Как работает частный бизнес в Беларуси. «Бизнес мой, а помещение народное».

В Республике Беларусь действует уникальная для постсоветского пространства социально-экономическая модель. Все крупнейшие стратегические предприятия в промышленном и аграрном секторе остаются в собственности государства. При этом власть сохраняет доставшуюся ей в наследство от Советского Союза социально-ориентированную модель экономического развития. Как известно, для консерваторов или либералов подобная конструкция — невозможна и неприемлема.

Насколько подобное положение вещей устраивает белорусов и как в таких уникальных условиях живется частному бизнесу, в интервью рассказал политический аналитик, а по совместительству, частный предприниматель Михаил Малаш.

Михаил назначил встречу корреспонденту РИА Новости Украина в уютной мини-гостинице на окраине Минска, которая очень похожа на привычные нам частные усадьбы в Карпатах.

Мой собеседник называет себя «мелким буржуйчиком», но, как и положено политическому аналитику, видит всю полноту картины.

— Почему в Белоруссии, в отличие от Украины, нет олигархов?

— У нас нет олигархов, потому что у нас собственность принадлежит государству. У нас не было приватизации, нам ее не навязали. Суть белорусской социально-экономической модели заключается в том, что у нас доходы от собственности принадлежат государству. Олигархат — это класс собственников, которые завладели доходами, ранее принадлежащими народу.

Ведь госпредприятие не только налоги платит. Государству, как собственнику, достаются доходы от успешного госпредприятия. Причем по бухгалтерии принципиальной разницы нет, как называются те деньги, которые получает государство — дивиденды или налоги. Понятно, что государственное предприятие совершенно не заинтересовано в минимизации налогообложения, в отличие от частного.

В отношении государственного предприятия понятие «налоги» вообще неактуальны. Чем меньше оно заплатит налогов, тем больше у него останется прибыли, которая потом все равно уйдет в казну.

Поэтому государственная собственность является не чем иным, как источником существования доходов государства. И у нас эти доходы остались внутри государства.

И государство, благодаря этим большим, по сравнению с соседями, доходам, обладает возможностями мощного инвестирования в экономику. Это является причиной, так называемого белорусского экономического чуда, которое на сегодняшний момент уже минимизировано, но наблюдалось последние 15 лет.

Если у россиян, прибалтов, украинцев, доходы от собственности присваивались олигархами и вывозились куда-то на Запад и куда-то еще, то у нас эти доходы от собственности не присваивались, а оставались внутри страны и распределялись государством.

— И куда государство их вкладывало?

— Государство на эти деньги строило дороги, реставрировало замки, поднимало сельское хозяйство, вытягивало за уши промышленность. И половина этих денег у нас шла на жилищное строительство. Мы мощно решали унаследованную от советских времен жилищную проблему, которая сейчас уже практически решена.

У вас, в Украине,  а особенно в Прибалтике, эта жилищная проблема частично решается не за счет строительства, а за счет сокращения населения. Поэтому у вас она не настолько острая — вы этого просто не чувствуете, а уж тем более прибалты, где население сократилось на четверть.

Жилищную проблему можно решать либо за счет увеличения квадратных метров, либо за счет уменьшения количества людей, поэтому половина мощных государственных инвестиций, полученным благодаря огромным доходам от собственности, шла на инфраструктурное развитие.

Обратите внимание, что, в принципе, инвестиции в жилищное строительство, в жилищную инфраструктуру, не дают  производственной отдачи. Поэтому сейчас,  когда у нас резко сокращается жилищное строительство, мы, таким образом, получаем возможность сбросить с себя этот балласт.

— Жилищное строительство сокращается из-за кризиса?

— Понятно, что сейчас у государства  инвестиционные возможности сократились,  и государство их сокращает в первую очередь за счет жилищное строительства, которое, по большому счету, нам уже не нужно. Ну не можем же мы до бесконечности строить квартиры?

А в регионах жилищной проблемы уже давно нет. В сельской местности ее и быть-то не может. То есть, жилищная проблема существует на сегодняшний момент в остаточном виде только в Минске.

И вот в этом заключается суть белорусской социально-экономической модели. Потому что когда говорят, что у нас бесплатное то,  сё — это мелочь, это не самое главное.

Самое главное — это способность к мощному государственному инвестированию, основанная на сохраненных у государства доходах от собственности.

— Однако мы постоянно слышим, что государство — неэффективный собственник.

— Это не более чем оправдание. То есть эффективней, когда олигарх выкачивает нефть и доходы от выручки кладет на зарубежный счет?

С точки зрения интересов тех, кто так говорит, так и должно быть, это — эффективно. Но с точки зрения национальных интересов, эффективно, когда деньги остаются внутри. Эффективно инвестированные деньги лучше, чем деньги, которые вывезены и украдены в пользу Запада.

— Насколько развит в Белоруссии частный сектор? Говорят, что у вас в стране практически нет частного бизнеса.

— У нас государственный сектор составляет примерно 70% экономики. Остальное —  частный сектор, который, в свою очередь, делится примерно на три равных части: на малый бизнес, средний,  крупный отечественный бизнес и иностранный капитал.

Иностранный капитал — это около 10% ВВП. Это «Макдональдс», «Кока-Кола», это иностранные банки. Например, крупнейший «Приорбанк» — это дочка «Райффайзена». Это и сотовые компании.  Вот «Белтрансгаз» россияне купили, и это уже иностранный капитал. Ну и много подобных структур.

Поэтому говорить о том, что у нас совсем уж нет частного бизнеса — ну, это глупо.

— Малый частный бизнес в Белоруссии имеет какие-то особенности?

— Например, моя мини-гостиница, мой мебельный магазин не являются продуктом приватизации, как в других окружающих нас странах дикого капитализма. 

Мой бизнес — совершенно новое качественное явление, он возник просто на пустом месте. Я ничего не приватизировал, а взял государственное помещение в аренду и там поместил мебельный магазин.

Мне принадлежит не собственность — помещение продолжает принадлежать белорусскому народу в лице государства, а логистическая схема. То есть мне принадлежит сам бизнес.

Бизнес мой, а помещение народное, то бишь, государственное. Вот примерно такой частный бизнес у нас составляет 30%.

— Чем занимается частный бизнес в Белоруссии?

— В разных структурах экономики доля бизнеса, конечно, разная. В большинстве своем торговля у нас на 80% частная.

Кстати, сети гипермаркетов — это в основном иностранный капитал, но есть и отечественный. Больше всего частного сектора в торговле, в услугах тоже много. В грузоперевозках: фуры, которыми мы оказываем транспортные услуги, в основном все частные. Железная дорога, энергетика, разумеется, государственные.

У нас существует естественный баланс, который мы, как суверенное государство, вправе выбирать.

Суверенитет — это право быть хозяином в своей стране, право устанавливать свои порядки и законы. 

Вот право выбирать какой у нас будет процент между госсектором и частным сектором — это тоже суверенитет, поскольку это баланс между интересами индивида и интересами общества. Такой баланс  у нас сложился на сегодняшний момент. Это не значит, что у нас есть стремление, чтобы госсектор преобладал над частным. Это не является самоцелью. Но этот баланс в целом всех удовлетворяет.

— Действительно ли всех?

— У нас подавляющее большинство людей, даже те, которые не поддерживают власть, даже те, кто бил окна в Доме правительства в 2010 году, если их опросить, практически все будут категорически против того, чтобы «Беларуськалий» приватизировали. То есть, категорически против того, чтобы он достался какому-то олигарху. Понимаете?

У нас президента не все поддерживают, но у нас все поддерживают социально-экономическую модель. Вот в этом у нас абсолютное единство, подавляющее.

— Мы часто слышим, что «белорусский частный бизнес — это большой миф», что частная инициатива у вас подавляется. Чем же недовольны предприниматели? Налогами?

— Вы знаете, налоги не являются основной проблемой в частном бизнесе у нас.

Основной проблемой частного бизнеса у нас является то, что государство, бывшее советское, совершенно не умеет (а оно еще  молодое, неопытное) выстраивать отношения с частной инициативой. Будь то общественная деятельность или коммерческая деятельность.

В любой общественной инициативе государство совершенно подсознательно видит  враждебность и настороженно к этому относится. Государство просто не понимает, как выстраивать отношения, поэтому ему гораздо приятнее было бы, чтобы не было  никаких предпринимателей.

Государство относится к бизнесу  как к наименьшему злу, которое навязалось, и его приходится терпеть. Но это постепенно изживается.  

— Какой именно бизнес «душит» государство?

— Разные виды бизнеса объективно имеют разный уровень взаимодействия с государством. Меньше всего взаимодействует с государством малый бизнес. Например, свадебный фотограф, да, какие у него отношения с государством? Да никогда в жизни государство, даже если бы захотело каким-то образом его контролировать или регулировать, просто не имеет такой  возможности.

Вместе с тем общепит регламентируется государством по полной программе. Вот когда говорят, что «в Белоруссии государство душит бизнес», то в отношении общепита — это стопроцентная правда.

Проблемы в бизнесе не столько текущего его  существования, сколько периода становления. У нас если кто-то хотел открыть кафе или парикмахерскую, то занимался тем, что выводил из жилого фонда какую-то квартиру. Бизнесмены вспоминают это как страшный сон и всем рассказывают, как они прошли огонь, воду и медные трубы. Как они это все узаконивали, перепланировали. И они люто ненавидят государство за то, что прошли все эти мытарства.

В тех постсоветских странах, где произошла приватизация, сформировался мощный рынок коммерческой собственности. У нас парикмахерские, кафе и т.д. практически как были государственными, так все и остались.

— Это раньше, а как обстоят дела сейчас?

— У нас закончился период роста бизнеса. Все, кто хотел заняться бизнесом, им уже занимаются. Сейчас случился кризис, резко сократилась инвестиционность бизнеса, с одной стороны.

С другой стороны, объективно кончился дефицит коммерческих площадей. Вызвано это тем, что понаоткрывалось огромное количество логистических центров, которые с лихвой удовлетворили спрос на все складские помещения. В результате высвободилось огромное количество помещений, которые можно использовать в производственных целях.

Если лет 15 назад было практически невозможно найти помещение под производство мягкой мебели, а я, как хозяин большого мебельного магазина, в деталях знаю все проблемы моих производителей, то сейчас такой проблемы нет. Но желающих делать мебель меньше, чем желающих эти помещения сдать.

Но уже изжитая проблема оставила мощный отпечаток в сознании людей: «государство душит бизнес». Хотя эта проблема была не бюрократического характера, а просто исторического, ведь мы унаследовали ту историческую систему, в которой бизнеса не было. И бизнесу просто надо было встроиться в систему, которая для него совершенно была неприспособленной.

Ну, другое дело, что у нас коммерсанты люди не настолько исторически, политически, экономически, культурно и религиозно грамотные, чтобы все это понимать.

— Но ведь государство и сейчас жестко регламентирует бизнес, что и вызывает недовольство…

— По такой логике должно получаться, что там, где государство меньше регламентирует бизнес, там более лояльными должны быть бизнесмены. То есть свадебные фотографы и парикмахеры пуделей не должны иметь никаких претензий к государству. А все общепитовцы, фермеры, производственники, которых государство «имеет» по полной программе, (поскольку,  чем более серьезный у вас вид деятельности, и чем вы тверже стоите на ногах, то там больше количество инстанций вас проверяет), — менее лояльны.

На деле же мы видим, что меньше противников и даже много сторонников у власти именно среди производственников, среди фермеров — особенно.

А вот торговцы, которые на рынке торгуют, которые  значительно меньше страдают от несовершенства государственного регулирования, из них 95% лютой ненавистью ненавидят это государство.

Но этот вопрос носит больше ценностный характер: люди, консервативно ориентированные или занимающие консервативными видами деятельности, гораздо лояльнее к государству, чем люди,  либерально ориентированные, то есть прозападно.

А все наши торговцы — это продавцы импорта, это в чистом виде компрадорская  буржуазия. Они представляют интересы внешнего мира и не являются буржуями-патриотами. Соответственно, они ненавидят это государство всеми фибрами своей души.

Другое дело то, что они не понимают, что экономически живут только благодаря тому, что государство организовывает для них платежеспособность населения, которое зарабатывает зарплату на госпредприятиях.

— В каких сферах частный бизнес наиболее успешен?

— Легкая и мебельная промышленность. Город Брест является трикотажной столицей Белоруссии. Там работает  около 200 частных предприятий, которые занимаются пошивом трикотажных изделий. Также у нас есть большое количество унаследованных государственных госпредприятий, то есть, соблюден некий баланс.

На мой взгляд, наверное, самым идеальным примером успешного развития бизнеса является производство мягкой мебели. В свое время у нас в Белоруссии было несколько крупных государственных фабрик по производству мягкой мебели. Они и сейчас являются государственными. Большая часть их так или иначе перепрофилировалась, трансформировалась, потому что встретила мощнейшую конкуренцию со стороны малого частного бизнеса, который сначала был кооперативного, «гаражного» уровня.

Постепенно эти мелкие частники выросли в самые настоящие фабрики, сертифицировали свою продукцию, оборудовали помещения, выкупили в обанкротившихся колхозах коровники-свинарники, превратили их в производственные помещения. Это настоящие полноценно организованные фабрики, на которых работает по 50, по 100, по 150 человек, отлично оборудованные предприятия. И на них производят такую по качеству мебель, что я лично, как специалист, не сумею определить: она итальянская, финская или  белорусская.

Причем в этой сфере никто не занимался насильственной приватизацией.

У нас есть в Барановичах крупная частная фабрика по производству мягкой мебели. Я с ними начинал работать, когда они маленькие были,  по нынешним меркам, по своему организационно-техническому уровню — смешное производство.

Так они  во время одного из кризисов купили  даже пару государственных фабрик, которые попали в проблемное положение, и государство выставило их на торги. Вот прекрасный пример того, как у нас происходит приватизация.

Но это была не варварская приватизация, а цивилизованный  переход государственной собственности в частную. Приватизируется та собственность, которая для государства не представляет никакой стратегической ценности. Грубо говоря, государство  просто спихнуло с себя проблему действительно более эффективным собственникам, как нас и учат западники.

— То есть приватизация все-таки проходит?

— У нас это имеет место, но в очень ограниченном виде, и мы на это не делаем ставку. Оказался частник эффективным пользователем — да слава Богу, флаг тебе в руки. Но не можем же мы сейчас свой тракторный завод, крупнейший в мире, отдать какому-то частнику.

— А если он окажется эффективным собственником?

— Как он докажет, что он — эффективный собственник? Сократит, уменьшит, модернизирует в свой карман, сократит объем производства. Лично он сам, конечно, обогатится:  дом на Каймановых островах, «мерседесы», яхты и все на свете. Ну а государству это зачем?

Поэтому достаточно осторожно государство к этому делу подходит.

Опять же, и это официальная политика государства, сохранить госсобственность — не самоцель. Если государство обладает собственностью, и эта собственность худо-бедно работает, еще и доход приносит, зачем ее продавать? 

Если кто-то вдруг умудрится доказать, что он доход приносить больше в налогах или в чем-то еще, конечно, государство ему отдаст.  Но пока что нет такого.

— А как обстоят дела в сельском хозяйстве?

— На самом деле мы в большей степени промышленная держава, чем аграрная. Ситуация в сельском хозяйстве достаточно интересная, специфическая. Сельское хозяйство как самостоятельная отрасль перестает существовать.

На сегодняшний момент во всех странах, и у нас это более ярко выражено, происходит процесс (в Белоруссии он практически уже в завершающей стадии), поглощения сельского хозяйства пищевой промышленностью.

Происходит сращивание капитала. В нашем случае это государственный капитал.

Происходит присоединение сельскохозяйственных предприятий к пищевой промышленности. У нас это — так называемые холдинги. Известные белорусские бренды по производству сельскохозяйственной продукции, тот же  «Савушкин продукт», на самом деле являются холдингами.

То есть это на самом деле не сельское хозяйство, а пищевая промышленность, к которой пристегнули бывшие колхозы. И таким образом у нас сейчас правильно говорить не про сельское хозяйство, а про аграрное производство. 

Сельского хозяйства, как самостоятельной отрасли, фактически в Белоруссии уже нет. Как угодно можно к этому относиться, но если разобраться, то чисто с исторической точки зрения — это эпохальное событие, что  сельское хозяйство у нас превратилось в придаток промышленности.

— Кому принадлежат эти агропромышленные предприятия?

— Есть и частные предприятия, есть и государственные. В основном, мясомолочное производство у нас государственное. Большая часть брендовых продуктов находится в государственной собственности. Есть, конечно, большое количество частных мелких фабрик, и мясокомбинаты есть частные, молокозаводы, но меньше. Кондитерские фабрики есть некоторые частные.

На самом деле, с точки зрения потребителя, абсолютно не важно, кто собственник. Когда покупают конфеты, сыр или глазированные сырки, никто же не смотрит, кому принадлежат акции — частнику или государству. Это вопрос, который интересует людей извне, а белорусы, которые просто приходят в магазин, в последнюю очередь думают о том, как распределены акции в том акционерном обществе, название которого написано на этикетке.

Бывает очень часто так, что у нас смешанная собственность, где, какая-то часть принадлежит государству, какая-то часть — частнику.

— Государству  принадлежит контрольный пакет акций?

— В большинстве своем — да. Тут все очень сильно зависит от отрасли. Мясомолочное производство, которое у нас составляет львиную долю агропромышленного комплекса, в основном государственное. Частники — и в пищевой промышленности, и фермеры. Но они больше представлены в узкоспециализированных сферах. Козье молоко, например, в основном частное, а коровье — государственное. 

Частники выигрывают, просто-напросто банально занимая такие вот ниши. Это же касается и производства,например, клубники, саженцев, питомников декоративных растений. Они в основном частные.

— У вас уникальная для постсоветского пространства социально-экономическая модель…

— Такая социально-экономическая модель востребована белорусским обществом. Она является сублимацией нашей системы ценностей, наших духовных скрепов. Это практическая реализация белорусской идеи справедливости. Она и востребована.

Я уверен, что на Украине точно также подавляющее большинство людей хочет, чтобы собственность принадлежала не олигархам, а государству, которое на эти деньги строило бы дороги, восстанавливало бы памятники архитектуры, давало бы льготные кредиты на жилищное строительство, строило бы новые линии метрополитена и так далее. Поэтому наша действующая власть всеми способами, всеми правдами и неправдами, пытается эту модель сохранить.

То, чем мы сейчас занимаемся, это выживание в период исторического межвременья. И мы пытаемся в это бурное время, находясь в агрессивном окружении, сохранить эту свою социально-экономическую модель, которая является практической реализацией идеи справедливости.

— Получится ли это у вас?

— Я лично жизнь готов посвятить тому, чтобы это получилось. Мы же не знаем, только Господь знает, удастся нам это или не удастся, скрутят ли нас, или не скрутят? Я абсолютно уверен, что наш президент переживет этот исторический период межвременья.

Именно по этой причине у нас вообще не рассматривается проблема преемственности власти. Она просто-напросто неактуальна. 

Я абсолютно уверен, что этот исторический переходный период закончится раньше, чем наш президент состарится. Все у нас получится.

Беседовала Анна Лаба,
РИА Новости Украина