Пишет Дмитрий Моргунов из Латвии: Эх, а ведь было, было время, когда, четко чеканя шаг, шла десантура на параде в Риге! И были это мы — молодые, в голубых беретах и тельниках, вызывающие визг у девчонок одним своим появлением.

Мы, поднимавшиеся по тревоге, когда в Риге была стрельба между МВД И ОМОНом, уже сидевшие на летном поле, когда свергали Чаушеску, ловившие вооруженных дезертиров в лесах.

Вообще-то десантуры в Латвии не было до 89-го года. Ну а потом Горбачев решил, что Советская армия в «братских» восточно-европейских государствах уже как бы вроде и не нужна, и наши три ОДШБ (отдельный десантно-штурмовой батальон), бывшая и разделенная Бакинская десантно-штурмовая бригада, в числе прочих воротились в родные пределы.

Уж не знаю, с каким прицелом, но поставили наши батальоны, выведенные из Германии и Чехословакии, по одному в каждую прибалтийскую республику — Алуксне, Таураге и Вильянди. Потом на базе наших батальонов в Вильянди еще и батальон спецназа организовали.

Радость дембелей было трудно передать. Дело в том, что по какому-то договору СССР не имел право держать в Восточной Европе силы быстрого реагирования, а посему береты и тельняшки, святой для каждого десантника символ, определяющий принадлежность к Войскам Дяди Васи, выдавались им только на дембель, уже чуть ли не в самолете на родину. Да и вообще выбраться за пределы части можно было только для марш-броска или для очередных стрельб в составе роты и полной выкладке.

А тут Родина! Увольнения в Гулбене и Алуксне!! И кстати — не сказать, чтобы нас там плохо встречали. Наверное, в Россию было бы и лучше, но в спину никто не плевал и девушки кадрились без особого труда.

Дмитрий Моргунов в армии (это ему на плечо склонила голову красивая девушка).

Кроме того, батальон довольно удачно расположился — в бывшем ракетном дивизионе. Мудрый Горбачев где-то в то же время подписал договор об ограничении ядерных вооружений, и в Латвии очень удачно освободились военные городки от двух ракетных дивизионов мобильных ракет (по-моему, СС-11, но точно не помню). По сравнению с частями, которые выводились в поле, это был курорт.

Военных городков от ракетчиков осталось два, а батальон был один… И вот когда городок, в который мы заехали, был уже вполне обустроен и пригоден для жизни, комбату показалось, что во втором-то городке боевая зона побольше будет. А значит, и возможностей погонять бравую десантуру по лесам да по ракетным ангарам — заметно шире.

Уж не знаю, как он пробил эту идею, но через полгода жизни в одном городке в ночи (чтоб вражеский спутник не засек) батальон был поднят и в темпе резвого марш-броска брошен на освоение второго городка, где благополучно и просуществовал до моего дембеля в 1991 году. Ну да это присказка, сказка, как и водится, будет впереди…

Уже к утру, когда усталый батальон потихоньку осваивал новые казармы, из лесу неторопливо вышел бычок. Довольно большой такой бычок, с рогами и всем тем, что и полагается бычку. Ракетчики забыли — радостно вздохнули все. Мясо… это ж сколько мяса к нам пришло-то из лесу… Бычка быстренько охомутали, вбили колышек и оставили пастись до выяснения его нерадостного (для него) будущего.

Доложили комбату. Он быстренько созвал консилиум из военных, родом из деревни, по теме: насколько полезен мог бы быть бычок в нашей жизни. Оказалось, что как бы и не полезен. Молока не дает, зараза, жрет много, и одна от него польза, что и мяса в нем тоже много.

Осталось загадкой, кто был тот гений, заронивший в голову комбата мысль, что гениталии быка, это, как бы сказать… ну сейчас-то я могу смело сказать — афродизиак, а тогда мы таких слов не знали, но комбат понял.

Видимо, та же светлая деревенская голова на этом не успокоилась, а изложила еще и процедуру, при которой определенные части бычка могли бы оказать некое благотворное влияние на организм лица их потребившего. По этой процедуре выходило, что оскоплять бычка можно только тогда, когда он живой, а то пользы не будет, а будет один вред. Жизненная сила, стало быть, уйдет… Не окажет того эффекту… и уж на сковородку те части должны попасть непременно как можно быстрее, чтоб не растерять по пути те волшебные свойства, значится.

Военная мысль щелкнула, провернулась в голове, и родился план! Простой, как все гениальное, полностью отражающий суть ДШБ — ум, смелость и напор.

Проведение операции было назначено на следующее утро. Ну и конечно, весь свободный от нарядов личный состав собрался посмотреть на эту процедуру. Где ж еще такое увидишь.

Бычок мирно жевал травку (он вообще довольно мирный попался) и с некоторым недоумением поглядывал на орлов в камуфляжах и голубых беретах, потихоньку подтягивающихся поближе, и даже, кажется, несколько загордился от такого внимания. Эх, эта тяга к дешевой популярности…

Тут, наверное, мне следует открыть некоторые детали гениального (и совершенно секретного для бычка) плана операции перед читателями. Как уже упоминалось, план был прост. Самому здоровому минометчику Равилю поручалось скрытно, не возбуждая недоверия бычка, прогуливаясь с кувалдой… занять позицию перед бычком и по команде долбануть в район сосредоточения рогов кувалдой.

В то же время с другой стороны бычка уже должны были выдвинуться силы для проведения основной операции. Силы эти состояли из повара Васи из Ростова, вооруженного ножом, заточенным под бритву, и дополнительно экипированного сковородкой, ну, чтоб уж совсем время не терять. По той же команде Вася должен был после звука удара быстро подскочить к быку, отчекрыжить все, что болтается, и быстро бежать на кухню, где плита уже пылала жаром.

В общем, картина — на лужайке мирно пасущийся бык, вокруг где-то 500 человек десантуры, непринужденно прогуливающийся Равиль с кувалдой, всем своим видом показывающий быку, что он тут просто так погулять вышел, привычка у них в минометке такая, с кувалдами гулять, чтоб не расслабляться, видимо. И почти также непринужденно разгуливающий в тылах у быка, повар с ножом и сковородкой. И вот миг настал! Команда! Равиль одним прыжком преодолевает пространство до быка, замах…

Тут, видимо, надо все-таки дать пояснение. Армия она в общем-то во всех странах армия… Но вот, чтобы в Советской армии все шло так, как это задумывалось по плану — это была редкость. Не стал исключением и этот раз.

Короче, богатырский замах Равиля… и на пике замаха сама кувалда слетает с ручки и улетает в толпу зрителей. Ну, в толпе то, ребята шустрые (особенно когда кувалда летит) никто не пострадал, но вот Равиль богатырский замах уже остановить не смог. И получил бык таки по лбу, однако не кувалдой, а всего лишь рукояткой… Несколько ошарашенно бык посмотрел на Равиля, типа — ты чо?.. Равиль засмущался.

Но тут в дело вступил повар. Звук-то удара он слышал, а вот самого удара он не видел… Я до сих пор удивляюсь, как у него все так быстро получилось, но поваром он был классным и ножом владел на зависть. Момент — и вот уже повар бежит на кухню, унося с собой трофеи.

Тут возникла минута молчания… До быка медленно доходило, что же с ним произошло, до Равиля тоже. К чести Равиля до него дошло первым. Сказать, что он побежал, было бы неправдой — он улетел от быка.

И вот тут уже очнулся бык…

Я уже потом имел возможность понаблюдать корриду, и я скажу что тореадоры — смелые люди. Так быстро на гладкую сосну я не взбирался никогда, и видимо, уже никогда не заберусь. При этом я тыкался головой в сапоги того, кто был выше, и снизу в задницу меня активно подталкивала голова того, кто был ниже, и по личным ощущениям, так было до верхушки каждой сосны.

Батальон десантуры, развешанный по деревьям и заборам в латвийском лесу, это, я вам доложу, все-таки зрелище! Не то чтобы у меня тогда было желание любоваться, но вспоминая потом…

Быка в конечном итоге расстрелял замполит нашей роты из ПКМ. Он стоял дежурным по батальону, вскрыл ружпарк, и из окна второго этажа показал класс стрельбы из пулемета с рук. Ошметки мяса мы таки сдали повару, и он даже их приготовил. Мясо было жесткое, но съесть кусок было уже как дань уважения бычку, в одиночку сразившемуся с батальоном.

Через две недели после моего дембеля в батальон прилетел замкомандующего округом, сел на вертушке на плац и привез приказ. Через день батальон уже сидел в Ил-76 и летел в Абхазию разнимать грузин и абхазов… но это уже совсем другая история.

Короткая повесть об армии в четырёх главах

Предисловие — «Новобранец»

От начпрода пахло кожей новеньких хромовых сапог. «Ну что? — без расчёта на вразумительный ответ спросил он. — Думаешь, что при продовольственном складе тебе будет хорошо?» А потом, обращаясь уже к маленькому солдатику, возившемуся с коробками в глубине склада, прокричал:

— Петросов, принимай помощника-новобранца!
— Товарищ прапорщик, а звать-то его как? 
— Да какая разница! Зови его Новобранцем.

Глава первая — «Начпрод»

Через пару лет он собирался выйти на долгожданную пенсию. Двадцать один год тому назад, отслужив срочную, он не захотел возвращаться в деревенский дом к родителям и становиться механизатором в колхозе-миллионере по долгам. Не сильно хотел и служить, но это была хоть какая-то возможность для деревенского парня относительно прилично зарабатывать и поездить по стране. Хоть и не по выбору, а куда пошлют, но тем не менее… 

Собственно, грядущая пенсия и была его целью и смыслом нынешней жизни и службы. Пенсия открывала, как он думал, целый простор возможностей для будущей сытой и, главное, свободной от армейской тупости жизни. Правда, армия не всегда была такой. Прапорщик застал и времена, когда армия по инерции продолжала ещё заниматься боевой учёбой, а не только обустраивать генеральские дачи и приусадебные участки. Но было это давно, когда генералами были бывшие фронтовые командиры рот и батальонов, а не их избалованные в эпоху построения развитого социализма дети.

На должность начальника продовольственного склада он был назначен недавно. До этого он был начальником склада вооружений. Должности эти были равнозначные, но фактически это было немыслимое повышение, так как по значимости в реальной армейской иерархии начальников складов «начпрод» в период тотального дефицита всего превосходил даже и «начвещ» — должность начальника вещевого склада. 

Повышению в «начпроды» и расставанию со складом вооружений прапорщик рад не был, так как каких-либо преимуществ для себя извлекать из этой перемены он не собирался, потому что перенял от весьма набожной матери осознанную привычку следовать заповедям. В том числе и «не укради». И видел лишь недостатки в этой перемене, ибо уже от «безбожника» отца-механизатора перенял искренний интерес ко всему, что создано людьми из металла, даже если это созданное предназначено лишь для нарушения заповеди «не убий». 

Это противоречие в его сознании разрешалось на основе ещё одной заповеди — «не создавай себе кумира», отчего жил начальник склада в полном согласии с собой. Это согласие неспособно было разрушить даже и осознание им своего отличия от всех остальных сослуживцев. Прапорщик — он ведь и не солдатского чину, и не офицерского. Так ведь мало этого — он был совсем не такой, как и все остальные прапорщики, живя по заповедям.

Он был иным. Белой вороной. Чужаком для всех. Наверное поэтому он и попросил командира полка дать ему в помощники Петросова. Чтобы не дать заклевать. Тот тоже был чужаком для всех.

Глава вторая — «ПетрОс»

Он был каким-то нескладным, очень худым и маленьким. Родом из Баку, Петросов совсем не был похож на азербайджанца. Он не был похож вообще ни на кого. Бойцы азербайджанцы относились к нему с презрением и говорили, что он — азербайджанский армянин. Армяне тоже его за своего не принимали, так как он совсем не говорил по-армянски, и считали, что он скорее всего еврей, маскирующийся под армянина. 

Евреев-солдат в части не нашлось, поэтому опровергнуть или подтвердить заверения армян было некому. По-русски Петросов говорил с небольшим акцентом. Впрочем, и азербайджанцы уверяли, что азербайджанский язык для него тоже не родной. На самом деле он имел врождённый физиологический дефект речи и как следствие – специфический выговор, который можно было принять за южный акцент. Из-за этого для солдат со славянскими лицами он был «чуркой» по прозвищу Петрос.

Глава третья — «Друзья»

Подружились Новобранец и Петрос сразу. Задачей Петросова было помогать «Начпроду» на складе, вести записи и днём выдавать продукты дежурному по кухне. Принимал продукты на склад лично «Начпрод», и он не позволял ни Новобранцу, ни Петросову болтаться под ногами в это время. 

Новобранец же принялся охранять склад по ночам. Утром приходил сначала Петросов, отпирал навесной замок и двери на склад и садился за свои учётные записи. Потом уже появлялся «Начпрод», и только после этого Новобранец уходил спать до вечера. Вечером перед отбоем у Петросова были сорок пять минут уставного личного времени, и он частенько приходил к Новобранцу, заступившему уже на пост, пообщаться у склада. Изо дня в день. Из месяца в месяц.

Глава четвёртая — «ДембелЯ»

Было уже за полночь. Новобранец, как и всегда в это время, был на своём посту у склада. Вдруг из-за угла здания вышли трое дембелей, толкая упирающегося Петросова в спину. Новобранец тут же вышел им навстречу, но один из дембелей ударом ноги в живот отбросил его в сторону. «Пшел вон», — зашипел он и громко засмеялся. От удара Новобранец взвизгнул и почувствовал, что ему стало трудно и больно дышать. 

До появления в части он был бит неоднократно и боялся пьяных и агрессивных людей. А все трое дембелей были пьяны и, пиная Петросова, требовали, чтобы он открыл им склад. Новобранцу стало страшно, и он убежал за дальний угол здания. Оттуда он слышал, как Петросова бьют, а тот всхлипывает и о чём-то жалобно просит дембелей. Потом он услышал их радостные вскрики, затем звук отпираемого замка и скрип петель дверей склада. И как-то всё стихло на короткое время.

Новобранец осмелел, вышел из-за угла и увидел Петросова с опухшим и окровавленным лицом, который поднялся с земли и подошёл к раскрытой двери. В проёме стоял один из дембелей — самый здоровенный, а двое других подносили к дверям коробки. Петросов, чтобы снова навесить замок и запереть двоих дембелей внутри, попытался оттеснить верзилу, что стоял в проёме, и закрыть дверь склада, но не смог с ним справиться.

«Ах ты, чурка недобитая! Мало тебе?» — детина смачно сплюнул сквозь зубы, и в следующую секунду Новобранец увидел, как Петросов рухнул на землю, и уже все трое дембелей, окружив его, стали ногами избивать его друга.

Да, это был единственный его друг. Первый за всю его жизнь. Служба по охране склада — хоть Новобранец и относился к ней ответственно — была вроде как бы и понарошку. И защищать неприкосновенность склада в бою Новобранец готов не был. Так — дать сигнал тревоги. Да и не был он смелым бойцом. Совсем не был. До появления в части в драки не вступал никогда. Просто трусил. Хотя и был вполне крупным и сильным от рождения.

Хмель множил звериный кураж дембелей. «Чурка!» — кричали они, впечатывая сапоги в извивающегося на земле Петросова. Чурка! Чурка!

Новобранец стоял, смотрел на это и уже не убегал. Он почувствовал совершенно незнакомые ему прежде изменения в себе. Он впервые испытывал ярость и ненависть. К тем, кто хочет убить его друга. И ещё — чувство долга, не понарошку, охраняя склад, а настоящее. Это чувство впервые ясно осознанной предназначенности — защищать друга.

Бок продолжал болеть, но дыхание восстановилось, и Новобранец, вздыбив шерсть на загривке, неожиданно для врагов в прыжке повалил первого из дембелей. Полоснул его клыками по щеке и тут же с коротким рыком вгрызся всей пастью в ляжку второго. Третий дембель, реагируя на вопли подельников, отвернулся от лежащего Петросова и сумел ударить Новобранца ногой. 

Пёс, разомкнув челюсти, опять отлетел от удара, но уже не стал убегать, а медленно, скаля окровавленные клыки, двинулся на врага. Тогда дембель полностью развернулся к кобелю, расстегнул солдатский ремень и, намотав на руку край ремня, стал размахивать перед собой пряжкой. В этот момент Петросов, который оказался позади, снова поднялся и нанёс дембелю с размаху удар по уху подобранным с земли навесным замком. 

Дембель заскулил, как щенок, схватился за голову и побежал прочь. Двое подранков тоже потрусили за ним. Один — держась за разорванную щёку, а второй — волоча ногу. Поле боя осталось за друзьями.

История, естественно, имела огласку.

Петросов получил заслуженный внеочередной отпуск от командира части, о чём был составлен приказ.

Новобранец — содержимое пяти банок вкуснейшей говяжьей тушёнки от Начпрода, о чём был составлен акт списания.

Дембеля — дисбат. Через приговор.

Послесловие — «Мужики»

«Права была матушка, — думал Начпрод через год, провожая в положенный срок на дембель возмужавшего Петросова с его верным другом — крупным кобелём по прозвищу Новобранец, — каждому воздаётся по делам его». 

Офицерская общага, жанровые зарисовки

Ноябрь 1983 года, шесть с копейками утра, суббота. Я бегу шестикилометровый марш-бросок, я – старший лейтенант Советской армии. По ляжке шлепает полевая сумка, по заднице – съехавшая кобура с пистолетом, по позвоночнику стучат два автомата АК-74. 

Лейтенант Эдельштейн

Рядом пыхтит сосед по офицерской общаге – лейтенант Мишка Эдельштейн. У него на спине – три автомата. Впереди нас по замерзшим лужам тяжело бухают кирзовыми сапогами наши два взвода – первый (Мишкин) и второй (мой).

Наша с Мишкой задача – чтобы наши взводы пробежали эти 6 км «в норматив». Иначе комбат тренировками замучает – спортсмен, блин, попался, не повезло. А поскольку взвод должен прибежать к финишу в полном составе, мы, как отцы-командиры, тащим автоматы своих ослабевших солдатиков. Иногда крепким матом подгоняем отстающих. С неба сыплется крупа с дождем, скользко, скучно…

Чтобы как-то развлечься, я начинаю выносить Мишке мозг. Мишка – кадровый «летёха», что редкость – еврей и кадровый. Причем, офицер в третьем поколении. Его дед еще в гражданскую геройствовал с Троцким. Отец – орденоносный ветеран Великой Отечественной, Берлин брал. И Мишка подался по стопам своих предков сознательно. Служит он умело и честно. Солдаты — уважают, начальство ценит. А я – в армии человек временный. Призвали после гражданского вуза на два года. Мой срок заканчивается через пару недель…

— А скажи, Миха, сколько тебе служить-то осталось? – пыхтя, спрашиваю я.

— Еще 20 лет, — не подозревая подвоха, докладывает Мишка.

— Мно-о-ого… А мне через пару недель – на дембель. Домой поеду. А знаешь, Мишка, что я на дембеле буду делать каждую субботу?

— Ну… — выдыхает Мишка.

— А буду я каждую субботу заводить будильник на 6 утра, специально просыпаться и думать о тебе. Дескать, я вот тут в теплой кроватке, а Мишка Эдельштейн в этот самый момент бежит марш бросок. Все 20 лет буду каждую субботу в 6 утра ставить будильник, просыпаться и думать о тебе… Что я тут в кроватке нежусь, а мой кореш Мишка уже бежит. В дождь и снег… А потом я буду переворачиваться на другой бок и спать дальше.

— Гад ты, — выдыхает Мишка.

— А вставать на гражданке по субботам я буду в 11, — мечтательно развиваю я тему, — Моя мама по субботам вку-у-усные оладушки печет. И я их люблю кушать с малиновым вареньем. И запивать «кака-а-авой»...

Слова «какава» Мишка не выдерживает. Со словами «ну ты и сука», он на бегу пытается врезать мне пендаля под зад. Я уворачиваюсь, он поскальзывается и падает. Его фуражка летит в канаву, три автомата с грохотом бьют по загривку. Я отлавливаю в канаве его фуражку, помогаю встать, беру один из трех его автоматов на себя. Мы бежим дальше.

— Извини, — говорю, — Мишка. Я это так, неудачно пошутил.

— Забыли, — мрачно цедит Мишка…

Мы с Мишкой – закадычные друзья. Наши койки в офицерской общаге стоят рядом. Я старше Мишки на год и на одну звезду (я уже – старлей), но именно он, кадровый офицер, учил меня, неумелого «двухгодичника», служить в армии… Сейчас полковник украинской армии в отставке Михаил Эдельштейн – хозяин небольшой телекоммуникационной компании во Львове. Недавно нашли друг друга в Фейсбуке, переписываемся, 30 лет прошло...

Младший лейтенант Поточкин

Чтобы стать в советской армии младшим лейтенантом, надо было очень постараться. Дело в том, что военные училища выпускали сразу лейтенантов. И потому стать младшим можно было только одним способом – быть разжалованным.

Младшему лейтенанту Коле Поточкину было за сорок. Он прошел целую эпопею разжалований. Когда-то он успел побывать майором, но потом что-то внутри Коли переклинило, и он пошел вниз по лестнице званий. Майор – капитан – старлей – летеха и, наконец – младший лейтенант. «Микромайор», как ласково говорили товарищи. Вообще, другого бы давно выгнали из армии, но Колю ценили. Коля был начфин – военный бухгалтер. Его ценили, как финансового гения дивизии.

А за что его регулярно понижали в звании? Был у Коли один «бзик». Раз в месяц он напивался и делал «ночной обход». Этот «обход» выглядел так: Коля являлся в штаб дивизии, вваливался ко всем дежурным по очереди и громогласно командовал: «Что за х…ня? А ну доложите!» Обойдя так всех оперативных дежурных дивизии, он являлся в офицерскую общагу и заканчивал «обход» там.

Что надо было делать в случае, когда в твоей комнате появлялся мл. лейтенант Поточкин и требовал «доложить»? Привстать на кровати и командным голосом гаркнуть: «Лейтенант такой-то, нахожусь на отдыхе». Коля командовал «продолжайте» и уходил. 

Если ему не докладывали, Коля стоял в дверях и повторял приказание «доложить» до тех пор, пока ему не «докладывали». Обойдя все комнаты, он ложился спать. К этому все у нас привыкли. А по утрам Коля еще раз аккуратно обходил все комнаты и лично перед каждым извинялся, дескать, «простите, я вас вчера побеспокоил…».

Но случилось страшное. К нам в дивизию приехала огромнейшая и высоченная комиссия из Генштаба. Проверяющих было так много, что нескольким майорам не хватило места в гостинице – их подселили в пустующие комнаты нашей общаги. И надо было такому случиться, что как раз в ту ночь у младшего лейтенанта Поточкина был запланирован «ночной обход»…

…Когда на грохот прибежали остальные обитатели общаги, комната приезжих майоров выглядела так, как будто в нее попал фугас. Поломанные стулья, перевернутые кровати, три красных потных майора в трусах и младший лейтенант Поточкин в разорванной в клочья форме с ножкой от стула в руке – в углу, как загнанный зверь. «Доложите! Доложите, суки!» – кричал Поточкин...

Майоры, когда в 2 часа ночи «микромайор» Коля потребовал у них «доложить», страшно осерчали и долго пытались Колю вышвырнуть. Они не знали, что Коля был штангистом и когда-то даже выступал на союзных соревнованиях от ЦСКА. Невысокого роста, он имел шею толщиной с женскую талию. Не разглядели в темноте майоры бычьего здоровья Коли...

«Что делать с ним, — спросили уставшие майоры. – А вы ему доложите, — посоветовал саперный капитан Сашка. – Что доложить? – Известно что: майор такой-то нахожусь на отдыхе и так далее…» Майоры немного еще поматрились и «доложили», все по очереди — младшему лейтенанту. Коля скомандовал «продолжайте» и ушел спать. А утром, как обычно, он обошел все комнаты и перед каждым извинился.

В дивизии был страшный скандал. Майоры накатали каждый по рапорту, потребовали уволить Колю из армии или понизить в звании. Но кто же уволит хорошего бухгалтера? А ниже младшего лейтенанта понизить офицера в звании уже нельзя. В мирное-то время…

Старший лейтенант Яроцкий

Серегу Яроцкого в общаге звали «Серега Афганец». Когда я пришел служить в ноябре 81-го, афганская война едва началась. В те времена молодые кадровые офицеры Советской Армии горели энтузиазмом – повоевать. Одурев от гарнизонной тоски, половина из них написала рапорты с просьбой направить в Афганистан. Тогда эта война казалась им короткой, победоносной и героической.

Написал и Серега. Получил предписание, но перед самым отъездом устроил «отвальную», в процессе которой выпал из окна второго этажа и сломал ногу. Афган ему, конечно, отменили – в гипсе, что ли воевать?

Через три месяца нога срослась, Серега еще раз упросил начальника отдела кадров дивизии выдать ему предписание на войну. Получил. Но в процессе «отвальной» подрался с соседом-майором (не по злобе, а от широты души). Майор сломал ему челюсть (тоже не по злобе, а от избытка здоровья), и начальник отдела кадров, матерясь на всю дивизию, опять срочно нашел Сереге замену. С тех пор Серега и получил прозвище «афганец». Все это было еще за год до моего призыва, мне это рассказали соседи – объяснили, почему у Сереги кликуха «Афганец».

Я не писал никаких рапортов, но всего через месяц от начала службы получил предписание на эту самую афганскую войну. Дело было как раз перед новым 1982 годом. Надо – так надо. Я съездил домой, отпраздновал НГ, попрощался с семейством – женой и полугодовалой дочуркой… Как сейчас помню, билет до Ташкента у меня был выписан на 13 января, а оттуда уже – армейским «бортом» до Кабула.

Но 9-го января 1982 года вдруг приходит приказ Министра обороны – офицеров-двухгодичников а Афган не брать. Мне срочно – отбой. А вместо меня срочно – злополучного добровольца Серегу-Афганца. На этот раз во время «отвальной» Сереге не наливали. Сам попросил «поберечь» его. Отвалили (берегли, как зеницу ока) и отправили.

А через полгода Серега-афганец прибыл к нам в кресле-каталке. Худой, как скелет, бородой заросший – из 25-летнего парня стал вдруг 70-летним старцем-инвалидом. Только по голосу и узнали. В первом же бою он получил осколок в позвоночник. Сказал нам, что ходить не будет никогда – не хватает примерно 5 см. спинного мозга. Такое не срастается.

Душманы за год войны уже сообразили, что лучше всего минометный огонь вести по антеннам. Антенны – далеко видно, их в землю не закопаешь. А там где антенны — там рядом штаб.

Серега был – связист, как и я.

Вша на поле Куликовом

— Ра-а-а-вняйсь! Смирр-р-р-р-на! Как стоишь, боец? Приказа не слышал? Живот втянуть! Смотреть прямо перед собой! Упор лежа — при-и-и-нять! Что?! Боец! Я не-е-е-е по-о-о-онял… 

Знакомые до боли команды, и главное, непередаваемые сержантские интонации вырвали меня из сна и мигом пробудили давно дремлющие за ненадобностью рефлексы. Встать [здесь — имя автора], встать! Где тумбочка с формой? Секунды бегут неумолимо, а еще сапоги найти, портянки намотать… Тьфу ты, черт!

До меня постепенно начинает доходить нелепость происходящего. На соседних диванах спокойно посапывают друзья, за окном догорает костерок от вечерних шашлыков, на часах — три часа ночи, на дворе — XXI век… Приснится же такое! Удивляясь сам себе, ложусь обратно на диван, укутываюсь поплотнее и…

— Боец, это что было? Так только на бабу ложатся! Еще десять отжиманий!!! Раз-два-раз-два… Сон улетучивается окончательно…

Собрались мы с друзьями как-то отпраздновать Лиго (аналог дня Ивана Купалы). Праздник летнего равноденствия, древний праздник, аж с языческих времен. В Латвии он весьма и весьма популярен и даже возведен в ранг дополнительного выходного. Но в отличие от других официальных праздников, у нас его праздновали все и всегда, независимо от национальности, вероисповедания и политических взглядов.

А празднуется он у нас обычно так: собирается большая компания, закупается пиво, мясо для шашлыков, прочие атрибуты походной жизни, и… на пару дней город вымирает. Компании отправляются на дачи-природу-речку-лес — с ночевкой, с песнями-плясками, кострами и т.п. И веселятся всю ночь напролет, попивая принесенные с собой напитки и поедая пропеченное на костре мясо, с хрустящей корочкой угольков и непередаваемым вкусом дымка, остающегося на губах и руках… Замечательно!

В этот раз компания собралась особенно большая. Человек этак 20-25. А так как с нами были еще и дети, то от поездки на дикую природу мы дружно отказались, а сняли несколько домиков на базе отдыха. Сама база представляла собой лесную территорию, на которой там и сям меж деревьями были выстроены летние домики, а в промежутках между ними были вкопаны бревенчатые столы и места для костров, аккуратно обнесенные кирпичиками. Разумеется, не мы одни были такими умными, и соседние домики также были заняты другими компаниями, которые тоже собирались всю ночь напролет веселиться, жарить шашлыки и пить пиво. Ну и ладно. Всем очень весело и хорошо.

Вечер прошел славно. Всего — вдоволь, настроение — отличнейшее, погода на редкость теплая, а комары куда-то дружно исчезли. Красота! А когда наступила совсем уж поздняя ночь, все потянулись потихоньку к домикам, чтобы поспать несколько часов до рассвета, вповалку на раскиданных матрацах, спальниках и раскладушках...

За столом с остатками пиршества остался сидеть фрагмент нашей компании, состоящий из трех человек, которым то ли места в домике не хватило, то ли просто расходиться и пропускать такую ночь было жалко. В общем, сидят они втроем за столом, попивают в темноте пиво и водочку, закусывая подостывшим мясом, покуривая и ведя неспешную беседу о том да о сем. Прелестная летняя ночь! И тут…

Из темноты внезапно материализуются две абсолютно нетрезвые личности, и в классическом стиле всех фильмов про хулиганов требуют закурить. Сквозь ночной сумрак личности кажутся весьма субтильного телосложения, но от этого менее задиристыми они почему-то не становятся. Мат через слово, плоские шутки, расспросы в стиле «а вот кто ты такой, что тут сидишь» и т.д. 

Попытки урезонить и выпроводить непрошенных гостей ни к чему не привели, только больше и больше их распалили. Слово за слово, личности уже и за грудки начали хватать, и закопать обещают, и руками размахивают, бокал с пивом со стола смели, гады… В общем, назревает веселье. 

Ну да ничего особенного. Дело не скажу что привычное, но знакомое. Личностей всего две, на ногах они стоят с трудом, наших – трое, да и мужики не хилые. Утряслось бы как-нибудь. Но тут один из гостей, которого излишнее резко оттолкнули, упал и от обиды, не найдя ничего лучшего, во всю мощь своих легких заорал: «РЕБЯТА, НАШИХ БЬЮТ!!!» 

До сих пор для меня остается загадкой, на что он, собственно, рассчитывал? Может, ожидал появления отряда здоровенных сподвижников-мордоворотов, может, еще что. Но в любом случае лучше бы он этого не делал…

Я не знаю ни одного мужчины, будь он хоть юнцом безусым, хоть дедушкой преклонных годов, будь он хоть трижды мертвецки пьян, но который, заслышав это старый как мир клич, не взбадривался бы и не несся сломя голову защищать СВОИХ. Все так и получилось. 

Только выяснилось, что засадного полка здоровяков-мордоворотов у гостей припасено не было, а вот этих самых НАШИХ, кои клич в ночи восприняли на свой счет, повылазило из домиков человек 20-25. И не юнцов, а вполне сформировавшихся, похмельных и злых от недосыпа и воплей под окнами дядек. Да еще жены повылазили, да еще дети орущие… И все ищут врага!

Когда кто-то наконец догадался включить свет в фонаре, взору стороннего наблюдателя предстало эпическое полотно:

Утро Куликовской битвы, правда, без татар… Вернее, с двумя татарами-недомерками, со всех сторон супротив которых стояло во всей красе русское воинство, понятное дело, мучимое похмельем и от того вооруженное до зубов огорчением неистовым. И огорченные те воины с недоумением рассматривали центр полянки, где стояли в растерянности несчастные вороги, двум вшам подобные, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся нетрезвыми пацанами лет по 16-17. Мертвая сцена…

И чего с этими ворогами прикажете делать? Бить – силы явно неравны, да и взрослые дяди мы уже. Просто так отпустить? Обидно – разбудили гады, да еще и хамили, да еще и не протрезвели… Вызывать полицию – еще глупее… И так бедняги, судя по виду, уже сообразили, во что вляпались. Может, и убежали бы, да некуда — в соседнем домике живут. Да и как тут убежишь, когда ты со всех сторон окружен превосходящими силами противника? Так и стояли они в центре поляны, с тоской в глазах, готовые на смерть жуткую-лютую. Но не ведали они тогда еще, что ждало их дальше.

Пауза начала неприлично затягиваться… И вот тут кому-то пришла в голову светлая мысль. А где же наш Е.А. (назовем его так)? Он же в армии сержантом ВДВ был. Вот пускай и блеснет воинским умением всем на радость, а юнцам на пользу. Все равно скоро уже рассвет…

Когда свежепробуженному Е.А. разъяснили суть задуманного, он как-то уж очень подозрительно просиял и даже слегка протрезвел. И вспомнил молодость…

Когда я и еще несколько товарищей, ночевавших в дальнем домике, подтянулись к месту событий, нашему взору открылась до боли знакомая по молодым годам картина:

Окруженные со всех сторон расположившимися в привольных позах и попивающими пиво зрителями, стояли навытяжку два несчастных, свежепризванных новобранца (а куда ты от такого призыва денешься?). Перед новобранцами, заложив руку под специально одетый и приспущенный до… (ну вы поняли, до чего) ремень, гоголем вышагивал бывший бравый бывший сержант бывшей армии бывшего государства… 

— Ра-а-а-вняйсь! Смир-р-р-р-р-на! Как стоишь, боец? Приказа не слышал? Живот втянуть! Смотреть прямо перед собой. Вспышка справа…

И так до самого утра, когда с первыми лучами солнца для несчастных рекрутов прозвучала долгожданная команда "ОТБОЙ!"…

На следующий день, проспавшись к обеду, молодые солдаты пришли к нам опять, но тихие, вежливые, с бутылкой водки, извиняться… Кстати, оказались они весьма неплохими ребятами, только молодыми еще слишком… Ну да ничего. Молодость — дело поправимое. Накормили мы их завтраком, угостили пивом… 

И день потом прошел просто замечательно. Вот только бравый сержант запаса Е.А., уж больно ехидно поглядывал изредка в сторону гостей своими добрыми, серыми, со стальным отливом глазами ...

БОЕВОЙ ПРИКАЗ

Дело происходило в конце перестроечных 80-х. Уже пару лет после окончания юрфака родного универа я работал следователем прокуратуры. «Попавшие» в двухгодичники однокашники уже заканчивали отдавать долги Родине и стойко переносить все, что на них грузили, когда я получил повестку из военкомата.

Поскольку с детства страдал близорукостью в крайних формах, то документ типа «повестка» меня ничуть не взволновал, да и не слышал я о призывах спустя два года после окончания. Так что решил, что это просто рутинная процедура.

«Хренушки-какушки», как говорит один мой близкий друг! Сладкоязычный капитан в военкомате оповестил меня о том, что органы военной уссыции страшно нуждаются в толковых следователях (о сладкий бальзам лести в душу молодого следователя) и мне предлагается исполнить почетный долг соло. При этом служить предлагалось не черти где, а дома, т.е. в престижном Рижском гарнизоне. В такое место в те времена попадали исключительно по блату — а тут-на тебе.

Но будучи птицом гордым и погоны не переносящим я конечно в ответ громко фыркнул и сказал что за лейтенантские надбавки любимой работой не поступлюсь. А присовокупил, что я почти слеп и потому в армию не годен (что и соответствовало действительности лет 5 взад от описываемых событий).

Капитан ухмыльнулся. Саркастически. И меня отпустили. О обо всем этом я не поленился поведать своему вышестоящему прокурорскому начальству, которое в восторг не пришло, услышав, что его следователя блатуют куда-то и пообещало разобраться. В спокойствии безмятежном провел я следующие полгода, пока не получил в первых числах декабря повесточку в военный комиссариат. Молод был и наивен.

Встретил меня тот же капитан. Улыбался он приветливо. Новости для меня были две и обе плохие. Во-первых, как оказалось, это я рядовым с такими подслеповатыми глазками не могу служить. А лейтенантом уссыции — запросто. Я потом сам этот приказ изучил. По нему выходило, чтоя мог быть и вовсе слепым, а все равно подлежал.

А во-вторых, мне медоречиво было поведано, что начальству моему надо было не с енералами-военными комиссарами разговоры разговаривать, а с ним-капитаном. Вывод — не хотел служить в Риге — вот тебе повестка и через 10 дней будь любезен прибыть к месту службы в Краснознаменный Дальневосточный ВО, г. Хабаровск, прокуратура округа. Пауза.

Как я прибывал, искал место службы и менял бороду на квартиру — это в другом опусе.

Худо-бедно — прибыл и стал справлять службу в славном Лесозаводском гарнизоне, аккурат посередине между Владивостоком и Хабаровском. Опыт работы был, в общем, ничего страшного.

Месяцев через несколько мне вручают дело. Изучи, говорят, а потом с ним на доклад в прокуратуру округа. Изучаю. Дело страшное. 56 трупов. Коротко фабула такова: Имелся неподалеку от гарнизона военный совхоз. Что это такое, как выглядит и пахнет — это тоже не сейчас. Не вдруг. Это надо сосредоточиться, чтобы описать.

Пасли там двое солдат коров около ж/д полотна. Ночью, летом, святое дело, коров жрал гнус, комар, мошкА и другой разный насекомый, терзал овод и шершень. Бедная животина спасалась от этой напасти как могла и спаслась на железнодорожной насыпи. Как показало следствие, материалы которого я добросовестно изучил, шпалы пропитывались спец. составом, который вся это кровососущая сволочь переносила плохо. Так что на рельсах скотине наступало облегчение.

И вот — ночь, пастухи спят, коровы блаженствуют в темноте и прохладе, никто не кусает, не пасет и не повышает удойность. На ту беду в предрассветный час в направлении Хабаровск-Владивосток следовал товарный поезд, машинист которого на фоне едва светлеющего неба усмотрел стадо и путем экстренного торможения столкновения с коровами сумел избечь.

Однако, на этом события той ночи не кончились. Навстречу товарному следовал пассажирский скорый поезд №1 Владивосток-Москва (или №2 — не помню). И его машинисты на фоне светлеющего неба ни фига не углядели, т.к. дорожка то шла немного под уклон и коров на фоне неба им не видать было. По какой-то технической причине оповестить скорый о препятствии не смогли и на скорости 120 км/ч поезд все стадо смел. 56 коров полегли на рельсах в один момент.

Показания машинистов без содрогания нельзя было читать. Куски коровьих туш летели перед тепловозом и, разбивая стекла, падали на машинистов товарняка. В общем, скотобойня, фильм ужасов и катастрофа в одном флаконе.

Понятно, по такому поводу моментально возбудилось уголовное дело, которое к моменту его (дела) попадания в мои руки, было уже прекращено, т.к. ни вины солдатиков, ни машинистов обнаружено не было, а коровы понесли не заслуженное, но суровое наказание.

Среди аккуратно, как полагается в армии, подшитых документов, я обнаружил и заключение экспертизы, вывод которой коротко говоря сводился к тому, что если бы в момент столкновения пассажирский стал бы тормозить, то неминуемо ушел бы под откос со всеми пассажирами, которых, надо сказать, было в том поезде немало.

Недоумевая, отправился я в прокуратуру КДВО для получения руководущих указаний. Указания мне собрался дать довольно замшелого вида подполковник уссыции. Посмотрев на меня рыбьим взглядом (штафирка гражданская), он поинтересовался моим мнением относительно дела. Я пожал плечами, т.к. никаких поводов для дальнейшего исследования трагической гибели животных не мог себе вообразить.

Тут старший «коллега» многозначительно заметил, что машинисты пассажирского врут, коров они, дескать видели, но тормозить «не хотели». А потому дело надо возобновить и передать в транспортную прокуратуру. Когда я поинтересовался, каким это способом тов. подполковник собирается доказать, что машинисты «видели, но не хотели», то тут и услышал главное.

В этот момент я и получил БОЕВОЙ ПРИКАЗ. Приказано мне было ровно следующее: в деле не проведено самое важное и главное следственное действие — следственный эксперимент. Ага, именно он, тот самый, многократно воспетый в анекдотах про ментов и т.п. На полном серьезе мне предлагалось договориться с машинистом очередного скорого Владивосток-Москва, разогнать его до скорости 120 км/ч, поставить на полотно 56 (!) живых (!) коров и в ночи посмотреть — видно их на фоне неба или нет.

Охренев от такого предложения я не бросился за скорой психиатрической помощью, а вступил в дискуссию (пререкания), аппелируя попеременно то к уголовно-процессуальному кодексу, то к здравому смыслу, то играя на любви к животным вообще и к человеку, как к частному случаю этой любви, в частности.

Попытки мои были тщетны. Я услышал непередаваемые сентенции о том, что на гражданке «неправильно понимают суть и смысл следственного эксперимента». А суть и смысл сводится к тому, что все обстоятельства и детали должны быть воспроизведены в точности. После моего категорического отказа исполнять такой «эксперимент», раздался дикий рев о том, что это боевой приказ и еще много про трибунал и иные приятные вещи.

Ну вот почти и все. Кончилось все просто. Поняв, что если я и проигнорирую этот приказ, то всегда найдется исполнительный идиот, который сумеет путем нечеловеческих усилий длоговориться и с машинистом и с майором — начальником совхоза. И тут уже только вопрос везения и времени — кто погибнет — еще 56 коров или неизвестно сколько людей (заключение экспертизы стояло перед глазами).

И пошел я солнцем палимый в управление Дальневосточной железной дороги. И рассказал в лицах всю эту историю заместителю начальника. И позвонил тот, синея от напряжения, прокурору округа. И отменили мой несчастный боевой приказ. Однако о следственных экспериментах и боевых приказах в органах военной уссыции я, быть может, еще напишу в каком-либо своем следующем опусе.