на пятьдесят (тогдашний примерный курс евро еще ого-го какого рубля), соотнес с расстоянием от мужиков до центра города, получились у.е., номинал которых был явно пониже наших латвийских при такой же дистанции.

И вот тут я сглупил.

Задним-то умом все мы, как известно. Словом, я сел в машину к одному из тех, что соглашались куда-то везти в обмен на от пятисот до восьмисот и сказал: «В центр, но по пути показать, где вокзал». Российского производства моложавая Daewoo продемонстрировала нешумный, но аскетичный салон и приличную подвеску. Сородич машины (по ее месту выпуска) — водитель-«бомбила», был приветлив и предупредителен как джентльмен. Все у меня в пути и расспросил — и откуда я сюда, да и зачем.

Уяснив, что мне надобно убить шесть часов времени в городе, но не попусту, а чтобы почерпнуть впечатлений, он учтиво предложил катать меня до отправления поезда из расчета пятьсот за час в надежде на три. Я поблагодарил джентльмена, но отказался и высказал идею, что пешеходная прогулка будет мне весьма полезна и поспособствует крепкому сну в поезде. Мой собеседник счел мои намерения и доводы достаточно благоразумными, и чтобы скрасить мне поездку по маршруту «центр, через вокзал», принялся рассказывать о тех районах и отдельных строениях, что в пути в режиме слайд-шоу демонстрировал нам город. И настолько был любезен, что даже сделал кружок-экскурсию, обогнув четыре квартала.

Минут двадцать пути прошли в приятном общении и по выполнении плана — аэропорт-вокзал-центр — я поинтересовался стоимостью его реализации. «Тысяча двести!» — доброжелательно ответил мне водитель, и именно сутью, а не формой ответа заставил меня усомниться в его достоинствах как джентльмена. Я даже рассмеялся и спросил, как эта цена соответствует тарифу «500 за час», при том что в минутах минуло двадцать, а в километрах лишь пятнадцать? «Так ведь тариф другой совсем!» — нашелся водитель. И уже убеждая себя добавил: «Вы же сами отказались от почасового — и я вас и возил, и был гидом. Значит, мы применяем тариф за поездку с гидом»...

Бомбила был немолод, мелковат телом, явно небогат и нес эту ахинею не очень уверенно и, скорее, в расчете на жалость. Мне ситуация не показалась оскорбительной, и даже веселой, и я сторговался на тысячу, рассудив, что в чужой стране 20 евро от аэропорта до центра города, да с «экскурсией» — совсем недорого, и что я сам виноват, не оговорив цену сразу, полагая, что жуликоватые таксисты-частники, «разводящие лохов-иностранцев» — это достояние только нашего гостеприимного города.

Но был и плюс — эта ситуация сразу поставила меня на место и мобилизовала — здесь я и есть тот самый «лох-иностранец», и ко мне отношение может быть не только снисходительно-доброжелательное.

Полезный совет для путешествующего по Архангельску. Легальные такси там далеко не всегда имеют плафоны «TAXI» сверху либо «шашечки». И почти никогда какой-либо специальной окраски. Более того, и «бомбилы» частенько ставят плафоны на свои машины. Отличие лишь в антенне для рации на крыше — если она есть, то это фирма. Нет — «бомбила». А цена на заказное такси от центра до аэропорта всего-то 200 (!) рублей. 4 евро на 15 километров пути. Так что — 5:1 в пользу «бомбилы».

3. «Так вот ты какой»... город на Двине

Я вышел на набережную северной тезки нашей Даугавини. По ней и потопал, куда глаза глядят. А глядели они в сторону какого-то храма, и пройти нужно было около двух километров. Набережная Северной Двины (так она называется) широка и обустроена. Со вполне уместной там велосипедной дорожкой. А песчаный пляж вдоль нее даст фору пляжам нашей Юрмалы.

 

По пути прямо на набережной встретил два памятника...

Немного отвлекусь. Это нужно пояснить — я ехал туда налегке и поэтому не взял свою «зеркалку» Nikon, а только старенький и маленький цифровой Panasonic с «никакой» оптикой, да в резерве был смартфон. А потому и прошу простить великодушно за весьма среднего уровня фотки в условиях вечера и недостаточной освещенности.

Итак, два памятника... Первый — братьям нашим меньшим в знак благодарности.

Второй — в знак гордости и скорби о военных юнгах той самой (дай бог, чтобы последней) страшной войны.

Храм, который я наметил крайней точкой прогулки по набережной, называется Церковь Успения Пресвятой Богородицы. По некоторым признакам легко догадаться, что церковь эта — любимое место обряда венчания архангелогородцев.

Невдалеке от храма, в скверике, снова памятник. Подумал я, что он каким-то знатным жителям древнего Архангельска поставлен. Но нет! Надпись — «Святые благоверные князь Петр и княгиня Феврония Муромские». Из города Муром они, стало быть. Понятно, памятник православным святым и благоверным, как пример венчающимся.

Позже, в Риге уже, поискал в интернете историю их «жития» и святости, но пересказывать не буду. Главное — умерли они в один день и час и чудесным образом оказались в одном гробу, о чем и молились при жизни в разных монастырях после монашеского пострига. Попытался я поискать и католических святых покровителей семьи, однако таковых за пределами Святого Семейства и ветхозаветных персонажей (а они общие и для православных, и для католиков) не нашел. Не знаю, почему так, и версий не имею. Может, плохо искал.

Но давайте вернемся в Архангельск. Впрочем, раз уж о памятниках пошла речь, то сразу же все, что увидел, и покажу.

Когда возвращался по улице параллельной набережной назад в точку моего расставания с «гидом-бомбилой», внезапно увидел танк ИС-3М на постаменте, с табличкой обо всех его ТТХ (тактико-технических характеристиках). Осмотрел, конечно же, со всех ракурсов. Перефотографировал. И в свете новороссийских событий подумалось, что на постамент он заехал наверняка своим ходом — и им же и готов сойти в случае нужды, как спящий сказочный богатырь, пробудившийся, чтобы победить силы зла.

Почему танк времен той войны в Архангельске? Наверное, чтобы не было следующей...

На скамеечке рядом с танком сидела старушка. Думаю, ей около восьмидесяти или больше. Невысокого роста, сухонькая и одета так, как я себе представляю зимнюю одежду санкт-петербургских старушек, чьи предки в поколениях проживали в Питере различных наименований — в изящного покроя пальто с воротником, отороченным мехом, и шляпке.

«Молодой человек, — обратилась она ко мне, — будьте любезны сказать, который сейчас час?» Построением фразы образ был закончен совершенно, и я буквально растрогался. Немного побеседовал с ней. Спросил и про танк — откуда и почему? Старушка историю монумента не знала, но подсказала, что далее по улице стоит еще один танк, и он — тут она изменила тональность речи, придав ей оттенок «со значением» — накрыт стеклянным саркофагом! И действительно! Вот он.

Понятное дело — танк принципиально другой, нежели предыдущий. И знаете, что еще подумалось — дай бог, чтобы не было поводов ставить и еще один, какой-то посовременнее.

А теперь о городе.

Центр города удивительно чист. Удивительно для меня, что, простите за тавтологию — не удивительно: как и взгляды большинства из нас, так и мои деформированы стереотипами — Россия же! Тем паче провинция! Ан нет! Есть же поговорка, что чисто не там, где убирают, а где не мусорят. Вот в европейских городах эта поговорка населению не известна, и там по утрам чисто потому, что хоть днем и мусорят, но вечерами и с утречка убирают. А в Архангельске — не мусорят. Может, и убирают тоже, но в любом случае тем вечером центр был чист.

А вот асфальтовое покрытие в городе еле живое и со следами весьма небрежной поверхностной реанимации. Нет — ям нет, но тротуары все в заплатках и неровностях. Улицы широкие, и как-то мало светофоров на пешеходных переходов. Да и вообще их немного.

Еще один хорошо усвоенный мною стереотип из интернета о кровожадных российских водителях, вожделеющих давить пешехода на переходах, тоже оказался уже ложным. Стоило мне ступить на проезжую часть в районе «зебры», как оба транспортных потока на всех полосах движения, и с моей стороны, и со встречной, мгновенно останавливались. А улицы в Архангельске рижским не чета — куда как шире. И с необычайной частотой, словно садовые муравьишки на своих тропках, снуют по этим широким улицам небольшие городские маршрутные автобусы, по два за минуту, а то и чаще. Вот такие:

Ну и я не бездельничаю — бегаю по улицам туда-сюда, фотографируя различные, как сейчас говорят, «артефакты» городского строительства и рекламного творчества.

Значит, сную по тротуарам и под ноги смотрю, чтобы на неровностях полезное скелету и всему организму вертикальное положение сохранять. А под ногами то тут, то там на асфальт краской нанесены какие-то трафаретные надписи с заманчивыми предложениями о покупке или продаже. Сначала даже не обращал на них внимания, фоном проходили, так как смотрел либо строго вниз, либо по верхам улиц. А потом их количество перешло в качество моего к ним отношения, я стал вчитываться, и дошло — батюшки! Так это же не просто чья-то самодеятельность! Это официальный способ нанесения визуальной рекламы!

Но самое интересное — и этот опыт можно перенимать — на тротуары нанесена и социальная реклама, рассчитанная в первую очередь на молодежь. Она и креативная, и достаточна жесткая одновременно. Нил Валерьевич, а ну-ка!

И вы знаете, она ли действует, или, и правда, Россия не мегаполисов психически куда здоровее нас, чем может казаться отсюда, из «просвещенной Европы»? Я шатался по центру несколько часов. Он был наполнен молодежью, но я не слышал НИ РАЗУ, чтобы в общении ими использовался мат. Ни в каком качестве — ни для «связки слов», ни в качестве самих слов...

К мату у меня отношение исключительно негативное. Он для меня крайне резкий раздражитель, и я его всегда слышу в фоновом потоке речи людей на улице. Я не ханжествую и допускаю, конечно же, его употребление в узком кругу хорошо знакомых людей, но лишь по случаю. И считаю, если он заменяет либо дополняет обыденную речь, то это свидетельство очень серьезных проблем с сознанием человека. За исключением, безусловно, каких-то критических ситуаций в жизни.

Так вот, в центре Архангельска, полном молодежи и не только, я мата не слышал ни на улицах, ни в кафе...

А лица у молодежи хорошие, одета она стильно, девушки миловидны — все, естественно, со смартфонами, в кафе — WiFi. Уровень кафе в городе пониже нашего среднего — и сравним, пожалуй, с Čili Pica.

Центральная часть города вся в новостройках — и тоже нашим не чета. Помасштабнее, да и поосновательнее.

Дело было в самом-самом, уже депрессивном в тех широтах конце октября, отягощенном разгаром санкционной войны. Поэтому я, любопытствуя, забегал в продуктовые магазины, чтобы найти дефицит чего-нибудь. В центре города я большого супермаркета не заметил и заходил в аналоги наших небольших «Максим».

Ассортимент таков же, но не по маркам, естественно, а количественно. За стандартным для России исключением — как там и принято, шоколада и сладостей все-таки поболее. А самым крупным «сладким» стендом был стенд с продукцией «Roshen»... Думаю, что все уже в курсе, но мало ли? Эти конфеты производят фабрики некоего олигарха, который стал президентом в одной европейской стране в результате победившей там над властью олигархов революции.

Вообще-то понимаю, что фигню написал, но делать нечего — во всяком случае, на Западе именно так эта революция подается массам. Да! А еще массам рассказывают, что теперь эта страна защищается от агрессии России. Воюет с нею! Я лично как-то в это не очень верю, но конфеты покупать не стал — олигарх-то в это верит и даже сам всех убеждает! А ну-как перед засылкой в тыл врага конфетки-то и отравил...

Часть вторая. «Вагончик тронется, перрон останется...»

1. По направлению «туда»

Мой «Ту-ту» оказался тепловозом с немногими вагонами, которые через пару часов хода с несколькими продолжительными остановками, как приток с рекой, соединился в один состав с более длинным поездом Вологда — Мурманск и обратно с остановками везде.

И не могу сказать, что он медленно ехал... Когда ехал. Единственная рельсовая колея железнодорожного пути диктовала общий темп движения, и наш «скорый» столько же стоял на станциях и полустанках, пропуская всяческие товарники (видимо, более скорые), сколько и ехал по маршруту.

Распечатанный в офисе на принтере электронный билет вкупе с продемонстрированным паспортом вполне удовлетворил проводника, и я зашел в купе первым. Купе и купе. Все в порядке — постельное белье запаковано в полиэтиленовый пакет. Вскрытие пакета показало — убито оно не было, и более того, оно сухое и чистое.

Сел я на полку, жду и рассуждаю — вот моим будущим попутчикам прислали меня (это исходя из принципа, что все наши встречи не случайны), а кого мне приготовили?

Первым вошел Первый. Будем так их всех называть. По очереди. Ему было за сорок, был он худ, коротко острижен, на вид — до степени легкой колючести. Вежлив, молчалив и несколько, даже болезненно, в движениях нервозен. Провожали его престарелые родители, для которых он был их сынок. Трогательно это так: а не забыл ли? а куда положил? нет, поближе положи! позвони сразу... курочку-то, курочку достань и положи, где похолоднее... Одним словом, весь родительский набор, что нам, детям любого возраста, недорог до поры...

Оставалось до отправления поезда минуты три, и я подумал, что ехать нам вдвоем, как показались Второй и Третий. Даже в купе не зашли, а перед дверьми поставили какую-то тяжеленную картонную коробку-упаковку с иностранными надписями, на полки купе забросили здоровенный дорожный саквояж одного и внушительный рюкзак другого — и убежали налегке.

Сначала вернулся Третий с большой легкой коробкой, за ним Второй с маленькой и тяжелой. Все упаковки чего-то очень дорогого и совсем-совсем импортного. Потом еще пару больших принесли и вместе побежали за тяжеленной среднего размера. Приперли. Выдохнули. Пот вытерли, и Второй напомнил Третьему о панели. «Ага — только панель осталась», — согласился Третий, и они вдвоем, маневрируя между уже покидающими вагон провожающими, скрылись.

Первый сидел тихохонько и нервничал непроизвольными движениями. Откровенно говоря, и без какой-то там панели стало понятно, что уже все столпившиеся в дверях коробки несовместимы с жизнью нас всех в купе. Чем-то либо кем-то неизбежно придется жертвовать.

Про себя я решил — не дамся! А когда Второй вместе с Третьим, пыхтя и чертыхаясь, притаранили-таки панель... Панелище! Думаю — от плазмы дюймов на шестьдесят с гаком! Тут и я стал уже и внешне проявлять беспокойство, вслух предлагая различные и все безнадежные варианты совместного складирования нас и имущества внутри купе. Предлагал хоть и искренне, но без энтузиазма и веры, отчего один из мужиков слегка даже окрысился: «Да не паникуйте вы! Для имущества у нас места в другом купе, а тут расставляем пока, чтобы быстрее все принести в поезд с перрона, еле успели ведь...»

Мужики нахмурились, почти разобиделись, мы же с Первым расслабились. И действительно — лишь одну самую тяжелую коробку они поставили под полку в нашем купе, где и сами расположились, а все остальное перетащили в другое.

Купейный вагон и остальные плацкартные были полны и поезд повез всех. Кого куда. Меня — до станции Сулозеро. Первый же ехал до Мурманска, а Второй и Третий до станции Куша, что прямо перед моей. Так как я ничегошеньки не знал о местах, в которые намерен был прибыть, и всего-то и слышал, что в конце 80-х — начале 90-х прошлого века люди в Золотухе еще точно жили, да и вообще люблю потрепаться, то и стал инициатором общих разговоров.

Но сначала о втором и третьем попутчиках. Второй явно поглавнее Третьего и постарше — ему тоже за сорок, Третий моложе лет на десять. Оба крепенькие, невысокие. Я предположил, из-за обилия новехоньких упаковок чего-то импортного и дорогого, что они моряки и едут домой после рейса — тем их и развеселил.

— После рейса моряки давно уже не вещи, а только деньги привозят. Все покупают здесь, — разъяснили мне.

Третий добавил:

— Мы — метеорологи.

— Метеорологи? — удивился я. А про себя подумал, что нафига им там, на метеостанции, така-а-я телевизионная панель.

— Ну не совсем, если точно,- конкретизировал Второй. — Мы наладчики метеостанций.

— А-а-а! — протянул я, ничего не поняв.

Слово за слово, и вот что рассказали мужики:

Метеостанции сегодня автоматические (возможно, не все), во всяком случае такие они и обслуживают. Конкретно в этот раз они выйдут на станции Куша, заберут с собой все оборудование и солнечную панель (а я-то дурак!), там их должен ждать вездеход геологов, который отвезет вглубь тайги на 70 километров, где и стоит метеостанция. При ней — «Изнакурнож» всеми сторонами к лесу (кто читал Стругацких — поймет), и первым делом избушку надо протопить, так как жить им там несколько дней или недель. Пока не заберут. А как иначе — самим-то не выбраться, в тайге по болотам...

Задача следующая — поменять что нужно из оборудования, настроить и перепрограммировать.

— И все-таки сколько дней там прожить нужно будет? — спрашиваю я.

— А это как начальство сумеет нас вывезти. Для этого надо договариваться с геологами либо военными. В прошлом году случай был — наши же парни за неделю управились, а вывезли их только через месяц с гаком! А чтобы командировочные не платить, так их хитрованы-командиры в отпуск оформили. Прикинь, — говорит мне Третий, — вернулись, а им вместо здрасьте, что отпуск они частично отгуляли. Ну, ребята, конечно, в суд, и по суду все им, как командировочным, компенсировали — и отпуск, конечно, аннулировали.

— А жили-то как в тайге месяц?

— А там деревушка была километрах в десяти лесом, вот там они у местных какие-то продукты и покупали, припасы были, да и рыбачили на недалеком озерце, а сами уйти не могли — надо же старое оборудование увезти. Да и обещали им все время — подождите пару деньков, подождите. Пока не дождались, — засмеялись оба.

— А связь есть?

— Е-е-есть! — утвердительно пропел первую букву Третий и добавил: — Всегда в районе станций «труба» работает.

После этих разговоров Второй полез в свой старше него самого по возрасту саквояж и стал показывать припасы: крупы, сахар, соль, кофе растворимый, чай рассыпной, галеты, консервы; и главное — всяческие сухие супы, вермишели и картофельное пюре с канцерогенами любого привкуса и цвета.

— Недели две только на этом проживем! — подвел итог демонстрации стратегических запасов Второй и предложил всем пивка, достав откуда-то из закромов двухлитровую бутыль местного пива и бутерброды. Ни я, ни, как выяснилось, Первый пивком не балуемся — и тоже достали кто чем был богат.

Купе густо запахло чаем, пивом, бутербродами... и пошла беседа...

Четыре взрослых мужика в купе рассуждали о разном: о политике и политических воззрениях; о будущем и прошлом; о бытовом и возвышенном. Вот только о женщинах не поговорили, что и понятно — все в возрасте, когда уже получается думать и о чем-то другом, но еще и не в том, чтобы лишь это и было гарантированными общими воспоминаниями, способными прервать дремоту неспешной поездки в поезде.

Понятно, что первый интерес — кто откуда? Из иностранцев только я, наладчики из Архангельска, а Первый — житель Мурманска.

— А я в прошлом году был в Риге, — удивил меня Второй. — Красивый город! И мне там у вас очень рестораны понравились. Вот сколько я ездил по Европе — у вас самые лучшие по отношению цена-качество. И много так! А вот один еще очень понравился, не помню, как называется: прямо в Старой Риге, там по ступенькам вниз, и все как в старинном замке — и вся обстановка, и видны старые кирпичные стены, и балки потолочные деревянные. И совсем недорого!

Рассказывает об интерьере, а сам словно бы там и находится — глазами то в потолок, то в стороны водит. Он вообще такой — артистичный, я бы сказал.

— А где еще в Европе бывали? — спрашиваю.

— Да везде. Всю уже объездил. Каждый год я с женой обязательно выезжаю. А что? Для чего копить-то? Все вроде есть необходимое.

Тут, понятное дело, у меня назрел вопрос о зарплате наладчиков метеостанций в современной России. А раз назрел, так чего себя мучить — не в стране же со странными табу на такие естественные вопросы находимся.

— Да зарплаты этой, — Второй указал на саквояж, — вот только на сухой паек и хватает. Восемнадцать тысяч плюс командировочные.

— ??? А как же ежегодные поездки в Европу? — допытываюсь я, и почему-то от этого вопроса Третий прыснул смехом. От прямого ответа Второй изящным маневром умело уклонился, сказав что-то о маленьких хитростях и риторически о том, что кто же на одну зарплату живет? Но как я смог догадаться из дальнейшей беседы, все маленькие хитрости свелись к владению то ли одним, то ли парой небольших продуктовых магазинов в одном из удаленных районов Архангельска.

То есть — тот самый малый бизнес, который и есть основа живучести любого капиталистического общества.

Но главный вопрос, который их всех интересовал, задан был Первым молчаливым попутчиком: «Почему весь мир на НАС ополчился? За что не любят?»

Он задан был вдруг.

В паузе нейтрального трепа с «чаеипивопитием». Он неизбежно должен был быть задан после моего «чистосердечного» о стране проживания, так как мгновенно повис в ароматах купе прямо над головами, неотвратимый, как и перестук колес на российских рельсах.

И вопрос этот мне уже был очень хорошо знаком.

Летом я ездил в Питер к многочисленным родственникам, и он был первым, который задавался ВСЕМИ после дежурных «как доехали?» и «все ли здоровы?»...

— А за что ВАС любить? — отвечаю. Смотрю — напряглись мужики и ушки вроде как поприжали — то ли отступиться с расспросами решили, то ли агрессивно обороняться.

— Вот сами посудите! — продолжаю я. — Хотела Европа поправить свои дела — получить и доступ к ресурсам Украины незадорого, да и дешевую нетребовательную рабочую силу в придачу, и все-таки христиан, а не мусульман с претензиями. И не через вступление в Евросоюз и допуск к еврофондам, знамо дело — надули бы, а так, задарма — через обещание большой и светлой любви, которую кто ж не хочет?

Собирались европейские деятели уже с серьезными лицами «дорожные карты» рисовать, обещать что если Украина сможет соответствовать и не боясь пойдет на подписание (сеновал), то тогда и может быть... потом, даже и наверняка... вроде бы.

И все самые главные предводители из стран Запада играли свои роли, кто-то демонстрировал выигрыши — вот они, в руках и уже почти ваши, кто-то зазывал, обещая и нахваливая, кто-то смотрел по сторонам, чтобы не сглазили и не помешали. Все как по нотам.

Вот, прямо как у наперсточников.

Ну и будут ли наперсточники любить милиционера, что их «сглазил» и клиента отвадил?

— Ну как же так? — это из мужиков попер вечный русский поиск справедливости, которая часто — любой ценой...

— Они же понимали, — загудели, как шмели, попутчики вместе и порознь, — что оторвать Украину от России практически невозможно — ведь промышленности очень тесно связаны, народу как жить потом? Заводы станут, люди из страны уедут на заработки, все скупят иностранцы — продолжали они перечислять будущие потери Украины, а я думал о том, ну что же им ответить.

Что никого из этих наперсточников нисколечко не волнуют ни судьбы украинцев, ни судьба Украины вне очень важного для Запада сегодня и всегда геополитического проекта максимального сдерживания России? Они борются за однополярность мира — и тоже любой ценой. Однако есть разница. Россия и русские (русские — это прилагательное, политическая нация) за свое видение справедливости цену платят сами. Запад после шока Первой мировой сам платить совсем не готов (вспомним, как дружно почти все страны Европы, кроме Британии, легли под Гитлера), но охотно готов расплачиваться чужими судьбами за свои геополитические рефлексы, чему Вторая мировая и надоумила.

В итоге мы договорились до необходимости мира на Украине и переговорного политического процесса о конституционной реформе для федерализации страны. Ну а КРЫМНАШ — без вариантов!

И вот тут, думаю я, не было бы этого маниакального стремления к однополярному миру, неоднократно доказанному практическими военно-политическими действиями Запада с миллионами невинных жертв, то мог бы оставаться Крым и НЕНАШ...

Однополярность не подразумевает полного суверенитета любых стран, за исключением гегемона. Стало быть, в этой парадигме рано или поздно военный конфликт НАТО и России был бы неизбежен — при стремлении последней сохранить реальную независимость.

В любом случае генштабы обеих сторон такой вариант рассматривают. И к ядерной войне гегемон, конечно, не стремится, а вот в рамках достаточно крупных, но ограниченных наземных операций для разрушения ядерного потенциала России — почему бы и нет? И не своими гражданами воевать, конечно, и не гражданами ближайших союзников собирается. Да и ни к чему это, покуда отдаленные есть. «Цену» должны заплатить бывшие страны Варшавского договора — ибо нет услужливее союзника, чем предатель противника. Правда, при надежде на легкий успех...

Но есть одна проблемка для генштабов НАТО — Калининградская область. Размещенные там тактические баллистические ракеты могут поражать столицы одного близкого союзника и нескольких отдаленных. Да и Беларусь там ни к месту приключилась. Поэтому гегемону начинать надо бы с какой-то заварухи на юге! И есть там почва: и буквально — Украина с протяженной границей с Россией, и идеологически — свидомые.

Так мало того, ведь там есть еще и Турция с самой сильной и боеспособной армией стран НАТО в Европе. Всего и надо, чтобы свидомые обеспечили продвижение НАТО в любой форме на земли Украины — и потом в нужное время погрузили в эшелоны необходимый тоннаж пушечного мяса. А Турция поможет — ей Крым, который ни разу не украинский, пообещают и отдадут, оставив лишь лояльное население. Те же свидомые и отдадут по указке гегемона в обмен на что-то, что тоже ни разу не их. И весь сказ.

Но случилась еще одна проблемка для генштабов НАТО. Крым стал российским! Стал без человеческих жертв и по-справедливости (а ведь помним, что справедливость всего превыше у русских). В военном же отношении это означает, что на четыреста километров на запад могут быть (а кто-то сомневается?) передвинуты возможные районы базирования тактических баллистических ракет пока непобедимой русской армии. Под их контролем полностью оказываются и вся акватория Черного моря вообще, и Босфор в частности. Вот ведь неприятнось...

Все! Турция больше не может быть активным участником войны НАТО и России. Мощный Турецкий флот в Черном море в таком случае материализует дежавю печальной судьбы флота Осман-паши при Синопе.

Да плюс оскорбительнейшее поведение Запада по отношении к вопросу о приеме Турции в Евросоюз — пятьдесят лет голову после сеновала (подписания) морочили. Доморочились... Эрдоган уже заявил, что Турция готова потерять интерес к вступлению в Евросоюз, где стандарты демократии подчас ниже, чем на его родине. И кажется мне, что коли там теперь уже и все кругом «Шарли», то у Евросоюза шансов продолжать морочить головы туркам становится все меньше и меньше.

Да плюс блестящий ход России по перенаправлению «Южного потока» и фактически предложение коммерчески выгодной дружбы со страной, которая была бы вероятным противником. Предложение принято. А пятый параграф НАТО? Ну так он настолько общий, что напрочь не несет в себе никаких ясных военных обязанностей для страны-участницы. «Действует по своему усмотрению» в случае нападения кого-то на одного из. Вот лишь эта обязанность и возложена. Допускаю, что кто-то усмотрит вполне достаточным лишь усилить пограничную службу и занятия по строевой...

Я это к тому, что КРЫМНАШ — это со стратегической и военно-политической точки зрения — миротворческая операция, направленная на уменьшение вероятности большой войны на европейском континенте, как это ни покажется странным многим.

Ну кто поверит что кроме прочего мы с мужиками не сравнивали материальные и социальные уровни жизни в Латвии и в России? Сравнивали, хотя фактически я мог говорить о средних цифрах по стране, а они о провинции. Диагноз таков — на наши в среднем 600 евро на руки (а это статистические данные) здоровый человек может примерно так же прожить, как и на их 20-25 тысяч (что и было названо попутчиками как средний реальный доход архангелогородца). Истины ради, напомню, что тогда курс был около 50 рублей за евро. Но это лишь и если человек здоров. В противном случае — хуже. Попутчики никак не могли взять в толк, что в Латвии нет гарантированного бесплатного медицинского обслуживания.

— У вас же страховки медицинские у всех! — уверяли они меня, демонстрируя уже свои клише представлений о социальной защите в благополучной Европе — значит, и в Латвии. Сермяжная же правда о том, что обязательное медицинское страхование для всех жителей — это совсем не про Латвию, их удивила. А названные мною расценки на элементарные медицинские услуги — обескуражили.

— Но не все совсем уж так плохо! — объяснял я им, бодрясь. — Работодатель может (но не обязан) страховать своих работников и даже членов их семей. Последних — «с наценкой», правда.

— Хорошо, работодатель застрахует, а как быть одинокому пенсионеру?

Обсуждая судьбу одинокого пенсионера, в итоге мы пришли к выводу, что среднестатистический и абстрактный, как в Латвии, так и в России не выживет. Но латвийский не выживет стремительнее российского — на время бесплатного нахождения последнего в больницах. Хотя, по-моему, попутчики так и не поверили мне до конца, что бесплатной медицины в Латвии просто и бесхитростно нету вовсе, чтобы сэкономить на демократические институты государства.

 

А еще они меня удивили серьезным отношением к законам — например, о запрете курения в общественных местах — работает, говорят! Многие побросали, и реально россияне (в Архангельске) в общественных местах не курят. Мурманчанин, который Первый, подтвердил и про Мурманск — не курят!

...Так мы за разговорами о прошлом и настоящем договорились до не очень отдаленного будущего.

— Россия должна стать страной сильной и притягательной для людей — иначе ей кранты, — какие-то такие не шибко мудреные альтернативные варианты в итоге выдал я, уже позевывая.

— Россия победит своей духовностью, — в ответ, спокойно и без патетики, высказался Первый.

— Но духовность не сможет полностью компенсировать технологическое отставание, — собственно, я и не оспаривал тезис Первого, просто добавил. Возражений не последовало, да и до станций Куша и Сулозеро оставалось уже менее четырех часов — баиньки, стало быть.

Золотуха. Часть 2

О бескрайности цивилизации Россия
 

Часть вторая. «Вагончик тронется, перрон останется...»

2. «В чем сила, брат?»

Смотрели ли вы фильм Андрона Кончаловского «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына»? Съемки были в местах тех же, лишь на сотню километров южнее. Он о бескрайности цивилизации Россия.

Бескрайности не только географической. О ее уникальной способности сочетать и Плесецкий космодром, и кикимору озерную, которая так и не показалась в тот раз главному герою и сынишке любимой им женщины. А раньше-то, в детстве, герой ее видывал! И вот этим, в чем-то наивным, по-детски искренним взглядом на мир, но также и зрелой мудростью наделен Алексей Тряпицын.

Потому и не изменяет Алексей своему занятию — ведь он не просто почтальон, он «мостик», что соединяет обе стороны Цивилизации Россия для немногих уже жителей села. И оставить их не может. Он об этом ни с кем не говорит, ни сам с собой не рассуждает. Он так осознает свою предназначенность; осознает — как дышит; легко и естественно, как легко и естественно люди осознают душою справедливость.

Фильм чудный! А какие в этой киноленте вплетены пейзажи!

Рано-рано поутру я уже топал с рюкзаком за плечами по узкой тропке вдоль рельсов, куда мне было должно. Комары, мошкá и прочие таежные гнусы в пространстве со мною не встретились, так как разминулись во времени — не приобретя к моему приезду морозоустойчивости, они так и сгинули. Правда, холодно не было. Природа Приполярья и рассвет в шесть утра на станции Сулозеро подарили мне бодрые плюс два, безветрие, чистое небо и дружно сулили солнечный денек.

Явь оказалась куда приветливее бездушных автоматических метеостанций, сбивших метеорологов с панталыку на мрачные прогнозы со сплошными дождями в эти дни по всей Архангелогородчине, а те уже стращали ими доверчивых «юзеров» сайтов погоды вроде меня.

Да и как выяснилось, зловещее в восприятии горожан слово тайга обозначает всего-то смешанный лес с преобладанием елового... но в окружении болот.

Представьте...

Итак, вот она тропка; слева — чащоба; справа — низина, топи и тоже чащоба; вокруг легчайший чистый воздух, пронизанный тишью и рассветом. Тишь с рассветом неразлучны в глухомани и любят вместе пошутить над реальностью.

Рассвет вдруг форсирует свое присутствие, живо добавляя цвет в сероватый прежде мир. Тишина, его пассия, тоже шалит — прискучило ей быть «черной дырой», и вот, изредка, отпускает она на волю пойманные за ночь звуки таежной жизни — какие-то шорохи и птичьи пересуды.

Но все это — лирика да романтика... И не она там властвует.

А властвует в тех местах бесхитростная естественность природы.

Она красива, но не гламурна.

Она щедра, но не сентиментальна.

Она вокруг.

И потому легко осознавать себя частью ее.

Лишь малой-малой частью.

И осознавать это также легко и естественно, как легко и естественно люди осознают душою справедливость.

А кикимору-то я видел! Лесную, не озерную. По пути в Золотуху, слева от тропинки. Еще не совсем рассвело, и фото получилось на смартфоне неважнецкое, а может, и она ворожила? Но на обратном пути при ярком солнце сфоткать не удалось — не приметил ее уже нигде. Схоронилась где-то...

И даже ни в чем и не сомневайтесь — вот она:

3. Без слов

В Золотухе люди живут и сейчас. Для меня это важно. Об остальном писать не стану — личная территория. Покажу немного фото.

4. По направлению оттуда

4.1 Эффект попутчика

В этом направлении ну о-о-очень хотелось спать, о чем я честно и сообщил единственному моему попутчику, назовем его Четвертым, — молодому мужчине лет тридцати с небольшим. Так еще бы: мало того что по шпалам и по поселку намотал я километров пятнадцать с рюкзаком за плечами, так и первую ночь почти не спал, когда летел в Москву-Архангельск, да и вторую заснуть не мог!

Оставшееся время, после разговоров с мужиками о том и сем, я наслаждался широко известной арией колес и рельс российской железной дороги — на прямых участках в партитуре для барабана (тук-тук, тук-тук) и контрабаса (уыи-ии, уыи-ии) на изгибах. Прослушать пришлось все 8672 такта произведения. Кто не верит — может сам их пересчитать от момента, как мы решили «баиньки» до прибытия на станцию Сулозеро.

Та же ария исполнялась и в направлении оттуда, но была уже хорошо знакома, а я хотел спать, вот пару часов и сумел. К моему пробуждению уже был открыт вагон-ресторан, куда я и направился.

Официантка приняла заказ и спросила про выбор гарнира к куриному филе из двух возможных вариантов:

— Картофельное пюре или жареную картошку?

— А пюре натуральное или из пакетика?

— По честному? Из пакетика.

— Ага, тогда жареную картошку.

Про пакетик я спросил не просто от нечего делать. Не знаю, как в других провинциальных регионах России, но в Архангельске — на вокзале, аэропорту и на железной дороге — это основная покупная еда. Всевозможные «Ролтоны» везде. Нет, «Ролтон» — это аристократ в ряду канцерогенной еды с разнообразными и вкусными «Е». Это дорогой продукт по тем меркам, и в основном в изобилии какие-то ужасные на вид и на запах смеси всего, что до переработки в растворяемые крупинки (наверняка посредством черной магии) было целой частью чего-то совершенно несъедобного органического и не только происхождения.

Проводник в поезде бесплатно обеспечивал пассажира лишь кипятком. Стакан с подстаканником сдавался в аренду за небольшие деньги, и у него же можно было приобрести смеси покачественнее на вид, всевозможные печенья, шоколадные батончики и конфеты. А вот кассовые чеки за все это счастье у проводника приобрести нельзя ни за какие деньги. Помните — «кто же на одну зарплату живет?». Пополняет он провиант на любых остановках поезда в поселках, где живут люди. На перронах обязательно стоят несколько «коробейников», продающих все это же — и им, и пассажирам по ценам пониже, чем в пути проводники.

Но вернемся в вагон-ресторан. Там присутствовали: правдивая официантка, относительный интерьер и уют, один посетитель, а теперь и я. Посетитель был явно молод, хорош собой, одет в костюм, стрижен, как и Первый — совсем коротко, и выяснял отношения с дамой посредством «трубы» и при поддержке алкоголя.

— Тебе не понять, как мне больно! Ты знаешь, что я почувствовал тогда, когда ты это сказала? Да ты не можешь этого представить... — он выключал телефон и резким движением клал на богато накрытый стол. Наливал себе в рюмку грамм тридцать водки из графинчика, выпивал, аккуратно закусывал горячим блюдом, либо салатом из мисочки, или мясной нарезкой с огурчиками, грустно обводил взглядом публику, представленную мной и снова хватался за телефон.

— Ты вспомни, вспомни, что я тебе говорил до этого? Ведь все именно так! Скажи теперь — как мне жить с этой болью вот тут? — «трубой» он постучал себе по грудине, обозначая это «тут», и снова резко положил телефон на стол.

Такие сюжеты, с последующим приемом внутрь фрагментов жизнерадостного натюрморта со стола повторялись с небольшими перерывами все время пока и я ел. Парень периодически смотрел на меня, я — в сторону. Совершенно не хотелось с ним о чем-то говорить, а ему наоборот — хотелось очень.

— Извините, — он подошел ко мне и кивнул на обручальное кольцо у меня на руке. — Вы, я вижу, женаты.

— Да, тридцать один год уже.

— Мне обязательно нужно поговорить с вами...

«Черт подери», оценило перспективы беседы полушарие моего мозга, которое отвечает за рацио. «Паренек-то хоть пьяненький, но приличный и вежливый, так что от тебя — убудет, что ли?» — надавила «на жалость» вторая, более эмоциональная. Она и победила.

Парень сел напротив, отреагировав на мой кивок-приглашение.

— Я ни за что не подошел бы к вам, если бы не знал, что больше мы никогда не увидимся.

— Ну хорошо, что на душе-то?

А сам смотрю — парень хоть и подшофе уже изрядно, но держится в рамках. Речь контролирует.

— Мне уже двадцать два... (Ах, ты же, черт подери, подумал я. Двадцать два, и УЖЕ!..) У меня было много разных девушек, и сейчас есть девушка... Вот с ней и разговаривал по телефону... И не ладится все опять...

А дальше он мне поведал, что когда был еще молод («ЕЩE», черт подери снова, — тут уже мое рациональное полушарие стало успокаивать эмоциональное), так вот, когда он еще был молод и учился в школе, то близко сошелся с одноклассницей того же, семнадцатилетнего возраста. А потом так получилось, что они расстались. Она вышла замуж и у нее теперь семья и маленькая дочь.

— Мне кажется, что схожу с ума... Я не могу ее забыть. Вот очередную свою девушку с нею сравниваю — все не то. И потому ухожу. Потом появляется другая. А я опять сравниваю. И все снова. И так без конца, — парень смотрел мне прямо в глаза, говорил искренне о своей печали.

— У меня и деньги есть — я контратник, военнослужащий, и зарабатываю неплохо, и девушкам нравлюсь... — И совсем уже уныло добавил: — Хочу ее забыть...

Вот такая у парня проблема. И он явно рассчитывал на мою помощь (?!).

Господи! Ну чем я мог помочь ему? Но он же сел ко мне за столик, значит это для чего-то произошло? И для него, для чего-то, и для меня. Раз так — куда деваться? Это с одной стороны, а с другой — ответственность-то какова?!

И я, выдохнув, поведал ему свою версию... устройства мира.

Он слушал меня и смотрел внимательно, и даже дважды радостно вскликнул «я это чувствую, чувствую» — однажды, кажется, когда я сказал банальнейшую уже фразу, что никто из нас никому не друг и не враг, а лишь учитель. Зачем же сравнивать? Я действительно говорил достаточно банальные вещи о нематериальности этого мира и о том, для чего люди сюда приходят и почему встречаются, а потом расстаются. И что не нужно стремиться обязательно забыть другого человека — это без конца возвращаться в прошлое, просто нужно жить здесь и сейчас. И все хорошее из прошлого никуда не уходит, и становится частью человека, душа его этим прирастает, развивается, поэтому кручиниться без конца о потере своего хорошего прошлого — терять часть себя настоящего и будущего. А вот учиться и выводы делать из былого плохого, но не вычеркивать прошлое из истории — это избавляться от него в настоящем и будущем. Прописные до оскомины, в общем-то, истины, что верны и по отношению к любому человеку и по отношению к любому человеческому обществу.

Менторствовать не хотелось, да и не к месту. Я минут за пятнадцать «пропел» парню свою песню о главном и ушел в купе.

4.2 Счастье есть

Купе пропахло испарениями того, что в переводе на понятные буквы с китайских иероглифов на пластиковой баночке прочитывалось как «лапша с говядиной». Четвертый мой попутчик уминал все это за обе щеки и был абсолютно счастлив потому, как ехал к семье. Уж не знаю почему, но я как-то сразу с ним стал на ты, а он мне «выкал». Как я говорил уже — ему было чуток за тридцать. Он сварщик на железной дороге о чем отрапортовал в процессе опустошения баночки.

— А вы командировочный? — поинтересовался он у меня, вытирая салфеткой металлическую вилку из повидавшего виды дорожного набора столовых приборов, лежавшего перед ним на столе.

— А с чего ты это решил?

— Так у нас в купе ездят только железнодорожники, командировочные, да военные, — поделился он наблюдениями и сложил вместе хитроумным способом все детали набора — а народ предпочитает плацкарт. Постель та же, кипяток такой же — чего переплачивать?

— А что свариваешь-то по большей части?

— Да все! Вот сейчас в Малошуйке (поселок в области) котельную варил, трубы поржáвели. Железная дорога же большая, сооружений много, железа много, вот и варю. Набор он неторопливо и со тщанием завернул в салфеточку и аккуратно засунул в маленькое боковое отделение рюкзака.

Рассказал он мне, что сейчас работает без напарника. Нет, говорит, хуже, чем за кем-то переделывать! Ты его работу выправляешь, а деньги-то ему тоже идут!

Вообще попутчик был очень колоритный. Есть хорошее слово, характеризующее отношение хозяина к своему добру — рачительный. Вот он такой, не скупой — рачительный. Рассказал все о себе и своей семье. Пересказывать не буду, да и семья вторая уже, но на первых двух детей, один из которых приемный, алименты платит. Он рассказал мне историю своих несложившихся в итоге взаимоотношений с супругой в первом браке (тоже ведь, «эффект попутчика»). Но я об этом умолчу, и, слава богу, он очевидно счастлив в новом браке. Сейчас есть уже третий ребенок, малышка-девочка, и папаша взахлеб и восторженно, рассказывал мне о необычайных ее достоинствах.

— И вот представляете, я ей говорю...

Дальше идет рассказ о дочери, и, ее удивительной, совершенно невообразимой, исключительной, конечно же не как у всех детей, реакции, и сопровождается он ужимками мгновенно поглупевшего от цунами обожания своего дитяти родителем!

— Н-е-ет, таких умных детей я еще не видел! — резюмирует счастливый отец и весь прямо расцветает переполненный чувствами нежности и срочной необходимости всему миру поведать об удивительном, гениальном ребенке!

А еще очень милы были его звонки жене на каждой остановке поезда, когда он видел как вырастали полосочки-индикаторы поля сотовой связи на экране телефона. Между станциями связь плохая и не везде есть.

— Ну? Что делаете? — спрашивал он жену в очередной раз. А затем снова и снова были почти одни и те же вопросы, и, наверняка, однообразные ответы: — А как дочура? А что сказала ты? А что сделала она? А как покушали? Я сейчас на станции такой-то и на следующей снова позвоню, ты телефон далеко не убирай. Спит уже? Ты звук звонка-то убрала? Как бы не разбудить. А я везу вам подарки. Увидишь, увидишь. А как там мама? Так ты в аптеку сходила? Не-е-т, не скажу про подарки. Так ты же знаешь, где деньги — взяла бы. При мне придет — выгоню, так и передай. Да конфеты везу, что же еще, ну и пряники, какие ты заказывала.

Приятно было за этим добрым и трогательным процессом наблюдать. Сам парень явно начитан, с неплохой речью. Вот много вы знаете сварщиков, которые описывая один из эпизодов своейупотребил бы по случаю такое словцо? — «Не успел я толком собраться в командировку и не взял рабочую одежду, ну получилось так что срочно надо было выезжать — и холода стоят и поезд не ждет. И вот, в котельной, что ремонта требовала, халат какой-то нашелся, а я в модельных практически туфлях, иду к месту сварки... а там та-а-кая клоака!»

Зарабатывает он примерно тридцать-сорок тысяч плюс-минус. Один выходной обязательно посвящен отдыху: огороду на даче, строительным работам на даче, поделкам для украшения быта на даче, и после всего — баньке на даче! И все это с тем самым — рачительным отношением ко всему.

Рассказ изобиловал выражениями — нашел и приладил, смастерил изподручного, придумал и приспособил. «Руки приложил» — так говорят об этом в народе.

И всю дорогу он задавал себе и мне вечный, но совсем не русский вопрос — ехать, или не ехать? Работать за границу.

Попробую отчитаться в режиме конспекта о процессе его сомнений и сравнений:

— Здесь все-таки гарантии какие-то, правда, зарплата могла бы быть и повыше. Вот как в Европе! И то дело — наш-то сварщик не кобенится. Нужно и спать будет на рабочем месте, нужно и кверху головой его подвяжут, чтобы он изогнулся и в точку сварки попал. За то и ценят наших там. Вот один знакомый из Соломбалы (район Архангельска), тоже сварщик, поехал в... (пусть Скандиляндию или Европендию) по контракту с солидной российской фирмой, и зарабатывал там от 80 до 100 тысяч рублей, да и общежитие предоставляли! Но это несколько месяцев, а с прежней-то работы ушел уже! И потом опять только на халтурах живи, да жди вызова от работодателя... А другому, так и вообще, за три месяца и не заплатили, его командиры сказали, что европейские фирмачи русскую фирму кинули. А европейцы могут кинуть? — Это он уже у европейца, меня значит, спросил. Ответ мой был правдив...

Выходить моему четвертому попутчику нужно было на станции в пригороде Архангельска. Он засуетился, позвонил жене, сообщил о поезде, мол, прибывает. Еще зачем-то, ведь не впервой в командировке, доложился через сколько десятков минут он уже будет дома? Тут же спросил, как спит дочка, не беспокоит ли ее что-нибудь? Заулыбался счАстливо, схватил рюкзак и опрометью помчался на выход, вернулся, взял забытую из нержавейки им же сваренную кружку, снова улыбнулся и побежал по красной ковровой дорожке вагона к себе домой, к своей семье...

Часть третья. «Быть или не быть»

Остался я в купе наедине с собой.

Тут бы надо мне написать что-то вроде «сижу, размышляю — а для чего мне прислали моих попутчиков и что надо бы и мне почерпнуть из их рассказов, да и всего виденного?».

Но врать не стану.

Ни о чем таком я тогда не размышлял. Устал, навпечатлялся, и только и думал, что о гостинице в Архангельске, чтобы выспаться, и утром — в аэропорт.

Обобщать стал позже, а кое-что и прямо в процессе написания этого очерка. И даже не столько увиденное в поездке и услышанное от всех встреченных мною людей, сколько свои размышления на этом фоне. Кому-то, возможно, покажется, что эти обобщения не связаны впрямую с тем, что я видел и слышал... Ну что же, тогда ему в путь; самолетами, поездом и пешком — прямехонько до российского поселка Золотуха.

Мы ведь живем в сложное время поиска дальнейшего пути развития и своей маленькой страны и всей современной цивилизации. И кто бы из нас мог представить себе еще буквально несколько лет назад, что вдруг все противоречия современного мира как американское торнадо начнут раскручивать в сытой, благополучной Европе воронку тревожных событий, очевидцами и даже участниками, которых мы становимся.

Мне кажется, что лучше всех и понятнее о причинах этих вовлекающих всех нас в круговорот возможных потрясений процессов высказался мыслитель и кинорежиссер Карен Георгиевич Шахназаров. Он предположил, что западный капитализм пришел в настоящее время к максимально возможному уровню своего развития и дальнейшее, возможно скачкообразное, увеличение доходности и прибыльности супер корпораций в бедном ресурсами, но богатом различными идеями западном мире может произойти лишь на основе дозволенности ВСЕГО.

Ничто не принесет столько прибылей, как: свободная торговля человеческими органами; максимально широкая легализация наркотиков, сначала легких; клонирование людей; торговля детьми, для чего нужно довести до абсурда ювенальную юстицию; да и всего прочего — не перечислить, что достижимо, лишь ошельмовав те ценности, на которых уже тысячелетиями строилась современная цивилизация.

Я с Шахназаровым согласен. Ведь ничего более эффективного и не придумать для старта этого скачкообразного взлета доходности, чем либеральная идея абсолютной, никакой моралью не сдерживаемой, личной свободы. В таком обществе свобода может быть ограничена лишь по сегодня действующему закону. И построение такого мира и есть первый шаг для «скачка» — законы писаные менять очень легко при согласии общества с ничтожностью неписаных. Лишь поднятием нужного количества рук нравственных уродов, приведенных к власти искаженным политтехнологиями псевдовыбором обманутых людей.

Очень много жителей Латвии не хотят, чтобы их страна пошла по такому пути. Очень многие не желают того же и в соседней стране с тысячелетней историей. Стране-Цивилизации, способной оставаться альтернативой намечающемуся губительному для Европы пути.

Одна восьмая часть суши собрана десятками прежних поколений воинов, купцов, государевых слуг, ученых, ремесленников и крестьян в огромную страну. Многонациональный ее народ погибал в войнах, осваивал территории, строил города, изучал науки и делал величайшие открытия и творил, созидая культуру, которая есть — материальное воплощение его духовности. Во все времена жил, умирал и всегда любил. Любил жизнь, людей, свою культуру и страну: и вчерашнюю, и будущую. А еще всегда любил Идею. Отличную от многих, Абсолютную Идею построения справедливой жизни в справедливой стране, и особость ее в том, что Идея эта априори первична по отношению к изменяемым, подчас несправедливым, законам государства.

Раз уж людям свыше даровано легко и естественно осознавать душою справедливость.

Примат Идеи и сформировал особенности мировоззрения на готовности к жертвенности. Потому страна хоть и знала периоды худшие и лучшие на протяжении своей истории, но никогда не впадала в варварство и дикость, как бы ни лгали о ней ее высокомерные недруги. Всегда в итоге на рубеже окончательного падения удерживали и Культура, и Идея. И если хоть одну из этих Прекрасных кариатид расшатать, то страна неминуемо падет, лишившись основы...

Эпилог

Наверняка вам интересно что это за название такое у поселка — Золотуха? Уж не от заболевания ли? Совсем нет. Поселок выстроили люди относительно недавно и лишь потому, что миллионы лет назад Природа там, в тайге, вырастила для людей гранитную гору. И существует поселковая легенда о том, что вся эта местность вокруг горы, из-за сложной проходимости, называлась по ясным этимологическим причинам — болотухой.

Но люди проложили дороги и начали добывать гранит из горы. А чтобы жить поближе к месту работы, выстроили и поселок, к которому, понятное дело, стало липнуть и название Болотуха. А кому охота мириться с таким названием? Никому... Вот и стали подыскивать другое.

Дальше легенду надо бы речитативом:

«И как-то, в солнечный день, когда первый гранитный щебень отгружали в карьере в вагоны, то неожиданно обильные желто-золотые вкрапления в гранитных камнях заиграли со светилом в «солнечного зайчика» щедро раскидывая на лица людей, рыже-золотые, как веснушки блики. «Отныне — Золотуха, называется наш поселок!» — сказал кто-то из первопроходцев. Так и повелось».

Вот такая легенда...

А если без аллегорий и речитатива, то дело, конечно же, не в том, как корабль или поселок назовешь... В гораздо большем...

Нормальные люди живут свою жизнь не только для себя, но и для будущих поколений, чтобы суметь им оставить после себя важные смыслы бытия. А для этого порою и нужны ориентиры-подсказки, те самые «солнечные зайчики», чтобы люди сути своей не изменяли — стремлению к красоте, любви, созиданию и справедливости.

Иначе человеческое общество развиваться не может.

Ни в масштабах одного поселка, ни в масштабах государств.