О патриотизме говорящих по-русски в Прибалтике

Пишет Константин Ранкс (на фото), морской геолог и журналист из Финляндии: Намедни пришлось услышать в ходе бытового разговора от «новых латвийцев» недоумение в адрес «старых русскоязычных» — почему, если им не нравятся порядки в Латвии, они не уезжают на свою родину — в Россию.

На мой вопрос, почему они считают что родина человека, говорящего по русски — обязательно Россия, никакого внятного ответа не было.

Сослались на европейский опыт — у шведов есть Швеция, где говорят по-шведски, у поляков — Польша, у венгров — Венгрия, ну а у немцев — Германия, где говорят по-немецки...

Тут, правда, возникла заминка — а как быть с Австрией и Швейцарией, а также Люксембургом, где говорят по-немецки, но вот немцами себя местные жители не считают?

С английским языком вообще полный кошмар — американцы и ирландцы хоть и говорят по-английски, но воевали с Британией не на жизнь, а на смерть — за свою независимость от короны.

Наша дискуссия быстро свернулась в связи с более актуальным вопросом погоды в июле, но по сути этот вопрос — является ли язык абсолютом при оценке национальности человека и его родины — был и остаётся очень важным и сложным.

Когда наступает момент превращения семьи из «приехавших» в «коренных»?

Если человек родился на определённой земле — может он считать ее своей родиной? А внук «понаехавшего», потомок в седьмом колене — уже кто?
 
Если он потерял язык пращуров — то вопросов вроде нет. А если он его сохранил, то как быть? Или язык потерял, а менталитет и отношение к богам предков сохранил и молится не тем богам, что соседи, а своим собственным. Как тогда быть?

Тема весьма щекотливая. Одни не хотят ее поднимать, потому что очень легко быть обвинённым не только в национализме, но и в расизме. Другие — потому что очень быстро могут нарваться на вопрос: а сам то ты кто?

Возьмём идею «русского мира», которую одни благословляют, а другие — столь же истово поносят.

Предположение, что все говорящие на родном русском языке люди создают этакое надгосударственное сообщество, конечно, очень льстит русским националистам — и, кстати, служит основанием для русофобов видеть в любом говорящем по-русски человеке угрозу своему малому национальному государству.

«Русским миром» очень легко пугать — «они же везде, эти русские...» И в любой момент готовы (или все же не готовы) исполнить любой указ Кремля. По этой причине нужно решать, как быть с русскоязычными — которые-де мнения своего иметь не могут и во всем следуют кремлёвской пропаганде.

Однако есть серьёзное основание полагать, что никакого «русского мира» в политическом смысле нет.
 

Есть мировое пространство русского языка, языка имперского, в известной мере — специально продвигаемого чиновниками многоязыкой страны для удобства управления империей. 
 
Но как пространство английского языка не помешало австралийцам, канадцам, американцам, индусам в разное время осознать себя именно австралийцами, американцами или индусами, так и пространство русского языка не мешает после развала СССР живущими на Украине этническим русским считать себя политически — украинцами.

Рижанин, на чистом русском ругающий власти Латвии, никуда не собирается ехать, потому что Латвия — его родина. Если бы ему ее судьба была безразлична — то он бы уже давно уехал. И уж точно бы не ругался — мы же не спорим относительно политики каких-либо африканских государств.

Да, для него говорить на русском проще, чем на латышском. Кстати — такое сплошь и рядом наблюдалось и наблюдается и на руинах других империй — в той же Индии есть люди, которые предпочитают говорить по-английски, хотя никто не может сказать, что в этой стране неразвитая культура и собственные языки. Эти люди — реликты некогда великой Империи, но они при этом — патриоты Индии, а не Великобритании.

Русский язык, как и другие имперские языки — это язык общения людей самых разных народов и этносов. Не случайно почти два столетия велся систематический перевод на русский язык культурных сокровищ народов империи.

И в конечном итоге есть люди «имперского сознания», которым тесно вообще в пределах одного, самого распрекрасного государства — они хотят свободы передвижения, политического участия, сексуального самоопределения или вероисповедания.

Их становится всё больше и больше, и мы должны понимать, что в Мировой Сети уцелеют только несколько самых удобных или агрессивных языков.

И это — тоже объективная реальность, как и то, что есть люди, которые до последнего будут сохранять свой маленький мир, свою маленькую родину.

И надо признать, что сторонники националистической идеологии убеждены, что, вот, латыш должен говорить строго по-латышски, а армянин — по-армянски, ну а кореец — по-корейски.
 
Таким образом, можно предположить, что политического единства в 300-миллионной общине людей, владеющих русским языком нет и не будет, как нет его в англоязычной, испаноязычной или франкоязычной общинах.
 

Так что вполне возможен говорящий по-русски латвийский патриот, плохо говорящий при этом по-латышски.
 
С другой стороны — есть (и думается, что сохранится) культурное пространство русского языка.

И чем меньше в этом пространстве будет политики — тем легче будет самому русскому языку сохранять свои позиции среди других языков планеты.

И в этом смысле у мира русской культуры, открывающей доступ к культурам многих малых народов, хорошие перспективы.