«Mynno toyuetan, nink wannun»: эстонский в средневековом Ревеле

Сегодня, 14 марта, в День рождения эстонского поэта Кристьяна Яака Петерсона в Эстонии празднуется День родного языка. Поэтому уместно будет узнать некоторые исторические факты, связанные с эстонским языком.

Памятник Кристьяну Яаку Петерсону в Тарту. В 1819 – 20 гг. учился в Тартуском университете на факультете теологии и философии. Называл себя певцом крестьянского населения, ценил в литературе национальную самобытность и считал возможным создание подлинной эстонской литературы. Из его поэтического творчества известно около 25 стихотворений.

Эстонский язык звучал в Таллинне задолго до того как летом 1919 года впервые в своей истории обрел статус государственного. День родного языка — по умолчанию эстонского — официально отмечается в нашей стране с 1996 года. Отмечается он 14 марта — в годовщину появления на свет Кристьяна Яака Петерсона, основоположника современной эстонской поэзии.

Петерсон, сын рижского церковного звонаря и студент Тартуского университета, за свою краткую, но насыщенную жизнь в Таллинне так и не побывал. Но язык его соплеменников звучал на улицах и площадях нынешней столицы Эстонии за много веков до первой трети XIX столетия — эпохи, когда Петерсон жил и творил.

Имена и башни

Церковь Святого Духа — со времен Реформации оплот эстонского языка в немецком по духу и языку правящей элиты Ревеле конца Средневековья — начала Нового времени.

Специалистам известно: память о самых ранних жителях той или иной местности лучше всего хранят гидронимы — названия водоемов.

В Таллинне этот принцип не работает: Таллиннская бухта получила имя по самому городу, река Пирита — по монастырю, а озеро Юлемисте в разные периоды величали то Бумажным, то Королевским.

Древнейшие таллиннские топонимы, в которых и по сей день можно расслышать эстонские корни, имеют отношение не к топографии, а к фортификации: речь идет о названии башен городской стены.

Свои имена они получали или по внешнему виду — Толстая Маргарита как эталонный пример, или по общеизвестному ориентиру: например, Банная. Либо же — по ближайшему владельцу недвижимости.

В окрестностях башни, внутри которой располагается ныне часть экспозиции Музея театра и музыки, в магистратских документах последней трети XIV века упоминается жилище некого Ассо — пастуха городского стада.

Мало того что имя его звучит явно не по-немецки, так и само название башни Ассуве, по предположению лингвистов, сохранило давно ушедший из эстонского языка суффикс, означающий принадлежность объекта кому-либо.

В названии башни Ассуве увековечено эстонское имя и исчезнуший суффикс.

Название же еще одной башни городской стены, расположенной, кстати, совсем неподалеку, сохранило имя еще одного жителя средневекового Ревеля в изначальной, не искаженной падежными окончаниями форме.

В виду имеется башня Хинке, ныне встроенная в позднейшие постройки по улице Валли: названа она была по близлежащей недвижимости некого Хинке или Хиндрика, жившего во второй половине XIV века.

Имя Хиндрик, конечно, не чисто эстонское: в нем можно расслышать германского Генриха. Но вот профессия домовладельца Хинке — конюший — намекает на его «ненемецкое» происхождение.

Заметки на полях

…В 1697 году над крышей дома по улице Пикк вспыхнуло пламя: загорелось здание Олаевской гильдии.

Пожар почему-то начался именно с архива: поговаривали о поджоге, целью которого было уничтожить старинные грамоты, гарантирующие гильдейским братьям право заниматься своим ремеслом.

Гильдия объединяла ремесленников-«ненемцев»: после утраты в огне заверенных отцами города патентов им ничего не оставалось как переселяться в предместья и обслуживать сельское население.

В выигрыше от пожара остались немецкие ремесленники, лишившиеся конкурентов. В проигрыше — не только низшая страта тогдашнего «среднего класса», но и будущие поколения историков и лингвистов.

Слишком уж велика вероятность, что в пламени могли погибнуть ценные образчики письменного эстонского языка: судя по фамилиям налогоплательщиков, среди членов Олаевской гильдии эстонцы преобладали.

И всё-таки рукописи, как известно, не горят: в начале прошлого столетия первым профессиональным исследователям ревельской старины удалось обнаружить реликты письменного эстонского языка Средних веков.

Происхождение их, правда, не светское, а религиозное. Но от этого — не менее утилитарное: имеются в виду заметки, оставленные неведомым читателем на полях трех книг из библиотеки Доминиканского монастыря. Старейшие слова и фразы на эстонском языке записали монахи-доминиканцы.

Содержание этих записок, надо полагать, должно было помочь братьям ордена проповедников общаться с автохтонным населением: недаром сохранились они в сборниках проповедей к праздничным и поминальным датам.

Безвестный доминиканец усердно выводил: «ükspäev», «külvaja», «ilma», «õpetud» — «однажды», «пахарь», «без», «выученный». Другой его собрат записал целую фразу: «Mynna … tha, syno pera tula» — «Я хочу прийти в твою семью».

Дошли ли слова проповеди до паствы — сказать сложно. Но благодаря усилиям доминиканских монахов таллиннцы начала третьего тысячелетия могут представить, как звучал язык их предков в конце XV века.

Ни монахи Доминиканского монастыря Святой Екатерины, упражнявшиеся в изучении причудливого «ненемецкого» языка, ни кто-либо из их современников не могли и предполагать, что живут они на переломе эпох.

Коллективная клятва

Минуло всего несколько десятилетий — и период владычества католицизма на территории Северной Эстонии, включая и Таллинн, завершился: в заре церковной Реформации вырисовывались контуры Нового времени.

Едва ли не главным проявлением победы лютеранства над католичеством для обывателя Ревеля полу-тысячелетней давности стала смена языка богослужения в городских храмах: латынь уступила место разговорной речи.

В богатом ганзейском городе наиболее «достойной» таковой считалась, разумеется, немецкая. Но и о духовных потребностях эстонского населения отцы города не забывали: при городских церквях были учреждены кафедры «ненемецких» пасторов.

Имя одного из них — пастора кирхи Святого Духа Георга Мюллера — заслуживает особого внимания: сборники его проповедей, датированные 1601-1603 годами, представляют собой бесценные памятники яркого, насыщенного, образного эстонского языка.

У Мюллера были достойные предшественники: уже в 1535 году в типографии города Виттенберга была отпечатана первая книга на эстонском языке — катехизис, составленный таллиннскими пасторами Симоном Ванрадом и Йоханнесом Коэлем.

Реформация повлекла за собой радикальные перемены не только к церковной жизни, но и в официальном делопроизводстве магистрата: наиболее значимые документы отныне стало необходимым делать доступными для понимания самых широких масс.

Так, когда в январе 1536 года Ревель посетил вновь избранный на должность магистра Ливонского ордена Герман фон Брюггеней, торжественную клятву верности ему горожане произносили на двух языках: немецком и эстонском.

В тексте, записанном магистратским секретарем Йоханном Сульстропом, современному таллиннцу разобраться не так-то просто: «Mynno toyuetan, nink wannun ẞell surel owsal, nynck wegkewell yßandell…»

Но это только на первый взгляд: привыкнув к своеобразной транслитерации, начинаешь понимать: «Я подтверждаю и клянусь этому великому, честному и могущественному господину…»

Тот же документ, помимо прочего, содержит древнейшее письменное упоминание топонима «Таллинн». Хотя, опять-таки, в форме «Tallyna lyhn» распознать его с непривычки трудно. Так что, под своим нынешним именем Таллинн впервые упомянут в январе 1536 года.

* * *

В тридцатые годы XVII века преподаватель греческого языка Ревельской королевской гимназии Райнер Брокман написал стихотворение: другие, мол, пусть как хотят, а я буду говорить только на эстонском.

Полдюжины зарифмованных строк его произведения уверяли: на эстонском нынче говорят повсюду и все. И господа, и дамы, и стар, и млад, и ученые господа, и дворяне, и даже те, кто приехал в здешние края из Германии.

От восторженных — возможно, несколько ироничных — строк интеллигента-эстофила, написанных, впрочем, на немецком, до повсеместного применения эстонского языка во всех сферах жизни Таллинна и его жителей было еще очень далеко.

Потребовалась отмена крепостничества, национальное пробуждение, упразднение статуса города-крепости, промышленная революция, чтобы эстонское население составило в административном центре Эстляндии демографическое большинство.

Однако только лишь после Февральской революции, при российском временном правительстве, летом 1917 года ревельская городская дума проголосовала за то, чтобы сделать эстонский официальным языком делопроизводства.

Отсюда было уже рукой подать до 4 июня 1919 года, когда решением временного правительства, на этот раз уже Эстонской Республики, за родным языком поэта Петерсона был закреплен статус государственного…

Йосеф Кац

«Столица»

Источник