«Сохрани мою печальную историю»: блокадный дневник Лены Мухиной

В Санкт-Петербурге в честь 70-й годовщины блокады Ленинграда опубликован дневник еще одной школьницы Лены Мухиной. Дневник под названием "Сохрани мою печальную историю" - это летопись самых страшных лет в истории города, которая уцелела в Центральном государственном архиве.

1941 год. После окончания 8-го класса. Третья слева в верхнем ряду Лена Мухина. Из личного архива родственницы Лены Мухиной

Елена Мухина – ленинградская школьница, в ноябре 1941 года (первая запись в нашей публикации относится именно к этому дню) ей исполнилось 17 лет. Самое же начало записок датировано 22 мая 1941 года, и начинаются они как самый обычный дневник девочки-подростка. Первая любовь, отношения с одноклассниками, приближающиеся экзамены... Однако после 22 июня все это сменяется записями о начавшейся войне. Собственно «блокадным» дневник становится с середины осени 1941 года. Девочка живет с приемной матерью и Акой (Азалия Константиновна Крумс-Штраус,которые обе умирают, Ака – в январе 1942 года, а «мама Лена» – 8 февраля 1942-го. Дневник подготовлен к изданию и прокомментирован сотрудниками Санкт-Петербургского института истории РАН. Помимо комментированного текста издание содержит вступительную статью Сергея Ярова, хронологию событий в Ленинграде в июне 1941-го — мае 1942 года и рассказ о том, как исследователям удалось восстановить биографию автора дневника. Книга вскоре увидит в свет в издательстве «Азбука-Аттикус».

Три записи из готовящегося к изданию дневника ленинградской школьницы под катом.

Вот и наступил мой день рождения. Сегодня мне исполнилось 17 лет. Я лежу в кровати с повышенной температурой и пишу. Ака ушла на поиски какого-нибудь масла, крупы или макарон. Когда она придет, неизвестно. Может быть, придет с пустыми руками. Но я и то рада, сегодня утром Ака вручила мне мои 125 гр. хлеба2 и 200 гр. конфет. Хлеб я уже почти весь съела, что такое 125 гр., это маленький ломтик, а конфеты эти мне надо растянуть на 10 дней. Сперва я рассчитала по 3 конфеты в день, но уже съела 9 штук, так что решила съесть сегодня ради моего праздника еще 4 конфеты, а с завтрашнего дня строго соблюдать порядок и есть по 2 конфеты в день.

Положение нашего города продолжает оставаться очень напряженным. Нас бомбят с самолетов, обстреливают из орудий, но это все еще ничего, мы к этому уже так привыкли, что просто сами себе удивляемся. Но вот что наше продовольственное положение ухудшается с каждым днем, это ужасно. У нас не хватает хлеба. Надо сказать спасибо Англии, что она нам кое-что присылает. Так, какао, шоколад, настоящее кофе, кокосовое масло, сахар — это все английское, и Ака очень этим гордится. Но хлеба, хлеба, почему нам не присылают муку, ленинградцы должны есть хлеб, иначе понизится их работоспособность. Все говорят, и по радио только об этом и говорят, что скоро мы отбросим врага от Ленинграда, что теперь осталось недолго. А как враг будет отброшен, в Ленинград прихлынут живительные потоки продовольствия. Но пока надо терпеть. Да, и мы терпим, но как это тяжело. Иногда даже отчаиваешься, думаешь, нет, подохнем мы все как мухи, не видать нам светлого дня победы. Но такие мысли надо гнать прочь. Это вредные мысли. Боже мой! Как хочется, чтобы и Ака, и мама Лена, и я, и все мы благополучно это тяжелое время пережили и могли снова жить, дыша полной грудью. Как хочется, чтобы мама опять пополнела и чтобы Ака тоже чувствовала себя хорошо. Я так боюсь за маму и за Аку. Ведь настоящего голода они не переживут. А неизвестно, что нас ждет впереди. Может быть, хлеб будут давать через день или через два дня, и в столовых ничего не будет, что тогда! Но нет, до этого не должны допустить! Англия и США должны нас подкармливать. Ведь это в их интересах, чтобы немцы потерпели поражение под Ленинградом. Ведь победа под Ленинградом — это самая лучшая помощь Москве. А разгром немцев под Москвой приблизит дни, когда свершится перелом в ходе этой исторической войны, а именно начнется отступление врага. Но скорей бы, скорей бы это было. Каждый день несет надежды о прорыве вражеского кольца вокруг Ленинграда.

Пришла ко мне Тамара и... и ничего не принесла. Дело в том, что вчера я дала ей свои карточки на крупу и мясо и просила сегодня взять в нашей школьной столовой обед, а именно 2 вторых на крупу, и если еще можно, то и на мясную карточку 2 котлетки или 2 порции колбасы, что будет. Она обещала.

У нас сегодня с Акой была вся надежда только на то, что принесет Тамара. Мы решили из второго, будь это каша, или макароны, или что-либо другое, Ака сделает прекрасный густой суп, 2 кастрюльки, а котлеты мы разделим на 3-их как ради праздника, будем кушать бутерброд с котлетой. И вдруг, о ужас! Тамара приходит и ничего не приносит, ничего, ни второго, ни супа, ничего... Рассерженная, надутая, она клянется, что никогда, ничего, никому больше не будет обещать, ничего не будет делать. Из ее рассказа я понимаю только то, что она 2 переменки стояла в очереди и ей не хватило. Второе кончилось, тогда она купила одну порцию супа и пролила его. Как ей это угораздило его пролить, я до сих пор не понимаю. Но только я одно понимаю, что это все ужасно.

Скоро придет Ака, замерзшая, усталая и, наверно, с пустыми руками. Тогда гроб. Она узнает, что Тамара ничего не принесла, и я не знаю, как она это переживет. А потом придет мама, усталая, голодная, она постарается прийти сегодня пораньше, она знает, что у меня сегодня день рождения, и, Боже мой, что будет, если Ака не успеет ничего состряпать. Да, мы действительно «отпразднуем» мой день рождения. Нет, я не буду ни при Аке, ни при маме защищать Тамару, но я не хочу ее и ругать. С человеком случилось несчастье, ведь это несчастье, это все равно что если бы у нас украли карточки или еще что-нибудь в этом роде. Со всяким ведь может случиться несчастье.

Конечно, обидно, обидно до слез, что как раз в мой день рождения мы будем сидеть без обеда, голодные, и все из-за моей самой лучшей подруги.

Ну что ж, теперь можно и съесть тот кусочек хлебца, который я берегла для котлеты. А потом постараться заснуть, заснуть до завтра.

Дорогая, золотая мамочка придет голодная. Я прижму ее к своему сердцу, крепко, крепко обниму и скажу ей о постигшем нас горе. И она, я думаю, не будет сердиться. Ведь она что-нибудь, наверно, там поест. Только бы она не сердилась, не омрачала моего праздника. Больше мне ничего не надо. Мы выпьем по рюмке вина, а потом будем пить чай с конфетами.

Только бы не ссориться, только бы все было тихо и мирно. Вот в чем мое горячее желание.

Уже без 1/2 7, а мамы все нет. За окном отчаянно бьют зенитки, длится 2-я тревога. Уже и задаст нам сегодня Гитлер трепку и за вчера, и за сегодня.

Да, так, как и предполагалось, так и случилось. В 5 часов пришла Ака, уставшая, замерзшая, с пустыми руками. Она стояла за вермишелью, и ей не хватило. Тетя Саша стояла ближе, получила, а Ака нет. Тетя Саша даже не взглянула на Аку. Какая сволочь! Не могла поставить старушку перед собой. Боже, нельзя себе представить, как нам не везет. Как будто все боги и дьяволы ополчились против нас.

Ужасно хочется есть. В желудке ощущается отвратительная пустота. Как хочется хлеба, как хочется. Я, кажется, все бы сейчас отдала, чтобы наполнить свой желудок.

Когда же мы будем сыты? Когда мы перестанем мучиться? Когда же мы сможем покушать чего-нибудь плотного, сытного, целую тарелку каши или макарон, все, на одном жидком далеко не уедешь. А мы уже месяц с лишним питаемся одной жижей. Нет, так жить немыслимо. Господи, когда же конец мучениям!! И это мой праздник, мой день рождения, который бывает только раз в году. Я помню, в этот день Ака всегда пекла пирог и крендель. Мы сидели за столом, пили чай, вино, чокались. На столе всегда были конфеты, пирожное, а иногда и торт, и бутерброды с колбасой и сыром. В этот день, особенно в последние годы, у нас не бывало гостей, но мы втроем по-настоящему справляли этот праздник. Нет, никогда мне не забыть 21-е ноября 1941 года. Всю жизнь буду помнить я этот день. 21-го ноября 1942 года (если я буду еще жива) я вспомню, отрезая огромный ломоть черного хлеба и мажа его толстым слоем масла, я вспомню этот день таким, каким он был год тому назад, в 1941 году, и этот толстый ломоть хлеба с маслом будет для меня роскошней всех деликатесов, всех вкусных вещей, вместе взятых, всех пирожных, всех тортов. О Боже, с каким удовольствием я буду откусывать и жевать этот хлеб, хлеб, настоящий хлеб.

Мамочка, милая, мамочка, где ты. Ты лежишь в земле, ты умерла. Ты успокоилась навсегда. Я, я, я мучаюсь, страдаю, страдаю вместе с сотнями и миллионами советских граждан, и из-за кого, из-за бредовой фантазии этого психа. Он решил покорить весь мир. Это безумный бред, и из-за него мы страдаем, у нас пусто в желудках, и полно мученья в сердцах. Господи, когда все это кончится. Ведь должно же это когда-нибудь кончиться!?!!

2-е января 1942 года

Давно я уже не бралась за перо. Сколько всего произошло за это время.

Наступил новый, 1942-й год.

Теперь мы с мамой одни. Ака умерла. Она умерла в день своего рождения, в день, когда ей исполнилось 76 лет. Она умерла вчера, 1-го января, в 9 часов утра. Меня дома в это время как раз не было. Я ходила за хлебом. Когда я пришла из булочной, меня очень удивило, что Ака так тихо лежит. Мама была, как всегда, спокойна внешне и сказала мне, что Ака спит. Мы попили чаю, причем мама отрезала мне от Акиной порции кусочек, сказав, что Ака все равно не съест столько. Потом мама предложила мне пойти вместе с ней в театр за обедом. Я охотно согласилась, потому что мне было страшно одной оставаться с Акой. А вдруг она умрет, что я буду делать. Я даже боялась, что мама попросит меня поухаживать за Акой, пока она будет ходить. А мне не хотелось даже подходить к Аке, потому что мне было очень тяжело видеть, как она умирает. Я привыкла видеть Аку на ногах, дорогую, милую, хлопотливую старушку, всегда она была чем-нибудь занята. А тут вдруг Ака лежит беспомощная, худая как скелет и такая бессильная, что даже ничего у ней в руке не держалось.

Такую Аку я не хотела видеть, и поэтому я охотно пошла вместе с мамой. Мама закрыла дверь на ключ и отнесла его в комнату к Саше.

— Мама, зачем же ты Аку-то закрыла, а вдруг ей что-нибудь будет нужно.
Но мама мне ответила, что Аке уже больше ничего не нужно. Что Ака умерла.
— Когда?
— Пока ты была за хлебом. Я нарочно тебя увела.
— Да что ты, мама, я бы и сама не осталась бы одна в комнате с мертвой. А простилась она с тобой?
— Нет, она уже ничего не соображала.

Итак, я узнала, что Аки уже более не существует, что Аки уже нет.

По словам мамы, она умерла очень тихо. Как замерла. Похрипела, похрипела и затихла. А перед этим, в новогоднюю ночь, ей было очень плохо, и мама все время подходила к ней. Я же спала, но сквозь сон я слышала, как кто-то мучительно стонет.

Ака умерла.

Мы с мамой остались одни. У меня никого больше нет, кроме мамы Лены, а у ней — никого, кроме меня.

Теперь мне надо беречь маму, как никогда. Ведь она для меня все. Если она умрет, я пропала. Куда я одна пойду? Что буду делать? А ведь мама сейчас живет почти только одним своим духом. Дух у ней сильный. Она знает, что ей нельзя свалиться, потому что у нее я.
Теперь могу продолжать писать. Я ходила в школу за обедом. Сегодня суп по 15 коп. без карточек. Суп хороший. Засыпан перловой крупой. Крупы много. Потом я взяла одну порцию каши перловой со сливочным маслом и 4 дурандовых лепешки.

Посмотрим, что принесет мама. Если мама принесет много, то мы не все съедим, а оставим на завтра. Завтра опять завтракать в школу к 2-ум часам. Это очень хорошо, что мы можем без карточек получать на каникулах тарелку супа.

Вот наступил Новый год, мы получили новые карточки. И пока в продовольственном вопросе никакого улучшения. На хлеб норма прежняя: 200 грамм иждивенцам и служащим, 350 грамм рабочим. В магазинах ничего нет, а если что и бывает, то дают еще только на 1-ю и 2-ю декаду. А о третьей еще и не слышно. У нас на третью декаду не взято только масло, и довольно много.

Да, масло. Вот чего нам не хватает. Хлеба кое-как хватает, но жиров никаких. Так что многие сейчас только и живут что хлебом.

Так вот мы и живем. Без света, даже на Новый год света не дали, без воды, за водой приходится спускаться на первый этаж в жакт. Радио тоже почти все время не работает, только изредка вдруг заговорит или запоет, а потом опять молчит.

Если был бы свет, можно было бы все-таки как-то жить. Почитать, пошить и тому подобное. А теперь без света приходится волей-неволей в 6 часов вечера уже ложиться спать. Потому что какой же интерес сидеть в абсолютной темноте. Под одеялом, по крайней мере, тепло.

Вот как мы живем. Трамваи уже давно не ходят, и нам с мамой предстоит еще удовольствие тащиться пешком на Выборгскую сторону. Это такая даль, а итти придется. Надо же получить деньги. Одну пустить маму в такое далекое путешествие я не могу. Да у меня бы все сердце изболелось, если б она пошла одна. Но, к счастью, у меня сейчас каникулы, и мы пойдем вместе. Как-нибудь доползем.

Сейчас маме очень важно устроиться на постоянную работу в этот театр. И может быть, ей это удастся. Тогда она получит рабочую карточку и право пользоваться столовой и брать два супа. А столовая там очень хорошая.

Теперь Аки нет, и жить нам с мамой будет гораздо дешевле. Теперь мы все будем делить пополам, а не на три части, как раньше, а это большая разница. Так двое иждивенцев существовали на мамин заработок, а теперь один человек. Если раньше нам еле хватало 600 руб. в месяц, то теперь нам, наученным самой судьбой, 400 руб. будет вполне хватать.

Так что вот даже и смерть такого дорогого человека, как Ака, имеет свои положительные стороны. Как говорит русская пословица: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Теперь мама каждый день будет иметь 400 гр. хлеба, это что-нибудь да значит. Да и в столовой мы можем брать побольше. И это на целый месяц. А в следующем месяце наше положение, наверно, улучшится.

Но как все удивительно одно за другое зацепляется. Если бы мы не зарезали нашего кота, Ака умерла бы раньше и мы бы не получили бы теперь, эту лишнюю карточку, которая теперь в свою очередь, спасет нас. Да, спасибо нашему котоше. Он кормил нас 10 дней. Целую декаду мы одним только котом и поддерживали свое существование.

Ничего, не надо унывать. Все говорят, что самое трудное уже позади. И действительно, кольцо блокады Ленинграда уже в одном месте прорвано.

9 января

Мы с мамой еще живы. Улучшения пока еще никакого нет. На сегодняшний день мы имеем 200 гр. хлеба, хлеб сегодня хороший, очень вкусный, хлеб мы получили сегодня без очереди. Также мы имеем говорящее радио, идущую воду.

Вчера мы с мамой после двух тарелок супа съели и ту котлетку, которую хотели оставить до сегодня. И как съели: по маленькому кусочку поджаривали на вилке на угольках. И, Боже мой, как это было вкусно. Это было такое наслаждение. Если сегодня мама принесет
две мясные котлетки, мы опять будем наслаждаться.

6-го января я была на елке в театре имени Горького5. Сперва был спектакль «Дворянское гнездо», затем обед, танцы вокруг елки, выступление артистов. На елке было очень весело, хорошо. Я очень осталась довольна.

Я немного опоздала, у входа я получила талончик с цифрой 3, розовый, и билет «балкон, 2-й ярус, № 31». До антракта я сидела в партере, потом нашла свое место. В следующем антракте пошла в фойе. Здесь стояла красавица-елка, богато разукрашенная, сверкающая разноцветными лампочками. Музыка играла, вокруг елки кружились танцующие, сверху елку освещал цветной луч прожектора. Хлопали выстрелы хлопушек, обсыпая танцующих дождем конфетти, шуршали разноцветные ленты серпантина, опутывая присутствующих. Народу было так много, что я едва протолкалась и нашла своих ребят.

Когда начался следующий антракт, я, спускаясь по лестнице, встретила Леву Савченко.
— Лена, где все наши ребята?
— Здравствуй, Лева, ты тоже здесь? А никого больше из ребят, кажется, нет. Я никого не видала.
— Ну, ладно, я потом вас разыщу.
— Вы уже обедать?
— Ага.

И он побежал вверх по лестнице догонять своих товарищей. А я еще долго стояла, пропуская спецшколовцев. Вся Левкина спецшкола была 6-го на елке. И их в первую очередь повели обедать. А вообще на обед было 4 очереди. Вот я обедала в 3-тью очередь, и большинство наших ребят — в 4-ю.

В следующем антракте я сразу же в фойе увидела Тамару. Рядом с ней стоял Лева. Весь этот антракт мы втроем стояли и разговаривали. Лева рассказал, как они живут. Их очень хорошо кормят.

— А сегодня нам на завтрак, перед тем как вести сюда, дали полную тарелку лапши, вот такую вот полную, до краев, со сливочным маслом, и тарелку пшенной каши, — говорил Лева.
— Лева, а что ты сейчас кушал? Вкусный обед?
— Вкусный, значит, так: на первое, суп-рассольник, на второе котлеты мясные с гречневой кашей, на третье, что-то вроде мусса. Очень все вкусно, да только порции крошечные, облизнуться только.
— Лева, а как Димка, ничего не пишет?
— Нет, ничего, сам не понимаю, ни слова.
— А как, Тамара, Эмка?
— А я от нее тоже ничего не получаю. Ничего не знаю.
— Какие все-таки наши ребята свиньи. Уехали и забыли нас, скоты.

Встреча с Левой и этот непродолжительный разговор доставил мне большое удовольствие. Оказывается, Лева ничего не знает о наших мальчишках. Они к нему не приходят, он к ним не ходит. Адьку он тоже не видел. Еще он нам сказал, что, может быть, их школу эвакуируют. Тогда он обещал зайти к Тамаре проститься.

Пока обедала 2-я очередь, мы, кто в 3-ю, смотрели выступление артистов. Они представляли отдельные сценки из жизни Чапаева. Наконец я добралась до столовой. У входа нам вручили по столовой ложке, потом мы сели за длинный стол. Нам раздали по кусочку черного хлеба и суп в небольшом глиняном горшочке. Суп-рассольник был довольно густой, заправлен гречневой кашей.

Я съела всю жижу и начала перекладывать гущу в банку, в это время погасло электричество. В темноте я благополучно переложила всю гущу и, воспользовавшись темнотой, вылизала пальцами начисто весь горшок. Потом мы около часу сидели в темноте. Я уже съела весь свой кусочек хлеба и задремала, когда наконец принесли свет.

Подали второе. На маленькой тарелочке лежали одна, но довольно большая мясная котлета и не больше двух столовых ложек гречневой каши с соусом. Второе было совершенно холодное. Я все переложила в ту же баночку, а соус тщательно вычистила пальцем.

На третье дали на блюдечке желе из соевого молока. Весьма неаппетитная штука. Я ее положила в другую баночку. Больше ничего не дали. Я думала, что дадут, ну, хотя бы по конфетке или по печенью. Нет, ничего не дали. Было четверть 7-го, когда мы кончили обедать. Я помчалась домой, ведь дома меня ждала голодная мамочка, ведь мы так решили, что в этот день у нас на обед будет то, что я принесу из театра. Я рассчитывала прийти домой не позднее 4-ех часов, а пришла домой полседьмого. Ну и бежала же я, ног под собой не чуяла. Прибежала, мы сейчас же сварили из всего, что я принесла, суп, по две тарелки вышло, и разделили желе. Потом мы посидели у печки, погрелись и легли спать.

Так прошел этот день, о котором я мечтала еще в прошлом году, когда мы впервые узнали о том, что у нас будет елка с обедом. Я ждала этого дня с таким нетерпением. Мне казалось, что нас накормят настоящим праздничным обедом и потом дадут какое-нибудь угощение.

Я слышала, что в другом каком-то театре на елке для 7-го, кажется, класса дали обед: суп мясной с чечевицей, запеканка из макарон, желе и угощение: кусочек шоколаду, пряник, два печенья и 3 соевых конфетки.

Вот и не знаю, правда это или сказка. Наверно, брехня.​

OPENSPACE.RU