30 лет назад был основан Народный фронт Латвии — организация, усилиями которой республика вышла из состава СССР. Это стало возможно благодаря лояльному отношению к НФЛ местных русских, впоследствии лишенных родного языка, гражданства и Родины.

Но почему русские оказались столь наивны и уязвимы перед циничной ложью латышей?

В рядах Народного фронта Латвии была взращена и подготовлена политическая элита, к которой перешла вся власть после поражения власти советской. При этом основатели НФЛ активно привлекали на свою сторону русскоязычных, не скупясь на обещания.

В первом же пункте устава НФЛ говорилось: «Неформальный Народный фронт Латвии — это созданное на основе гражданской инициативы политическое движение для борьбы за демократический народный социализм».

Помимо прочего движение выступало за то, чтобы гражданство Латвии получили все постоянные жители республики, которые «декларируют это желание» и «недвусмысленно связывают свою судьбу с Латвийским государством».

Более того, НФЛ поддерживал «право национальных меньшинств на всеобщее среднее образование на родном языке», «открытие национальных школ в Латвии и их дальнейшее развитие» — и даже обещал способствовать получению высшего образования на выбранном языке вне Латвии.

«Надо отказаться от образа врага»

Надо понимать, что это были не просто обещания — это преподносилась идеология новой постсоветской жизни.

«Образование демократического общества в Латвии, возобновление ее государственной независимости возможно только при активном участии (без исключения) всех национальных групп, которые живут в республике», — подчеркивали «фронтовики». Следовательно, по их мнению, Латвии необходимы «новый межнациональный принцип мышления, консеквентная и особая национальная политика, которая людей не разделяет, а сплачивает».

«Необходимо отказаться от образа врага, — увещевал устав НФЛ. — Права человека и свободы на территории Латвии обеспечить каждой персоне независимо от ее расы, цвета кожи, пола, национальности, религиозных или политических убеждений, социального происхождения, имущественного положения, занимаемой должности, рождения или других обстоятельств».

Наконец, самый знаменательный пункт программы:
 

«Независимое латвийское государство должно гарантировать равноправное развитие всех национальных групп, не ограничивая их политические и социальные права... Кодексу межнациональных отношений надо отвергнуть любую идеологию, которая поддерживает национальное высокомерие одного народа по отношению к другим народам, в нем не должно быть места шовинизму, антисемитизму, русофобии, национальному протекционизму, национальному нигилизму, имперскому образу мышления».

Полтора года спустя в ходе выборов в Верховный совет (ВС) Латвии большинство жителей республики проголосовали за НФЛ. Еще через два месяца ВС принял Декларацию независимости Латвии, гарантировавшую политические права всем ее жителям.

В тот момент мало кто из латвийских русских мог предполагать, чем это обернется в итоге.

«Если бы тогда мне или моим старшим родственникам кто-то сказал, что спустя ровно 28 лет в моей родной 88-й школе в Плявниеках нельзя будет изучать математику на русском языке; или что наш сосед должен будет уволиться из пожарной части только потому, что его предки приехали работать в Латвию в 1956 году (запрет на профессии для неграждан); или что моего дедушку, ветерана Великой Отечественной войны, будут звать оккупантом — я бы просто покрутил пальцем у виска. Но все это реальность сегодня», — констатирует евродепутат от Латвии Андрей Мамыкин.

На своей странице в «Фейсбуке» он выложил сканы листовок 1990 года, в которых на русском языке написано:

«Мы не намерены в этом независимом государстве отделять латышей от представителей других народов. Закон для всех будет одним. Все будут иметь равные права. И не будет разных правд — правда будет одна. Решать будем сообща».

Там же содержится призыв «не верить сплетням» о националистическом характере НФЛ, поскольку движение выступает за «за образование нацменьшинств на родном языке» и «против выдвижения на руководящие посты по принципу «правильной» национальности». Сейчас, когда в Латвии бытует поговорка «моя профессия латыш», местные русские вспоминают о подобных обещаниях с грустной усмешкой.

«Мы сознательно обманули нелатышей»

15 октября 1991 года Верховный совет Латвии принял постановление о «восстановлении гражданских прав и натурализации», в результате чего большая часть местных русских и других «людей нелатышской национальности» лишились политических прав.

Именно с этого момента в Латвии появился уникальный для международной практики статус «негражданина», каковым были наделены около 740 тыс. человек.

Впоследствии эту практику переняла Эстония, после чего общее число «неграждан» в Прибалтике неуклонно снижалось — из-за эмиграции, смертности и введенной значительно позднее процедуры «натурализации».

К настоящему моменту в Латвии проживают около 228 тыс. «неграждан». А русский язык последовательно выдавливается как из официальной среды, так и из сферы образования.

Почему же обещания, которые НФЛ дал русским Латвии, не были исполнены?
 

Его деятели неоднократно проговаривались, что речь шла о циничном обмане. Например, один из создателей Народного фронта Янис Фрейманис написал в своих мемуарах:

«Мы сознательно обманули нелатышей-колонистов, в то время приблизив их к себе и прося от них только лояльности независимой Латвии... Латвия и в моем понимании для всех не может быть общим домом — это так, и считаю, что большинство латышей думает точно так же. И хорошо, что так, по меньшей мере мы, латыши, просуществуем дольше как народ...

В глубине сердца большая часть латышей никогда не ставила и еще до сих пор не ставит знак равенства между латышом и нелатышом, и поэтому понятно, что, когда Народный фронт Латвии перенял власть и восстановил независимость, эти эмоции вышли наружу, и было совершенно ясно сказано, какой народ в Латвии будет хозяином».

Член правления Латвийского комитета по правам человека (ЛКЧП) Александр Кузьминзаявил газете «Взгляд», что у случившегося были как внешние, так и внутренние причины.

«Главная внешняя причина: сначала СССР осенью 1991 года, а затем и постсоветская Россия в 1990-х не были готовы отстаивать интересы соотечественников в Прибалтике. С Запада серьезного давления на Латвию в этом плане также не было — дескать, до силовых конфликтов в республике дело не доходит, ну и хорошо.

А главная внутренняя причина банальна — борьба за власть и ресурсы. Антирусская политика означает, что политическая элита, вышедшая из НФЛ, до сих пор контролирует политику на уровне страны, исключая нелатышей из процесса принятия решений. Также эта политика позволяет управлять общественным мнением, используя жупел «русской угрозы», — отмечает юрист.
 
В свою очередь известный в Латвии журналист Элина Чуянова в беседе с газетой «Взгляд» высказалась довольно резко:

«Революцию делают идеалисты, а плодами ее пользуются мерзавцы — это классика жанра. На смену вегетарианским идеалистам из НФЛ пришла жадная и алчная «нью-буржуазия», которой не нужны были конкуренты во власти, не нужны были партнеры по распилу богатейшего советского наследия.

Законы, принятые в первые годы независимости, направленные на лишение политических и части экономических прав всех прибывших после 1940-го, стали гарантией фактического единовластия в стране — власти латышского большинства».

«В этом виновата советская власть»

Обман по поводу гражданства и статуса русского языка был громким, циничным, но далеко не единственным. Оппозиционный публицист и общественный деятель Илья Козырев напомнил газете «Взгляд», что история становления независимой Латвии содержит последовательность из нескольких «кидков».

«Первыми латыши кинули латгалов, родственный народ с очень близким языком. В 1917 году латгалы провели съезд, где решали, желают ли они быть вместе с Латвией или останутся в Витебской губернии, частью которой была тогда Латгалия. Решили, что да, вместе с Латвией, но на условиях культурной и языковой автономии.
 

В результате в Латвии до сих пор официально отрицается само существование латгалов как отдельного народа, а латгальский язык был признан диалектом латышского только в начале этого века. Доходит до смешного — в Латвии нет ни одного человека, у которого в свидетельстве о рождении была бы запись «латгал». В России такие люди есть, в Польше и Белоруссии есть, а в Латвии нет. Даже во время переписи населения было категорически запрещено называть себя латгалом — нет такой национальности», — отмечает Козырев.

Следующими в этой очереди стали немцы. «В 1919 году было необходимо изгнать из Латвии красных латышских стрелков, которые к началу года контролировали почти всю территорию Латвии. Они тоже строили независимую Латвию, но другую, «неправильную»— социалистическую. Воевать с красными было некому, и тогда правительство Латвийской Республики обратилось к остаткам немецкой армии, которая ожидала приказа вернуться в Германию. Немецким добровольцам были обещаны земля и гражданство, если они будут защищать Латвию не менее четырех недель. Но через три месяца правительству удалось договориться с Антантой — и латыши немцев кинули», — отмечает Козырев.

Еще хуже пришлось евреям. «Латыши честно заслужили серебряную медаль в европейском холокосте, уничтожив 89,5% довоенной общины (на первом месте Литва с 90%). Энтузиазм был столь велик, что немецкое командование даже вынуждено было распорядиться о запрете самочинных расстрелов. Разумеется, не из чувства гуманности, а потому, что доходы от еврейской собственности были записаны в бюджет рейха вплоть до 1944 года, тогда как латыши исповедовали принцип «кто еврея расстреливает, тот его и грабит», — продолжает публицист.

Исходя из всех этих «кидков», по его словам, вполне закономерно, что при первом удобном случае латыши кинули еще и русских. «Что касается вопроса, почему мы поверили обещаниям латышей... В этом, безусловно, виновата советская власть, которая считала необходимым скрывать любые негативные эпизоды в истории народов, населявших Советский Союз», — резюмирует Козырев.

С ним согласен историк Владимир Симиндей:

«Народный фронт Латвии лишил большую часть русских сограждан гражданских, политических, ряда имущественных и неимущественных прав. Это произошло потому, что некому было принудить власти государства к соблюдению изначальных контуров построения общегражданской нации, а не этнократии.

В начале 1991 года Россия была и объективно, и субъективно слаба, тогда как западные структуры упивались победой в холодной войне. На Западе не стеснялись давать умопомрачительную фору липовым «молодым демократиям» в Восточной Европе, в которых буйным цветом прорастали этнонационализм, ультраправый радикализм и русофобия вперемешку с «антикоммунизмом».

Ну а насчет обещаний, сделанных в 1988—1989 годах... Многое объясняет укоренившийся в Латвии афоризм экс-премьер-министра Эйнара Репше: «Как можно было не обещать?!» Обмануть ближнего, особенно если это этнический «чужак», считалось делом, отвечающим высоким стандартам племенной морали...» — заявил Симиндей газете «Взгляд».

Игорь Назимов

Источник

НФЛ: Мифы. Перевороты. Предательства. Размышления и выводы основателя Народного фронта Латвии.

В 2013 году вспоминал Валдис Штейнс:

Прошло 25 лет с момента основания НФЛ. Несмотря на то, что это совсем недавняя история, она уже обросла мифами, декорациями и, разумеется, умолчаниями и вымыслом. Появилось несколько основателей НФЛ, имена которых я слышу впервые, людей, которые сидели в кустах — кто дальше, кто ближе — и прикидывали, когда будет достаточно безопасно присоединиться. Власти предержащие также ждали момента, когда придется заслать людей, чтобы контролировать ситуацию и перехватить управление.

 
Как всегда, историю пишут те, кто находится у руля. Я уверен в том, что по случаю 25-летия один за другим выступят разные псевдооснователи и те, кто фактически уничтожил Атмоду.
 
Теперь уже написана официальная история НФЛ, мемуары написали те, кого даже поблизости не было, или те, кто приехал на белой кобыле, когда надо было перехватить руль.
 
Но ведь существует и истинная история. Вокруг основания НФЛ возникли различные мифы, перевороты, большие и маленькие предательства. Можно подумать — ничего особенного, внутренние разногласия какой-то политической организации или борьба за власть в ней. Но дело в том, что НФЛ отнюдь не был какой-то политической организацией. Эта организация управляла Атмодой — пробуждением всего латышского народа, и в ней состояло 240 000 официальных членов. Эти перевороты и предательства привели к победе коммунистов, к упадку латышского мировоззрения и культуры, к краже государства и прихватизации общего имущества народа, а в конце концо — и к потере независимости Латвии.
 
Коммунистическая партия запрещена, 14 июня у нас — День памяти жертв коммунистического геноцида, но сами коммунисты, политические наследники вершителей геноцида остались у власти. Вместо того чтобы отдать власть народу, они, как хамелеоны, перекрасились в либералов, в зеленых... да во все цвета радуги. Кое-кто даже поднял флаг радуги. Но коммунистическая организация была, ее даже Евросоюз признал организацией преступников и убийц. Так по какому праву коммунисты, надев новые костюмы, продолжили править страной и объявили общее имущество страны своим — частным и неприкосновенным! Как видите, уму непостижимо, а вполне реализуемо.
 
Я ведь не простой свидетель, я стал организатором этого небывалого подъема народа и события, которое мы назвали Атмодой. Я участвовал в этом процессе с первых минут и о каждом народофронтовце могу рассказать — где и когда он появился в Народном фронте.
 
Другой вопрос, можно ли это назвать Атмодой, или настоящее пробуждение начинается лишь теперь. Как бы то ни было, это был огромный поворот в истории латышского народа с огромными последствиями. Несмотря на то, что он привел к нынешнему модному рабству и крепостному праву по-европейски, ныне мы имеем, как сейчас любят говорить, новый государственный формат, от которого можем оттолкнуться в борьбе за независимость Латвии, за суверенитет народа и отмену еврокрепостного права — современного рабства.
 
Тогда над нами летали советские истребители, теперь — натовские. Конечно, тогда мы могли формально выйти из состава СССР, теперь можем формально выйти из Евроимперии. Тогда мы были советскими крепостными, теперь стали еврокрепостными. Дорога к свободе ведет через тернии — это уже доказала Греция, которая вместо свободы попала в долговую яму. Мы все видели, чем закончилась их борьба за свободу — за одну ночь правительство ЕС сменило премьера, и греческая демократия утонула, как «Титаник». А Кипр? Соединенные страны Европы как дуновением ветра уничтожили ее независимость. Да и парламент Португалии может принимать любые решения, которые ему пришли в голову, а все равно придется подчиниться приказам из Евросоюза.
 
Но у нас в этом отношении имеется опыт. Я оптимист и уверен в том, что нам удастся завоевать независимость Латвии.
 

Так каковы же были печально известные 80-е прошлого века, в какой ситуации и среде развалился СССР?
 
СССР был типичной империей, в быту называемой «Кремлевской империей», только вместо царя ею управляло Бюро коммунистических сверхчиновников с секретарями. Это бюро называлось Политбюро Коммунистической партии. Бюро, управляющее империей, составляла клика старых, властолюбивых, неспособных мыслить, физически и психически больных (это доказано экспертизами врачей) коммунистов (вообще-то коммунизм — учение о кровавой классовой борьбе).
 
Как и другие подобные учреждения, Бюро управляли секретари, но иногда кто-то из секретарей с помощью правительственных структур (внутренней группы заговорщиков) выдвигал себя во главе Клики, назвав себя Генералиссимусом или Генеральным секретарем, то есть Главным секретарем. Жизнь всех поданных империи зависела от решений этого Главного секретаря и Бюро, которые направлялись к исполнению секретарями более низкого уровня.
 
Вся система состояла из иерархической пирамиды секретарей, у основания которой находились советские крепостные — рабы. Кровавые времена человеконенавистничества сменялись другими: диктаторские времена Ленина-Сталина с небольшим перерывом сменили «времена Хрущева», который забыл даже язык своих предков и другим запретил на нем говорить. После ограниченного Никиты за рулем побывали различные чудовища, но в 1968 году в Кремлевской империи произошел переворот, и после триумвирата (Подгорный, Косыгин, Брежнев) единолично начал править Леонид Ильич со своей Историей удачи «Малая земля».
 
В СССР началось застойное «брежневское время», когда СССР превратился в настоящее болото. В 80-х воздух в стране был такой затхлый, как в подвале с гнилыми овощами, в котором вместо форточки — окошко с решеткой. Люди, находящиеся у власти, были не в силах что-либо изменить, да и не хотели этого. В стране царил полный контроль КГБ.

Между прочим, он никуда не делся после восстановления независимости 4 мая 1990 года.
 
Например, несмотря на то, что я был депутатом ВС, КГБ следил за мной и моей семьей в течение всего периода Республики Четвертого мая (1990—1993), и приблизительно три месяца вся семья была «под колпаком», как мне потом рассказал сам управляющий кадровым отделом КГБ. Это означает, что они следили за всеми членами семьи, даже за детьми, в течение всего дня.

Каждое утро возле дверей нашего дома стояла машина, в ней сидели несколько мужчин. Они там дежурили постоянно, как в детективе. Мы видели, что за нами ведется наблюдение, и я тогда писал запросы на имя председателя ВС А.Горбунова, и премьера И.Годманиса, и в МВД с одним-единственным вопросом — кто следит за мной и моей семьей? Все отвечали, что это не они. Несмотря на то, что я был председателем комиссии ВС и членом двух постоянных комитетов, это им не мешало нагло и противозаконно наблюдать за нами.
 
Четыре раза был отдан приказ пристрелить меня, как зверя — устный приказ назывался «на отстрел» (такие приказы в письменном виде никогда не давались). В первый раз это случилось, когда я сорганизовал социал-демократов, и еще три раза, когда уже стал депутатом ВС — так сильно я им мешал.
 
Первый приказ «завис» в воздухе, потому что КГБ трансформировался в КГБ Республики Четвертого мая. После реструктуризации была создана новая агентурная сеть. Два следующих приказа отменили, а последний завис в воздухе — ночью, когда заканчивался мой депутатский иммунитет, я уехал в Таллинн к Юрису Путриньшу, а оттуда — в страну моего изгнания, в Данию. Вот так я стал классическим политическим беженцем — пришлось бежать из собственноручно основанной Латвии. Позже благожелательно настроенные ко мне чекисты даже организовали мне встречу с моим «киллером», который отнюдь не был настроен враждебно, и наверное, поэтому я теперь могу про это рассказать.
 
В поисках документов чекисты два раза организовали тотальное ограбление дома. Они это проделали вместе с воришками, чтобы все выглядело как обычная кража. Также они неоднократно организовали кампании публичной клеветы и продолжают этим заниматься до сих пор.
 
Это такое лирическое отступление от главной темы.
 
Насильственным путем заполучившие власть коммунисты-большевики насадили один из наиболее жестоких и кровавых режимов «демократического централизма», который когда-либо существовал в мире. Пришедшие к власти коммунисты, конечно, начали принимать свои законы, и все их гнусности и насилие стали как бы «законными». Я это называю «законным бандитизмом» и «уголовной законностью» (в среде бандитов ведь тоже существуют законы, которые соблюдаются очень строго, несмотря на то, что ни в какие фолианты никто их не обобщал). Свои нелегитимные законы они могли поддержать только жесткой властью, уничтожая всякую оппозицию, стремление к свободе и инакомыслие. Из-за своей нелегитимности они были обречены на провал.

Они были неудачниками, и, как любой неудачник, они старались наслаждаться своей властью и жизнью, уничтожая все и всех, что им мешало.
 
Признаки упадка империи появились в 70-х, в так называемые «брежневские времена», когда она попала в болото, выкарабкаться из которого было сложно, даже невозможно. Мы прекрасно знали, что неудачники завели страну в болото, но это можно оценить и позитивно — империя должна рухнуть. Но в то время так не казалось, и общая ситуация была по-настоящему страшной.

Имперские генералы открыто грозили Мировой войной, которую они в силу своего безумия и старческого маразма вполне могли начать. В это время началась и закономерная внутренняя борьба за власть среди руководителей коммунистической партократии, их группировками и силовыми структурами. И мыслящей интеллигенции, и «мозговому тресту» партийной власти, и самой КГБ было ясно: если не предпринять ничего кардинального, если не реструктурировать империю и ее военно-социально-экономический строй, она рухнет. Вопрос только в том, каким образом.

Ситуация была взрывоопасной и, как сейчас вспоминаю, весьма угрожающей.

 
Тогда постепенно прояснились четыре возможных варианта развития:
 
Первый — они могли начать расширение сети ленинско-сталинских политических концентрационных лагерей ГУЛАГ. Насколько помню, тогда распространялись слухи о новых концентрационных лагерях за Уралом. Они могли начать различные внутренние репрессии или международную войну. Политический и экономический status quo империи был: не менять идеологию, зажать в тиски, последний рубль вложить в военную экономику.
 
Этот вариант «развития» мы можем назвать мрачным Вариантом стагнатов. Это был реальный вариант, конечным результатом которого стал бы тотальный «казарменный социализм» или «военный коммунизм». Совсем другой вопрос в том, как долго он смог бы существовать, если бы не виртуальные «Звездные войны». Маразматическое Политбюро, фанатики-коммунисты и сливки номенклатуры (весьма прокисшие) так застряли в болоте, что даже не видели необходимости перестройки, не понимали, что перемены, в первую очередь, нужны им самим, чтобы сохранить власть и наслаждаться привилегиями, или, как сказал бы Оруэлл — чтобы «пить молоко и спать в постели».
 
Даже в 1988 году Андреева писала, что не может поступиться принципами. До тех пор ортодоксальные коммунисты не осознали необходимости собственного спасения. Этот «Вариант стагнатов» жив и сегодня, и в России многие еще строят планы по оживлению старого строя и империи.
 
Второй вариант — путь Перестройки с помощью гласности. Перестройка была проектом, созданным с целью изменения, а не уничтожения Кремлевской империи. В стратегическом центре КПСС и КГБ возникла идея о проекте великой Перестройки. Шеф КГБ В.Андропов, воспользовавшись самоубийством Семена Цвигуна (он был ответственным за силовые институции лично перед Брежневым), «внезапной» кончиной идеолога Суслова, «тихим уходом» Л.Брежнева и главенствующей позицией своего предыдущего учреждения — КГБ, стал генеральным секретарем КПСС и начал претворять в жизнь идею Перестройки государства и общества.
 
Перестройку В.Андропов (кстати, именно он подавлял бунт в Венгрии в 1956 году) начал с вылавливания людей на улицах, в кинотеатрах, парикмахерских и т.д., а для того чтобы «подлизаться» к народу, стал производить более дешевую водку, в народе дружелюбно названную «андроповкой». Но именно в это время начала просачиваться информация, которая ставила под сомнение само существование режима.
 
На некоторое время к власти вернулась «семья Брежнева», убравшая с пути Андропова (было покушение). Они старались остановить процесс, но государство прогнило насквозь, так же, как и ее вождь Черненко. После его смерти наконец-то могли начаться реформы Перестройки. Бюро и другие органы, возможно, даже против воли Бюро, выдвинули из своих рядов молодого борца — М.Горбачева. Он хотел реализовать проект Перестройки энергично и быстро. Правда, начало было тупое — назвать главным врагом алкоголь (теперь это вариант Жданова). И он начал с вырубки виноградников и уничтожения алкоголя. Несмотря на то, что в магазинах появились различные соки, этот шаг фактически открыл путь наркобизнесу и токсикомании.

Весь огромный аппарат КПСС, включая латвийских коммунистов, был против Перестройки, но тогда появились коммунисты, которые Перестройку поддержали. Их стали называть «реформистами» или «светлыми коммунистами». Реформисты быстро распространились по всей империи, но этого, конечно, было мало, — надо было привлечь широкие массы трудового класса. Но толпа остается толпой, ей вожак нужен, поэтому партократы решили звать на помощь интеллигенцию реалистического социализма.
 
Это была та же самая интеллигенция, которая рисовала иконы вождей марксизма-ленинизма, отливали бюсты вождей и воспевала их садистские подвиги. Чтобы переманить толпу на свою сторону, коммунисты выпустили из бутылки джинна, названного гласностью. Они недооценили или переоценили последствия этой гласности — она выросла в неконтролируемую лавину.
 
Коммунисты просчитались, потеряв монополию на информацию и знания. Теперь уже под крышей гласности можно было начать критиковать существующую власть — власть стагнатов, но страх в душах крепостных засел так глубоко, что это делать осмеливался лишь редкий. Если кто-то на это и осмеливался, оказывалось, что он получил такое задание или носил в кармане «пропуск» чекиста.
 
Но самое грандиозное секретное мероприятие, вариант реформы Коммунистической партии — вариант улучшенного социализма — превращение компартии в социал-демократическую партию. Вариант светлых реформистов, в котором главным остается строительство социализма и коммунизма. Реформисты были готовы к реформам, но самым важным все же было сохранение советской власти и исполнительной власти номенклатуры, несмотря на какое бы то ни было переименовывание Власти. Кисти для перекраски уже были подготовлены, и началась внутренняя войнушка коммунистов — стагнаты против реформистов.
 
Третий вариант я считаю самым главным. Трудно сказать, когда именно начался этот Главный вариант, надо было бы просмотреть документы. Теперь, на расстоянии 25—30 лет, кажется, что гласность была запущена как глашатай на базарной площади, а одновременно по всей стране развернулся проект Прихватизации.

Этот вариант осуществился и до сих пор живее всех живых.
 
Итак — вариант прихватизации страны. Вариант КГБ и ГРУ. Трудно сказать, было ли это запланировано заранее, или разработано со временем, но в начале 1989 года, когда приподнялся «Железный занавес», прихватизация шла полным ходом. Глядя на это с нынешней точки зрения (2013 год), возникает впечатление, что проект прихватизации был разработан уже давно — не возник же он за одну ночь, а ведь так называемые «цеховики» и «кооперативы» уже работали «в поте лица». Идеологию светлого коммунизма было необходимо заменить идеологией неолиберализма-ультралиберализма. Она основана на морали хищников — крадет тот, кто имеет Власть. Это был вариант «капитализма номенклатуры» с новой экспроприацией и расхищением страны, только уже не во имя абстрактной коммунистической партии, а ради себя — чекистов и ГРУшников, иногда подбрасывая по кусочку и партийным работникам. Их программа была такой же простой, как и большевизм, только наоборот. Они решили, что все государственное имущество должно стать их частной собственностью.
 
Тотальное расхищение и прихватизация! Ввели даже библейскую дань — 10%, а инкассаторами назначили специальные Бригады, возглавляемые офицерами ЧК. Конечно, возникла нужда в соответствующей идеологии, и коммунистическую муть заменила идеология современного рабства — неолиберализм/ультралиберализм, который иногда называют фальшивым консервативизмом, течеризмом и рейганизмом. Как я уже сказал, народ новый общественный строй назвал «капитализмом номенклатуры», «диким капитализмом» и принял как нечто неизбежное, предрешенное, через что обязательно должно пройти в своем развитии страна.
 
Точно так же сейчас существует определение dižķibele (большая беда). Народу говорят: «ну, понимаете, со всеми нами приключилась такая беда, сейчас уже все наладим», хотя сами вожди создали ее специально и целенаправленно. Скажите, какой офицер КГБ высокого ранга (ну, или его родственники и наследники) теперь не является миллиардером или хотя бы бедным миллионером? Большая часть! И в России, и в Латвии, и в Литве, Эстонии, Польше, Германии, и во всех остальных странах социалистического лагеря. Из коммунизма — к неолиберализму. Вот это и была настоящая Перестройка! Теперь в Латвии и других постсоциалистических странах мы видим, что она осуществилась, и рабовладельческий строй был создан.
 
Четвертый вариант — это национально-консервативный вариант с националистической идеологией, то, что я называю латвизмом, что представлял и защищал всю свою жизнь. В России его можно назвать русицизмом, или русским национализмом, в Белоруссии — литвинизм, в Чехии — чехизм, в Германии — германизм и т.д. Его в распорядке дня вождей и власть предержащих не было, он вырос из глубин народа. Вырос рядом с коммунистической «гласностью и перестройкой». Вырос из тех, кто не сидел «в одной лодке» с Горбачевым. Чекисты и коммунисты сказали: «Не доглядели!»
 
Из народа вышли все берклавсы и фрейманисы (под последними я подразумеваю диссидентов — поэта Гунара Фрейманиса и Улдиса Фрейманиса), доронины и астры. Думаю, что чекисты были слишком заняты проектом прихватизации — не хватало у них времени на такие вещи, да и это не была их главная задача. А вот обеспечение прихватизации — была. Они позволили нам побегать с флагами, а сами набивали себе кошелек.

Подумайте про себя — почему вам не принадлежит «Лиепайский (Красный) металлург», Latvijas Gāze с газовой трубой или какая-нибудь молочная труба, парочка судостроительных верфей, учебный или мясной комбинат, банк или электростанция, озеро или дюны на взморье? 

А теперь скажите, пожалуйста, почему вы позволили «расе хищников» все это у вас отобрать?
 
Конечно, этот национальный вариант не победил — он проигрывал один бой за другим, совершенно логично. Даже если националисты где-то и получали какие-то позиции, их оттуда выталкивали или подкупали. Классический пример: т.н. «партийные зачистки» в организации ДННЛ, в которой, по их собственным словам, большую часть правления составляли чекисты. Верховный прокурор по делам КГБ Петерис Дзалбе меня спрашивал, понимаю ли я, что вокруг меня почти одни чекисты. Я ответил — да! Но я ему сказал, что одновременно среди них встречаются предатели их класса, которые помогают нам, националистам! Почему националисты проиграли? Потому, что их было очень мало. В Латвии не было национальной интеллигенции, была лишь творческая интеллигенция советского режима, которая создавала социалистический реализм — рисовали партократов, ваяли памятники Ленину, воспевали коммунистическую партию и «достижения» социализма и ходили на более длинном или коротком поводке ЧК.
 
Конечно, были коммунисты, которые думали национальными категориями. Эдуард Берклавс был коммунистом, как и Янис Рукшанс или проректор ЛГУ Эдгар Мелькисис, как и другие. Правда, их было немного. Они не встали на позиции реформатов, а помогали националистам или сами таковыми стали.
 
В начале 80-х мы все стали свидетелями борьбы первого и второго варианта в СССР, даже кровавой борьбы (покушение на Андропова, смерть Черненко). Сначала было похоже, что победит первый вариант, но тогда Кремль выставил сравнительно более молодого члена — М. Горбачева. Многие исследователи обращают внимание на иллюминатов, которые якобы стояли за андроповцами-горбачевцами, а тайный Бильдербергский клуб даже сообщил, что это они разрушили СССР. Теперь в этих же позициях стоит и «Комитет 300», и «Совет внешних отношений» (только не путайте с Советом иностранных дел ЕС). Как бы там ни было, последователи Горбачева набрали обороты и подходящую для разных экспериментов почву нашли в Латвии.
 
Как началась Атмода?
 
Во-первых, Атмода родилась в уме людей. Несмотря на надзор КГБ, некоторые индивиды все же сохранились. Я сам был такой. Конечно, в СССР нас было очень мало, но мы были. Прекрасно помню, что в Эстонии даже было такое движение: интеллигенция должна примкнуть к партии и перенять ее управление изнутри, но коммунисты свой Орден охраняли свято. У них была разработана матрица: столько-то доярок, столько-то токарей, а столько-то процентов интеллигенции.
 
И... все же это было похоже на договор с Сатаной.
 
Я в партии не состоял. В ту пору это было очень сложно — работать в университете и не быть коммунистом. Мне это удалось лишь потому, что первую диссертацию я защищал в Ленинграде, в институте Герцена, который считался таким оазисом вольнодумцев в огромной империи. Во всем Латвийском государственном университете нас было трое доцентов-некоммунистов.
 
Я никогда не был агентом ЧК, ГРУ, ЦРУ, MI6 или Моссада, и они — эти службы — это знают! Также не состоял ни в одной подпольной или напольной организации. Ни с кем из них не дружил, об их действиях или существовании ничего не знал, как и о том, кто их организовал и созывал. Одним словом — Свободный человек — сейчас, как и всю свою жизнь. Англичане говорят: “Home made”. Я, очевидно, произошел из древних конингов (правителей) Саулкалне (волость Икшкиле), ведь мои предки не были крепостными, они у помещика арендовали землю и кабак.

Книги вокруг меня и истинная мировая история — вот источник моей Атмоды. Мой Центральный комитет тут, вокруг меня, и я всегда могу их вызвать на внеочередное заседание — Аристотель, Фихте, Геродот, Гегель, Гольбах, Кант, Кьеркегор, Монтескье, Русо, Сократ, Спиноза, Шеллинг, Шопенгауэр и Шпенглер, а Политбюро у меня было совсем маленькое, в него вошли только мои авторитеты — Ницше, Райнис и Ататюрк.
 
Во-вторых, пробуждение началось в разных странах — с более или менее спонтанными демонстрациями протеста. Под разными странами я не подразумеваю страны хищной демократии Западной Европы, а СССР. Первое восстание против режима произошло в Якутии, и во главе ее стоял преподаватель географии Педагогического института, который также в свое время защитил диссертацию в институте Герцена в Ленинграде. Восстание описали как националистическую выходку хулиганов, нападки на русских, потому что якуты хотели покататься на коньках в катке, посещать который могли только русские. Потом последовала Алма-Ата, а немного позже — Азербайджан и Сакартвело (Грузия).
 
В третьих, Атмода началась с нелегальной антисоветской литературы. Гунар Астра давал книги и различные ксерокопии Янису Веверсу, Янис — дальше Юрису Голде, и таким образом они попадали ко мне. Обычно на каждую книгу или статью давалась одна ночь. Одна ночь, и с утра на университетской лестнице материалы надо было вернуть. Книгу Джорджа Оруэлла «1984» я прочитал в 1984 году.
 
Ощущения были фантастические — то, что мы, живя в советском лагере, знаем и чувствуем, кто-то выложил на бумаге. С Андреем Алданом-Семеновым я уже встречался в 1974 году, он оставил на меня сильное впечатление как личность, но также меня впечатлила его работа «Барельеф на скале». Старался собрать всю информацию о Збигневе Буяке и Solidarnošt в Польше.
 
Позже, когда выпала возможность лично встретиться с Виктором Буковским, мы поняли друг друга с первого слова и поддерживаем контакт до сих пор. Позже точно так же с первого взгляда нашли взаимопонимание со Збигневом Бжезинским и сенатором Ричардом Лугаром — активными антикоммунистами, которые поддерживали нашу независимость.
 
В четвертых, легальная литература — толстые журналы.
 
Я подписался на все, в которых можно было найти течения или новости инакомыслия. У меня их было несколько кубометров: «Октябрь», «Знамя», «Юность», «Москва», «Новый мир». Конечно, не все журналы были полны диссидентских статей, но иногда в каком-нибудь из них всплывало что-то антигосударственное. В журналах второго сорта, которые я выписал, также иногда появлялось что-то диссидентское: «Нева», «Дружба народов», «Науковедение», «Философия», «Философские науки» и «Литературная газета». Но самый-самый из всех был журнал «Октябрь». Эти журналы и стали главным источником Атмоды — это был авангард смелости СССР, которые все больше расширяли границу дозволенного.
 
Наверняка многие в качестве начала Атмоды вспомнят КЗС и «Хельсинки 86». Да, КЗС (Клуб защиты среды) организовал многие мероприятия начала Атмоды, честь им и слава. Я считаю, что именно КЗС своими массовыми демонстрациями против метро, загрязнения Лиелупе и другими акциями положил начало процессу Атмоды в Латвии.
 
А вот хельсинковцы — это был интересный феномен. Смело всплыли и исчезли. Время потом доказало, что никто из них дальнейшего участия в работе Атмоды не принимал и никто мне не помогал в борьбе с коммунистами и чекистами. Тогда я ничего не понимал, лишь позже разобрался, в чем дело. У хельсинковцев были прекрасные начальные документы, уж не знаю, кто их писал. Я их оценил очень высоко и распространил их, а, когда надо было начать совместную работу, когда надо было что-то реально делать, разрабатывать программу, писать документы, все вдруг исчезли.

Я был уверен, что эти начальные документы от их имени написал кто-то другой, — среди них я не видел никого, кто смог бы написать такие смелые документы. Некоторые из них были в Германии, от них я вообще никакой поддержки не дождался. Думаю, что до сих пор они еще не все вернулись из Германии и других стран. Видиньш был главным врачом Резекненской больницы, который боролся за восстановление в партии, — мол, он исключен из партии несправедливо.
 
Руководитель рижских хельсинковцев Юрис Зиемелис был весьма хватким парнем, которому пришлось менять курс — так он назвал согласие сотрудничать с КГБ. Янис Чакстиньш из группы меня предупреждал о том, что среди них — хельсинковцев — есть доверенные лица КГБ, чтобы я думал о том, что говорю. ЧК спровоцировала раскол, и хельсинковцы раскололись, поливая грязью друг друга к большой радости КГБ и ЦК КПЛ. ДННЛ возникла раньше НФЛ, но там, к сожалению, правление в основном состояло из чекистов (это подтвердил один из членов правления).

«Копание Даугавы» — такое название теперь получила популярная акция (она началась осенью 1986 г.) против строительства Даугавпилсской ГЭС на Даугаве. Идея строительства этой ГЭС была таким же преступлением в отношении национальных ценностей латышей, как строительство ГЭС в Плявиняс — тогда латышский народ потерял древнюю долину Даугавы, потерял Стабурагс, Олинькалс, долину Персе.
 
Такое насилие началось уже во времена Ульманиса, когда потеряли красивую долину Даугавы возле Кегумса. Акции протеста против строительства Даугавпилсской ГЭС начали двое журналистов: Дайнис Иванс и Артурс Снипс. Мы все на факультете географии подписались, хотя старшие коллеги в свое время уже подписывали подобную петицию против строительства Плявиньской ГЭС, за что, конечно, были наказаны. Репрессии были направлены и против самих организаторов, ведь сбор подписей в то время был делом непростым.
 
Когда меня хотели исключить из университета за «буржуазный национализм и руководство группой националистов», Валда Тетере и Гунтис Берклавс тоже собирали подписи студентов против моего исключения, и ЧК за них взялся очень серьезно. Сегодня это не кажется чем-то особенным — собрать подписи. Но тогда это было сложно, это уже воспринималось как бунт против советской власти, и любой сбор подписей был большой смелостью. Акция против строительства ГЭС вызвала большой подъем в народе.
 
Позже, когда НФЛ уже был создан, председатель Комитета по радио и телевидению Латвийской ССР Янис Лея пригласил меня на кофе и рассказал, что происходит за кулисами: КГБ принял решение не строить Даугавпилсскую ГЭС задолго до акции протеста, у них просто не было денег на его строительство (отнюдь не из-за виртуальных «звездных войн»).
 
Во времена СССР строительством всех ГЭС, плотин, каналов, дамб заведовал КГБ, и они арестовывали такое количество людей, которое им было необходимо для работ. Даже в 90-е годы в России обычным делом был донос на какую-нибудь семью, если понравилась их квартира. Да вы и сами тут, в Латвии, знаете случаи, когда кто-то кому-то «сел на шею» или оклеветал, если возникло желание отнять землю, фирму или честь, особенно если ты действуешь «не в той» бригаде или критиковал кого-нибудь, находящегося у власти. Это старый метод ЧК, как говорится, «с бородой».
 
Знали ли эти журналисты, что «Даугаву копать не будут», или их использовали — об этом надо спросить их самих, но положительный эффект акции был налицо. У КГБ в те времена уже были другие платы — у горизонта появилась Перестройка всей империи, на один ГЭС им было наплевать.
 
 
Народный фронт Эстонии 
 
Он создавался параллельно нашему. Фактически я выступал за то, чтобы мы пропустили эстонцев вперед, т.е. «разрешили» им основать фронт на неделю раньше нашего, иначе учредительные конгрессы у нас состоялись бы в один и тот же день. Связь с эстонцами у нас была фантастической. Из Тарту, где был создан центр нового движения, а потом из Таллинна я получал все наиболее значимые материалы. Все материалы получал своевременно, с прекрасным переводом и изложением.
 
Это была судьбоносная удача — нам очень повезло, что брат руководителя КЗС Арвида Улме — Юрис Путриньш женился и уехал в Эстонию. Он сам активно участвовал в политической жизни Эстонии, но главное — он был настроен глубоко националистично. Если в Эстонии проводилось какое-либо значимое мероприятие, Юрис Путриньш уже на следующий день привозил все материалы, уже в поезде начиная переводить их на латышский. И так — в течение всего периода Атмоды.
 
Я был прекрасно информирован о том, что происходит в Эстонии, и многое, особенно в начале, мы проделывали согласованно. Между прочим, идею Конгресса граждан (КГ) мы полностью переняли у эстонцев. Некоторые псевдонационалисты и коммунисты-реформисты в Латвии теперь пишут, что КГ — дело рук ЧК. Извините, но это бред! Один к одному переняли идею у эстонцев, в особенности — из работ Тунне Келама и Тривими Веллисте.
 
Совершенно другой вопрос в том, что в оргкомитете, а потом и в руководстве КГ было по чекисту. Но где же их не было? Юрису Путриньшу, который нес на своих плечах всю тяжесть дипломатии с Эстонией, потом даже не предложили стать послом Латвии в Эстонии, ему даже не разрешили пройти в здание Верховного Совета. Он смог войти в здание ВС только после моего вмешательства и требования. Парадоксально, но коммунисты-реформисты и чекисты Латвии боялись Я.Путриньша.
 

Радио и ТВ в период Атмоды 
 
Конечно, как до Атмоды, так и во время нее огромное значение имела не только литература, но и радио и ТВ. Конечно, до Атмоды это были только заграничные антисоветские радиостанции. В Латвии стояли чрезвычайно сильные устройства для создания помех радиоволнам. Все радиостанции блокировались просто фантастическим образом. Поймать «Голос Америки» на латышском языке было очень трудно, на русском — немного проще, но легче всего было поймать «Немецкую волну» на русском языке, на которой читали работы различных диссидентов — Пастернака, Солженицына, Буковского и др. Можно было поймать и ВВС.
 
Фактически, для меня это был главный источник новостей, и, как я уже говорил, они читали различные политические литературные работы с продолжениями и политические стихи. Наверное, многие еще помнят, как мы слушали Радио Люксембург, когда хотели услышать новейшую и красивейшую музыку, которая также была под запретом в жизни советских людей. Жадное прослушивание заграничного радио стало уже неотъемлемой частью жизни, ежевечерним занятием. Значение заграничных радиостанций, пытающихся уничтожить советский режим (как тогда писала коммунистическая пресса), было огромным. Я понимаю, что спецслужбам они обходились очень дорого, но для нас, жителей социалистического лагеря крепостных, это было как глоток ключевой воды.
 
Точно так же и сейчас — только при помощи заграничных радиостанций и телеканалов можно узнать, как Евросоюз расправляется с Кипром или расправился с Ливией, как каталонцы и баски борются за возможность выйти из состава Испании и Евросоюза, какие народы борются за свою независимость во Франции и Великобритании, как ирландцы борются с оккупацией англичан, как туареги в Африке борются за свою страну Мали на севере или о том, как власти предержащие вызвали экономический кризис в Латвии, как они с помощью законов выгоняют людей из Латвии — и многое, многое другое. Наши эту информацию не передают.
 
Но вернемся к периоду Атмоды, когда КГБ приподнял занавес и заграничные радиостанции стали доступны даже нам. Тогда я и сам в некоторой мере стал радиожурналистом: «Свободная Европа» звонила то мне, то Эдуарду Берклавсу. Нашей задачей было предоставить сведения о происходящем в Латвии. В соседней комнате слышал по радио то, что сам говорил, и там не было никакой цензуры, изменений или склеенных фрагментов. Из своей квартиры через день в прямом эфире выступал на волне «Свободной Европы».
 
Это была фантастическая возможность — рассказать о том, что реформисты и оккупанты делают в Латвии. У нас было оговорено время, когда я должен быть у телефона. Все передачи вела Эрика Ветра (ее настоящее имя — Ингрида Цазере), а все материалы, касающиеся Латвии, мне пересылала Дзинтра Бунгс из аналитического отдела «Свободной Европы». Они приходили огромными пачками.
 
Это продолжалось до тех пор, в эфире «Свободной Европы» не зазвучали голоса двух великокоммунистов — Маврика Вульфсона и Индулиса Берзиньша. 
 
Звонки нам с Берклавсом прекратились. В Мюнхене, где находилась радиостанция, произошли структурные перемены.
 
Латвийское радио всегда было более прогрессивным по сравнению с телевидением. Это естественно. Про телевидение мне рассказывали, что все его сотрудники связаны с КГБ, а около 49% даже носят погоны высокого ранга. Да и теперь посмотрите, как свободно ведут себя радиожурналисты и какие «придворные» новости сообщает государственное телевидение.
 
Именно поэтому сегодня так торопятся объединить радио и ТВ. Какие только сказки не придумывают о жизни «под одним одеялом», не считаясь с тем, во сколько миллионов это обойдется народу. 
 
В рамках гласности КГБ и приверженцы Горбачева запустили в центральном и республиканских ТВ свои перестроечные передачи: в Москве — «Взгляд», в Латвии — «Лабвакар». Изначально «Лабвакар» был прекрасной прогрессивной передачей, но как только они завоевали доверие, началась настоящая фантастика! Передача превратилась в популяризатора людей, необходимых реформистам, снимала с политической сцены тех, кто им мешал — заказной политический арбитр.
 
Совсем другое дело — радио. Там было много смелых и самоотверженных журналистов, например, Байба Шаберте и Анта Буша, как настоящие матросовы бросились защищать националистов и не побоялись напасть на коммунистов. Большая часть радиожурналистов была на нашей стороне, кроме, разумеется, секретаря партии Петериса Табунса. Если бы не они — с прямым подключением и интервью из самых горячих точек — не знаю, получилась бы у нас Атмода вообще.
 
Да и теперь — только послушайте, как они разоблачают, например, «Мистера двадцать процентов», тоталитаризм, которым пахнет от единых еврократов-соросовцев, или дыхание Москвы за согласованными русократами. Действительно интересно, что в первых рядах всегда были радиожурналисты и фотокорреспонденты.
 
 
Два важных мифа о возникновении и организации НФЛ
 
Первый миф. Народный фронт Латвии основан Коммунистической партией Латвии и КГБ. Интересно, что этот миф поддерживают многие псевдонационалисты, которые в ту пору сидели в кустах, а теперь орут: НФЛ основал ЦК (ЦК КПЛ), НФЛ основан ЧК (КГБ) и т.д.! В середине лета во время секретного пленума А.Горбунов еще отрицал любую идею основания фронта. Главный секретарь ЦК КПЛ на сцене в Межапарке во время народной манифестации 7 октября 1988 года утверждал, что не сделал ничего плохого латышскому народу, но историк Гатис Круминьш нашел документ, свидетельствующий об обратном.
 
Он пишет: «Наш Янис Вагрис отправил в Москву очень точный и исчерпывающий документ, в котором сообщает руководству компартии о том, что Народный фронт является опасной организацией, которая в качестве альтернативной партии начинает претендовать на власть, выдвигать своих кандидатов и в будущем может поднять вопрос о выходе из Советского Союза». Коммунисты-реформисты Латвии еще долго не могли произнести слово «независимость», а шеф коммунистов уже переживал.
 
Жизнь показывает, что коммунисты Латвии только в конце лета получили сигналы из Кремля о том, что генерального секретаря М.Горбачева следует поддержать. Только после этого они засуетились. Нельзя забывать, что КП Латвии не была такой, как КП Литвы, латвийская выделялась застойностью. К осени ЦК КПЛ и КГБ хотели поддержать организацию своего движения в Латвии. Комсомолец Байдескалнс, насколько помню, даже получил задание организовать его, но фронт коммунистов-комсомольцев не возник.
 
ЦК КПЛ и КГБ приняли спасательное решение: не надо нам бороться, пускай организуют, мы, коммунисты, потом просто перехватим контроль, поставим своих людей и перенаправим программу в нужное русло. К тому же если основателями станут определенные люди, а не компартия, народ поверит НФЛ. Им было выгодно и необходимо прикрыться националистами. Уже начиная с момента создания группы для разработки программы, основания НФЛ, первого правления НФЛ, а потом и второго конгресса НФЛ, к великому сожалению латышского народа, коммунисты полностью переняли НФЛ.
 
О том, что происходило в ЦК КПЛ, я узнал от Яниса Рукшана, у которого был свой «стукач» — секретарь ЦК КПЛ Я.Охерин. Он рассказывал Янису, Янис — мне, вот мы и знали все, что там происходило, в полной тьме не находились. Они ведь до сих пор не знают, что мы знали обо всем. Этот факт я обнародую только публикацией этой статьи. 
 
Коммунисты начали в спешке организовать поддержку М.Горбачева, а я торопил Рукшанса и Авотиньша с учреждением: дольше откладывать нельзя, иначе комсомольцы нас опередят. Основание нашей организации затягивалось, и мне это очень не нравилось.
 
Второй миф — о людях, которые организовали и основали НФЛ. На странице «Википедии», в статье «Народный фронт Латвии» (не знаю, кто это писал) дана верная информация: «НФЛ был основан по инициативе группы частных лиц, в которую вошли Валдис Штейнс, Виктор Авотиньш и Янис Рукшанс, 8 октября 1988 года в качестве массовой организации для негосударственной поддержки перестройки».
 
Я подумал: наконец-то кто-то правду написал. Как я уже говорил, я сам был свидетелем всего процесса и организатором НФЛ, поэтому могу рассказать о каждом народнофронтовце высшего звена — когда и в каких обстоятельствах он появился в рядах НФЛ. Время этого появления можно четко связать со временем политической безопасности, я бы даже сказал — «временем, когда можно было позволить себе выразиться».
 
Отцом НФЛ иногда называют Яниса Петерса, хотя он не имеет никакого отношения к основанию НФЛ. С Дайнисом Ивансом я не был знаком, и на начальном этапе работы их с нами не было. Оба появились только осенью: Петерс пришел, когда предоставил нам кабинет А.Упита в Союзе писателей и созвал организаторское заседание различных движений, а Д.Иванс — когда Петерс, не согласовав это с нами, назвал его председателем НФЛ во время Первого конгресса.
 
Янис Шкапарс в то время отдыхал в своем домике в Гауе, медитируя над своими проделками в роли главного цензора Латвии. Сандра Калниете готовила кофе для Джеммы Скулме и госзаказы на картины своих избранных художников. Ивар Годманис шуровал по Австрии и в Латвию приехал лишь через год, а про Яниса Страдиньша я знал лишь, что он работает где-то в АН.
 
Никто из них даже рядом не стоял при основании НФЛ и на начальном этапе работы. Они все — люди второго эшелона. Что касается Я.Страдиньша, А.Варславана и некоторых других ученых, преподавателей университета, художников и писателей, могу сказать только, что их заслуга в том, что они распространяли информацию о нашем НФЛ, хотя сами в его работе не участвовали.
 
Ну а мы, националисты, постоянно боролись с народофронтовцами второго эшелона за истинное пробуждение латышей, а фактически, как показала история, они боролись против нас, боролись за советскую власть с новым лицом.
 
Они не могли сойти с рельсов перестройки и выйти на путь национальной страны. В то время они боролись за сохранение советской власти de-facto. Кто нарочно, кто — ненамеренно, но они создавали все условия для того, чтобы в Латвии победил негуманный уголовный номенклатурный капитализм, направленный против народа. Владелец государственного имущества (общего имущества народа) сменился при их участии. Некоторые даже копейки не получили из добычи хищников, когда она стала имуществом представляемой и защищаемой ими номенклатуры.
 
Все эти люди появились в НФЛ и на политической сцене лишь после секретных решений ЦК КПЛ о том, что необходимо принять участие в народном движении в поддержку Горбачева. 
 
Должен сказать, что некоторые коммунисты-реформисты и сторонники Горбачева все это время скакали на белом коне, а теперь и их наследники оседлали белых коней с зелеными глазами хищников. Во времена коммунистов существовал отдельный класс — номенклатура. Даже в деревне были так называемые «сливки», в которых центральное место занимал красный барон со своими приближенными. Ну а теперь образовался слой наследников предыдущего режима — класс неолибералов (незаконных богачей), чьим источником богатства и благополучия как раз стал этот уголовный капитал номенклатуры.
 

Об основании НФЛ. Где, как и когда это началось 
 
Ну, если вкратце, то началось все за письменным столом моего прадеда, за которым сижу и сейчас. Это было 5 мая 1988 года. И закончилось за этим же столом в мае 1993 года, когда я написал очередное требование об отставке правительства Годманиса. Я считал, что необходимо прекратить то, что с народом делает правительство Годманиса, ставленники НФЛ.
 
На этом закончился период жизни, связанный с НФЛ. Я мог и не выходить из комнаты. В 2012 году написал новый обзор стратегических задач — программу духовного пробуждения латышского народа, которая опубликована в журнале «Зинтниекс» начиная с первого номера этого года.
 
Термин «ФРОНТ» не принадлежит мне, его я заимствовал у русского публициста Нуйкина. 

Мое молчание прервала статья Нуйкина в «Литературной газете» в начале мая 1988 года. С этого все и началось. В тот же день, 5 мая, я написал объявление и короткую программу мероприятий государственного масштаба. Позволил себе такое.
 
На факультете географии было запланировано заседание кафедры, на котором я это объявление зачитал. Немного дополнили текст, и мы его официально утвердили. Я хотел, чтобы его приняла и другая кафедра — экономической географии, но они отказались. Хотел утвердить на уровне факультета, но и это не вышло. Сутки объявление провисело на доске объявлений в коридоре, и потом, как мне рассказали, его сорвал секретарь партии.
 
Я знал, что 1 июня 1988 года готовится расширенный пленум Союза писателей Латвийской ССР, поэтому наивно отправился с объявлением к Янису Петерсу, который и слышать ничего не захотел о каком-то фронте. Он отправил меня к автору детективов Колбергу, который якобы собирает «письма народа».
 
Поникший и расстроенный уходил я из Союза писателей, когда на лестнице случайно встретил молодого и талантливого поэта Гунтара Годиня. Пожаловался ему о своей неудаче, о том, что никто в этой крепости не хочет ничего слышать о каких-то там фронтах. Годиньш говорит — а ты приходи к Рукшансу и Авотиньшу, они по четвергам собираются.
 
В следующий четверг я с ними встретился. Янис Рукшанс схватился за ножницы, и мое объявление (краткая программа) прекрасно уместилось в программе побольше — в открытом письме правительственным структурам.
 
Изначально договаривались, что фронт надо было бы назвать Народным демократическим фронтом. Так началось наше сотрудничество, которое привело к НФЛ с 240 000 членов. Следующим этапом стало подписание открытого письма — первой программы НФЛ. Его подписали 17 представителей интеллигенции, которые не испугались — в основном знакомые Авотиньша и Рукшанса. Восемнадцатый был Валдис Турин, но он не захотел «портить» список.

Вот так и появился выход 17 представителей интеллигенции. 26 мая, на мой день рождения, я подписался на это, прекрасно понимая, что в любую ночь нас могут арестовать и отправить на восток или на запад — как хельсинковцев.
 
Подписываясь, я был готов к аресту и фактически даже ожидал его. Моя семья также была готова к тому, что это может произойти в любой момент. Мне даже сообщили, что из этих 17 человек 11 находятся в «черном списке» Я.Дзенитиса. Такой список был, и я был среди этих 11. Не знаю, кто были те шестеро, которых там не было, но они сами это наверняка знают.
 
Задачей Виктора Авотиньша было зачитать это наше открытое письмо-программу на расширенном пленуме Союза писателей Латвийской ССР 1 июня 1988 года — никто другой это сделать не мог. Виктор зачитал текст, но ничего не произошло. Это был как холостой выстрел, никаких отзвуков не было. Может быть, пленум и вызвал подъем в народе, но на основание и организацию Народного фронта это не повлияло. Пленум не сыграл никакой роли в основании Народного фронта, и я был очень недоволен.
 
Лето прошло «в возделывании почвы», сборе подписей и подготовке новых объявлений. Все лето мы искали смельчаков и «предателей» в рядах коммунистов — в ту пору я так называл коммунистов, готовых предать свое дело.
 
Янис Рукшанс был главным редактором «Дарзс ун Драва», поэтому скромный садоводческий журнал стал нашим главным общественным рупором. Многие люди стали присылать на адрес редакции письма поддержки. Помню фронтовые письма Яниса Фрейманиса, поэтому мы решили включить и его в организацию фронта. К концу лета мы уже добились некоей известности и могли перейти к следующей задаче — разработке программы и учредительных документов.
 
Начался третий этап — создание группы разработчиков самой программы. В конце концов Виктор Авотиньш созвал первую группу — большая часть этих людей были приглашены им. Среди первых художников, которые не испугались и согласились подписаться под одним из обращений, была Джемма Скулме. Она даже осмелилась предоставить нам помещения для встреч в Союзе художников, который находился на ул. Кр.Барона. Там же была ее секретарь Сандра Калниете, которая таким образом случайно попала в наш круг и позже стала великим командиром.
 
Если бы мы тогда нашли другое место для встреч, Сандры Калниете в руководстве фронта не было бы. 
 
Тогда эти помещения нам были необходимы, но сегодня я понимаю, что перейти в те помещения было огромной ошибкой, но еще большей ошибкой было перейти в помещения Союза писателей. К этим помещениям как бесплатное приложение шли «петерсы», «шкапарсы», «вульфсоны», «калниете» и все остальные коммунисты-реформисты, которых ЦК КПЛ и КГБ интенсивно внедряло, чтобы перехватить управление НФЛ.
 
Конечно, помещения нас не спасли бы от нападения коммунистов-реформистов, были бы другие «шкапарсы», «калниете» и «элерте», но сохранилось бы национальное направление НФЛ, не было бы этого почти глобального перехвата управления НФЛ.
 
Изначальная группа разработки программы НФЛ более или менее стояла у руля НФЛ в течение всего его существования до II Конгресса. Параллельно нашей работе над основными документами во всей Латвии самостоятельно создавались организации НФЛ. Я хотел бы обратить внимание именно на эту фантастическую самоорганизацию народа. Мы не давали никаких указаний, не было никаких команд из центра. Во многих местах самыми активными оказались именно коммунисты, кое-где НФЛ организовал ЦК КПЛ, но не везде. Местами были и беглецы из «Красного дома», а не ставленники на должность организатора НФЛ.
 
Конечно, я не могу это утверждать обо всех группах поддержки НФЛ, существовавших в Латвии, но там, где я ездил по Латвии с выступлениями, особенно в Мадонском районе, везде коммунисты меня встречали с вилами, даже циркуляры были высланы против меня из ЦК КПЛ. Аплодисментами и овациями меня встречали лишь в Дании и Норвегии, когда я туда добрался после поднятия «железного занавеса», в Копенгагене датчане даже службу в церкви провели.
 
Если бы сейчас народ смог так же самоорганизоваться и создать самоуправления, как тогда — отделения НФЛ или гражданские комитеты, тогда из деспотии краев и городских самоуправлений Латвия превратилась бы в одну из первых стран мира, где правит народ. Тогда в Латвии было бы народное самоуправление, а не клика под названием «коалиционный совет».
 

Первый конгресс НФЛ
 
Пора подготовки была просто сумасшедшей — мы сотнями получали письма, пожелания, предложения, но прочитали все. Внутренние споры о различных пунктах программы были сильными. Помню, как я настаивал на ликвидации колхозов, но многие этого не хотели, может, боялись. В группе уже присутствовало несколько коммунистов, поэтому уже тогда начались споры и образовался внутренний фронт.
 
В самом конце конгресса руководство перенял Я.Петерс, хотя его и не было среди организаторов.
 
Я был очень удивлен, когда он сам занял место в президиуме, ведь конгрессом должны были руководить мы — участники рабочей группы, это был наш конгресс. 
 
И в народе возникло впечатление, что организацией НФЛ руководил член ЦК КПЛ Я.Петерс, хотя это было не так. Он сделал совсем немного — предоставил нам помещения и провел общее собрание различных народных организаций (будущая инициативная группа НФЛ, ДННЛ, хельсинковцев и др.).
 
Я понимаю, что в помещениях Союза писателей мы находились под контролем всех органов, но это не означает, что они нами руководили. Может быть, кто-то и руководил коммунистами— реформистами, которые присоединились к нам, но чтобы мной руководил коммунист — это абсурд, это невозможно, и это прекрасно знает все бывшее управление НФЛ!
 
После Первого конгресса НФЛ внутренняя вражда между коммунистами-реформистами и националистами еще больше усилилась, она существует до сих пор. 
 
Во время заседаний правления мы даже сидели по разные стороны стола, как это прекрасно описали в своем информационном бюллетене Я.Кайяка и Т.Чаладзе. По одну сторону стола — коммунисты-реформисты: Шкапарс, Иванс, Калниете (интересно, что она не была членом партии, но при этом более убежденный коммунист, чем сами коммунисты), по другую сторону — националисты: Штейнс, Берклавс, Рукшанс, Рубенис. Помню, что во время одного заседания обсуждали вопрос оккупации, так на стороне коммунистов-реформистов не могли даже произнести слово «оккупация». Факт оккупации Латвии даже Сейм утвердил только в середине 90-х.
 
Историю НФЛ характеризуют пять вех. Они судьбоносны для всего латышского народа. Первый переворот — смена курса от национализма к космополитизму.
 
НФЛ руководил председатель правления, а функции председателя НФЛ были лишь репрезентативными. Все делал председатель правления, от него полностью зависел курс НФЛ. Вначале председателя правление выбирало на один месяц. Первым стал Шкапарс, за ним — Клотиньш, а потом решили, что так продолжаться не может — за месяц никак не успеть что-то сделать. Тогда меня выбрали первым постоянным председателем правления. Мой курс НФЛ сомнений не вызывал, я был националистом, но это шло вразрез с планами коммунистов-реформистов.
 
До апреля я фактически руководил НФЛ и его работой, организовал комитеты и т.д. В этот период мы прекрасно сработались с Дайнисом Ивансом, и «серого кардинала» Яниса Шкапарса не слушали.
 
Советская власть должна была прекратить такую независимость, и когда из Канады вернулась С.Калниете, куда она ездила повидать родственников, начались политические интриги. 
 
Мои дни были сочтены, и в кресло председателя правления посадили идеологического секретаря коммунистической организации Латвийского государственного университета Петериса Лакиса (партийным боссом ЛГУ был А.Эндзиньш), который собрание возле Памятника Свободы, прошедшее год назад, назвал «сходкой психопатов» (должно быть, на телевидении эти комментарии сохранились). Так же как и преподаватель марксизма-ленинизма Индулис Берзиньш комментировал две серии «Оборотней» (был такой фильм КГБ про латышских шпионов из Швеции).
 
Потом в архиве ТВ мне их найти не удалось — коммунисты прекрасно умеют изымать из архивов свои проделки.
 
Например, Горбунов лично руководил разгоном борцов за свободу возле Памятника Свободы в 1987 году. Об этом мне рассказал офицер КГБ, который находился в той же комнате — прямо за спиной у Горбунова. Штаб наблюдения и командования чекистов находился над магазином «Орбита», напротив Памятника Свободы.
 
То, что меня сняли с должности председателя правления — это не просто замена одного человека другим. Можно подумать — великое дело, на месте Штейнса начал работать Лакис. Нет, это была смена курса НФЛ, потому что Штейнс представлял латышей и националистов, а Лакис — коммунистов, идеологических работников компартии, коммунистов-реформистов. В лице П.Лакиса они нашли очень послушного человека, и НФЛ ушел по космополитическому пути советской власти.
 
Еще одна особенность: я был против Горбачева, потому что было абсолютно ясно, что независимость он нам никогда не отдаст, а все — подчеркиваю: все — коммунисты-реформисты были на стороне Горбачева. Впереди всех, конечно же, шагал Вульфсон, который после встречи с Горбачевых два с половиной часа втолковывал нам, что Латвии никогда не удастся достичь независимости.
 
Эта линия внутреннего фронта тянется через всю историю НФЛ. Иванс — значит, космополитизм и интернационализм, а за ним были Вульфсон, Костенецкая, Дозорцев и латышские интернационалисты — Шкапарс и Калниете. А Штейнс и Берклавс — это значит национализм, латышское мышление.
 
Как я уже говорил, этот фронт существует до сих пор, какой бы камуфляж они ни натянули.

Вторая веха — Второй конгресс НФЛ 
 
Его организовали Я.Шкапарс и С.Калниете. Делегатов надо было выдвигать из отделений НФЛ. Но этого не произошло, делегаты выдвинуты не были — С.Калниете и Я.Шкапарс дали указания, кого надо «выбрать» в делегаты конгресса.
 
Не могу сказать, сколько отделений они успели обработать, но выяснилось, что их люди оказались в большинстве. Откуда мне это известно? У меня есть свидетели, которые получали эти распоряжения. Во время конгресса депутаты разделились на две большие группы, и национальное крыло даже «проголосовало ногами» (мы покинули зал), как тогда сообщали журналисты. Ясно были видны организованные и неорганизованные делегаты.
 
Почему это было нужно коммунистам? Потому что во Втором конгрессе коммунисты-реформисты должны были победить и перенять НФЛ. Народофронтовцы, настроенные против коммунистов-реформистов, выдвинули председателем НФЛ Иманта Калниньша, а меня — председателем правления.
 
Мы с Имкой задумали оказать сопротивление Дайнису Ивансу и Ивару Годманису, но так как делегаты были сорганизованы, мы проиграли. Как я уже говорил, И.Годманис вообще не жил в Латвии и лишь недавно вернулся со своих делишек в Австрии. 
 
Главное — проиграли не только мы с Имантом Калниньшем, проиграло все националистическое крыло НФЛ, и наступили времена коммунистов-реформистов. Для них это было очень важно: надо было готовиться к выборам — перехвату власти, и везде, во всех округах надо было поставить «светлых коммунистов». Даже против меня и Эдуарда Берклавса в наших избирательных округах в Мадонском районе были поставлены коммунисты, только что вступившие в местное отделение НФЛ.
 
В соседних округах стартовали коммунисты-реформисты Я.Гаварс, П.Кругаляужс, и во многих других округах, в которых баллотировались коммунисты, поставленные из центра, против них не было ни одного народофронтовца. Меня никто из центра в Эргли не посылал, жители меня пригласили сами.
 
А.Горбунов в НФЛ так и не вступил. И.Годманис подготовил списки, т.е. подготовил выбор коммунистов в ВС. Штейнс — значит и националисты Берклавс, Рукшанс, И.Калниньш. Я у советской власти был как заноза в одном месте. Депутат ВС Зиедонис Зиединьш про меня сказал — ты как сорняк в советском огороде, который никак вырвать не получается, он снова вырастает. А я знал, что за нами — латышская национальная интеллигенция.
 
Эти невидимые баррикады, или невидимый фронт существует до сих пор. По сути своей конгресс был незаконным. 
 
После II конгресса правила «Большая пятерка», как они себя называли. Вместе со Вторым конгрессом в НФЛ вступили многие «люди третьего эшелона», которые потом стали депутатами различного ранга и исполнительными директорами, а количество националистов все больше сокращалось.
 
Очень недемократичным было заседание думы после Конгресса (17.10.1989), на котором И.Годманис, как председатель правления, фактически единолично выбрал членов правления из предложенных кандидатов, якобы в правлении должны быть послушные члены, а не люди, которые будут выступать против председателя. Так как большинство думы уже были людьми из спецсписков, они, конечно же, проголосовали за кандидатов, рекламируемых И.Годманисом.
 
 
Третья веха, или, точнее — предательство 
 
Во время Второго чрезвычайного конгресса ДННЛ, который проходил 28—29 мая 1989 года, я сообщил о том, что НФЛ намерен держать курс на независимость страны, несмотря на то, что остальное руководство было против этого.
 
Заявление рвануло как бомба в логове коммунистов-реформистов, которые никак не могли произнести слова «независимость» и «оккупация».
 
Новое правление НФЛ немедленно созвало заседание и 31 мая 1989 года приняло на обсуждение единственное дебильное воззвание — а нужна ли вообще Латвии независимость?! 
 
После того как я на конгрессе ДННЛ — как официальный представитель — сообщил, что НФЛ выступает за независимость Латвии — это было предательство. Аустрис Грасис в Абрене также организовал большой семинар в поддержку независимости Латвии, а Петерис Лакис и Янис Фрейманис кричали, что никакая независимость в программе НФЛ не предусмотрена, и грозили расправой Янису Мелленсу, который заявил, что НФЛ также должен требовать независимость. Угрожать мне они не осмелились. Аустрис Грасис это прекрасно помнит! Да, я сказал, что в нашей программе это не указано, но политическая ситуация сейчас такая, что мы начали делать слишком мелкие шаги в своих требованиях.
 
В середине лета коммунисты-реформисты из НФЛ организовали большой народный митинг в поддержку суверенитета. Тогда я сказал, что мы должны требовать не расширения суверенитета, а независимости, но руководство было против лозунга о независимости. Я же считал, что мы должны менять тактику и начать борьбу за независимость.
 
Возможности для этого я увидел в Латвийской социал-демократической рабочей партии — ЛСДРП. В начале 1989 года КГБ поднял «железный занавес», и это дало нам возможность посетить группу поддержки НФЛ в Швеции.
 
После встречи с Бруно Калниньшем, почетным председателем Социалистического интернационала, я тайно вступил в ЛСДРП. 
 
Иностранный комитет ЛСДРП под предводительством Бруно Калниньша был очень явной антисоветской организацией, и с этой точки зрения полностью соответствовал моим взглядам. После отказа правления НФЛ перейти на путь независимости я решил основать ЛСДРП в Латвии, и действительно, некоторое время в СССР существовали две партии — КП и ЛСДРП.
 
В отличие от НФЛ, ЛСДРП уже была политической организацией и сильным оружием в борьбе против коммунистов. Она категорически выступила за прекращение оккупации и аннексии Латвии, а также за деколонизацию. ЛСДРП была антикоммунистической организацией. У нас тогда была совершенно фантастическая команда: Паул Бутлерс, Нормунд Бельскис, Эгил Балдзенс и Эгил Грикис. Год спустя переворот коммунистов-реформистов, их приспешников и агентов ЧК начался и в ЛСДРП — и после этого мы все вышли из партии.
 
М. Горбачеву социал-демократы были нужны уже тогда, ведь он всю КПСС хотел объявить социал-демократической партией. Это я обсуждал во время тайной встречи с Гансом Кошником, одним из руководителей немецкого и всего Социалистического интернационала. Горбачеву это удалось только 10 лет спустя, но в то время переворот М.Горбачева удался только в Латвии.
 
КПЛ (Коммунистическая партия Латвии) должна была превратиться в социал-демократическую партию, и ей это удалось. Ни я, ни мои единомышленники не хотели принимать участия в этом превращении, ведь ожидалось массовое превращение коммунистов в социал-демократов.
 
Например, вот так из мелкого коммуниста в социал-демократа превратился Диневич.
 
Какое-то время мы это давление выдерживали. Что началось, когда мы бросили коммунистов-перебежчиков — всех этих «диневичей! Что на нас полилось, даже на международном уровне! Нас вызвали для дачи объяснений в Швецию и Германию, нас не восстановили в Социалистическом интернационале, полностью блокировали, выдвигая одно-единственное категорическое требование — принять обратно в партию коммунистов-реформистов.
 
Во время Второго съезда ЛСДРП руководителем партии выбрали знаменитого переводчика и поэта, конформиста Улдиса Берзиньша, потом его отодвинули в сторону, и в партии социал-демократов возликовали коммунисты.
 
После объединения коммунистов и социал-демократов руководителем стал коммунист Юрис Боярс. Мечта Горбачева в Латвии реализовалась. 
 
 
Четвертая веха — НФЛ «добровольно» отказывается от власти
 
...а председатель президиума Верховного Совета ЛССР А.Горбунов и секретарь президиума Верховного Совета ЛССР И.Даудиш остаются на своих местах.
 
2 мая 1990 года мы, недавно избранные депутаты Верховного Совета Народного фронта Латвии, собрались на заседание своей фракции, на котором образовали руководство Верховного Совета и проголосовали за верховное руководство ВС, первый Кабинет министров. Через несколько дней, 4 мая, мы фактически лишь обнародовали это решение, принятое в помещениях Академии наук Латвии и придали ему «юридическую силу».
 
Все бы ничего, но кое-что на том заседании меня шокировало: я был потрясен, когда сидящий рядом Дайнис Иванс отказался от должности председателя ВС и поддержал кандидатуру А.Горбунова.
 
В результате председателем Президиума ВС стал А.Горбунов (бывший идеологический секретарь КПЛ!), а секретарем Президиума ВС — И.Даудиш (бывший первый секретарь КПЛ г. Риги). 
 
Но на тот момент они уже фактически были председателем ВС ЛССР (А.Горбунов) и секретарем президиума (И.Даудиш). Я был одним из тех шести депутатов, которые голосовали против этих кандидатов. Мы ведь выиграли на выборах, но власть вернули нашему «рулевому» — ударникам Коммунистической партии. Почему же так?
 
Я, один из основателей НФЛ, об этом «перевороте» ничего не знал, и даже теперь Дайнис мне не рассказывает, как и почему это случилось.
 
Я считаю, что это положило начало нынешнему краху государства, ведь после этого под эгидой объявленного неолиберализма начался откат цивилизации с прихватизацией и остальной разрухой — начался нынешний Конец. 
 
Когда мы уже работали как депутаты, Д.Иванс опять отказался от руководящей должности — поста заместителя председателя Президиума ВС, и вместо него ловко «заголосовали» Валдиса Биркавса.
 
Я заметил, что Биркавс уже был своевременно подготовлен для этой должности — задолго до этого в СМИ появились хвалебные статьи про него.
 
 
Пятая веха — предательство руководства латышей в изгнании 
 
Трагедией для латышей стали не только отправка в Сибирь, но и бегство нескольких сот тысяч человек на Запад из-за приближающейся второй (1944-45 г.) советской оккупации.
 
В изгнании были основаны очень сильные организации как с политическими интересами, так и работающие в сфере культуры. Они хранили статус независимости Латвии и помогали поддерживать доктрину непризнания оккупации. Огромное им спасибо за это!
 
Всемирное объединение свободных латышей (ВОСЛ) стало верховной организацией среди всех организаций изгнанников. Политические взгляды всех этих организаций были крайне антисоветскими, крайне националистичными.
 
Мы, латыши в Латвии, смотрели  на них как на свободных людей, как на освободителей. Нам даже присниться не могло, что они могли бы встать на сторону коммунистов. Тем не менее это произошло! 
 
У меня была возможность встретиться в Вашингтоне с председателем ВОСЛ Гунаром Мейеровицем. Нашу встречу организовал Аристид Ламбергс, настоящий латышский патриот. Два с половиной часа мы втроем гуляли по дамбе недалеко от его дома и обсуждали дальнейшую стратегию. На тот момент Гунар Мейеровиц воплощал руководство всех латышских изгнанников — он все-таки был председателем ВОСЛ и обладал огромным авторитетом.
 
Центральной темой нашего разговора был вопрос, к кому присоединится ВОСЛ — к националистам или коммунистам. Националисты получили «кукиш».
 
Мы все были расстроены таким предательством изгнанников — сначала они ушли вместе с тандемом Иванса-Годманиса, а потом — по проложенному коммунистами «Латвияс цельш». Братья Павловские, наиболее национально настроенные, вдруг оказались в объятиях коммунистов. Это было уму непостижимо!
 
Мейеровиц и все остальные герои изгнания ушли с коммунистами, а латышские националисты остались без поддержки тримды. Это продолжается до сих пор, когда латыши в изгнании поддерживают «Режим» (тоталитаризм в стиле Оруэлла можно назвать и «Единством»).
 
Позже я спросил Мейеровица: «Гунар, каково это — быть в одной постели с коммунистами?» Коммунисты его «купили» обещанием избрать президентом, но разве ради этого стоило предать все идеалы латышей, поддерживаемые в течение всего периода изгнания? 
 
Должен сказать, что Г.Мейеровица провели, он все же извинился передо мной за политическую близорукость и сказал: «Валдис, насчет коммунистов ты был прав». Через несколько лет такой же оказалась партия националистов «Тевземей ун Бривибай» и тамошние супернационалисты-изгнанники, например, Я.Синка. Они с легким сердцем заняли позиции рядом с коммунистами и прихватили свой кусок пирога прихватизации Латвии.
 
Я.Синка избегал меня, чтобы не пришлось оправдываться — я ведь постоянно просил объяснить поведение изгнанников-латышей — где же эта национальная Латвия, за которую на сильных позициях Англии, Германии, Швеции выступали руководители латышей?
 
Политбригада «Тевземей ун Бривибай» была одним из самых активных прихватизаторов Латвии. Раньше у меня даже был тайный список того, как политбригады разделили сферы народного хозяйства Латвии для прихватизации, и все войнушки велись только вокруг добычи. 
 
Ссоры в Сейме были простой грызней — такие же, как между гангстерскими группировками. Раздел награбленного без жертв не обходится. (Не надо опять присылать ко мне грабителей, нет у меня этих списков, как нет и списков переоформленных чекистов. Они все давно уничтожены, так как оказались слишком опасными.)
 
Но не все латыши-изгнанники встали в один ряд с коммунистами и прихватизаторами, были и выдающиеся патриоты, такие как Аустрис Грасис, Аристид Ламбергс, Лаймонис и Илзе Эмбректсы, Ромуалд Мунцис и многие другие. Не вся латышская молодежь, родившаяся в изгнании, были космополитами и интернационалистами, как многие утверждают. У нас было много патриотов Латвии, например, Мара Симане, Ивар Эмбректс и многие другие. К сожалению, были и те, кто шел плечом к плесу с коммунистами-реформистами и их наследниками, соросовцами и даже иностранцами.
 
 
Возникновение ростков государственности Латвии и допущенные ошибки 
 
Первая Большая ошибка. Если бы можно повернуть вспять колесо истории, я бы, разумеется, провозгласил во время Конгресса граждан (КГ) смену государственной власти — провозгласил независимое государство. КГ собирался 30 апреля, а Верховный Совет — только 4 мая, поэтому ВС было бы нечего провозглашать, либо им пришлось бы применить силу в отношении КГ и его делегатов. Но на КГ присутствовала целая группа депутатов Верховного Совета, так что всех арестовать было бы непросто. Ко второй сессии КГ я подготовил проект Кабинета министров, но, к сожалению, было уже поздно — это мало кого интересовало.
 
Вторая Большая ошибка. Существовали возможности объединения ВС и КГ. Все-таки надо было делать все возможное, чтобы это произошло — так, как это сделали в Эстонии. Тогда мы пошли бы по пути Эстонии, и вполне возможно, сейчас были бы там же, где Эстония.
 
Третья Большая ошибка (возможно, это была утопия, и ошибкой ее считать нельзя) — восстановление Латвийской Республики. Но эта ошибка еще поправима, ведь республика пока не восстановлена. Это был бы вариант Литвы, вариант моего друга Ландсбергиса — они полностью восстановили Литовскую Республику и ее конституцию, а потом приняли новую конституцию.
 
С точки зрения сегодняшней ситуации мне теперь кажется — хорошо, что это не было тогда сделано, ведь в таком случае нынешняя власть была бы легитимной. А теперь это самопровозглашенная власть, и с Латвийской Республикой 18 ноября ее связывает ностальгия и исторические воспоминания, а не историческая непрерывность.
 
Четвертая ошибка — многопартийность. Тогда я недооценил важный аспект того, что осознание единства нации заменяется осознанием партийности, что, в свою очередь, создает безразличие к своему народу или даже стране. Политическая партийность мешает созданию духовного приданого нации.
 
К сожалению, а может быть, и к счастью, дальнейшая жизнь дала мне откровение того, что политические партии вообще не нужны. Это лишь орудие для манипулирования народом. 
 
Многопартийная политическая система не может привести народ к благосостоянию и счастью, так же как невозможно, даже в теории, создать идеальную политическую партию. Многопартийная система является одним из краеугольных камней демократии и входит в концепцию divide at impera — «разделяй и властвуй». Вместо партий образовались «синдикаты политически-экономических бригад». Если изначально политическими группами руководила т.н. «партийная клика», то теперь уже назначаются «бригадиры».
 
Пятая ошибка. Бруно Калниньш хотел, чтобы я организовал созыв нового Конституционного собрания. Я тогда возразил, что боюсь это делать, что коммунисты победят. Теперь, 25 лет спустя, учитывая нынешнюю ситуацию, я настаиваю на созыве Народного конституционного собрания. Я уже начал работу над новой Народной Сатверсме.
 
 
Важной вехой нашей истории и нашего мышления были Баррикады и нынешние выводы о них. Перед тем как вернуться к событиям Баррикад, хочу выразить глубочайшее признание всем участникам этих событий, которые все эти дни бесстрашно находились на баррикадах, сознавая, что они рискуют своими жизнями. Благодарю людей, которые были с нами сердцем и душой, которые помогли с едой тем, кто жил в кругу горящих костров.
 
Глубочайшая благодарность тем, кто охранял именно нас, депутатов ВС, тем, кто организовал боевой пост возле дверей ВС. Они прекрасно осознавали — если оккупанты разорят баррикады, препятствие для перемещения будет утрачено, а если падет ВС, падет и независимость Латвии. Если похитят или перестреляют депутатов ВС, не будет больше носителей суверенной власти, и чужая власть легко сможет занять позиции в Латвии.
 
Знакомясь с историей Баррикад, можно узнать много нового о событиях тех дней, особенно учитывая, что я сам принимал в них участие с первой ночи и до последнего дня. Физические баррикады увезли, а вот духовные остались стоять.
 
В принятии решения строить баррикады и созывать на них народ, я не участвовал, мне самому об этом сообщили.
 
Когда ночью позвонил Д.Иванс и сказал, что надо созывать всех на баррикады, я был категорически против. 
 
Можно, конечно, построить баррикады, но нельзя ставить на них безоружных людей. Я бы не смог принять безответственное решение о жизнях сотен людей. Это действительно было безответственно — подвергать опасности сотни людей — опыт Сакартвело (Грузии), Азербайджана и недавних событий в Литве никуда не пропал. Я протестовал, но руководство НФЛ приняло такое решение, и оно было необратимым.
 
Строительство баррикад началось быстро. Я был одним из руководителей Конгресса граждан, поэтому хотя бы он протестовал. Фактически ведь необходимо было лишь уничтожить депутатов ВС, и никакой власти уже не было бы. Я не преувеличиваю опасность — резня в Вильнюсе была, да и у нас возле дорожных баррикад стреляли омоновцы. Я жил в Вецмилгрависе, и как-то раз меня остановили на повороте с Яунциемского шоссе, но наших фотографий у них не было — скорее всего, это была просто акция запугивания.
 
 
Нападение на МВД и стрельба над зданием ВС
 
Незадолго до нападения на МВД я встретил А.Слапиньша, мы сказали друг другу пару слов, и он куда-то умчался что-то снимать. Если бы я знал, не дал бы ему бежать на Бастейкалнс. За час до нападения я ехал по бульвару Райниса мимо зданий МВД и прокуратуры, проехался по центру и по бульвару Аспазияс, чтобы поставить машину во дворе частного дома, там, где Городской канал пересекает бульвар Кронвальда — подъехать к зданию ВС было невозможно, да и опасно — легко можно было стать мишенью.
 
Потом еще прошелся до Бастейкалнса, до Домского собора, где встретил руководителя медицинского подразделения Абавы Валдманиса, и вернулся в здание ВС. По-моему, это произошло примерно за полчаса до нападения. Здание ВС было пустым, руководителей не было, никого из членов президиума здесь также не было, только несколько депутатов, брошенных на растерзание, сидели наверху, в помещениях председателя и президиума.
 
Нас было шестеро. Не знаю, почему я тогда сосчитал, но сделал вывод, что мы остались вшестером. Я еще спросил, где остальные, почему их нет. Возможно, еще кто-то находился в здании комиссий через улицу.
 
Внезапно начался обстрел, стреляли из автоматов трассирующими пулями. Пули летели прямо над крышей здания ВС. Стреляли не по окнам или стенам, а через крышу. 
 
Мне показалось, что выстрелы идут со стороны церкви Екаба, с ближней площади. Мы думали, что началось нападение на нас, что сейчас здание ВС будет взято. В незапертом кабинете председателя ВС непрерывно звонил «красный телефон», как мы назвали международную связь.
 
Я занял кресло Горбунова (о чем он, собственно, ничего не знал) и начал отвечать на звонки. Все они были незначительные, но в тот момент, когда зазвучала очередная автоматная очередь, телефон опять зазвонил. Оказалось, что звонит премьер Эстонии Эдгар Сависаар. С ним мы были знакомы со времен основания народных фронтов.
 
Он мне рассказал, что у них штурмуют ворота (он назвал, какие именно), и хотел узнать, что происходит у нас. В тот момент прозвучала автоматная очередь, и я спросил: «Слышишь?» «Слышу» — ответил Сависаар, но ни он, ни я, конечно же, не знали, что будет дальше. Я сказал, что нас, очевидно, вот-вот арестуют. На этом разговор закончился.
 
Нас охраняли два невысоких милиционера, русские (но на латышском говорили хорошо). И все. Сбежал вниз к милиционерам, спросил, есть ли у них какое-нибудь оружие, кроме пистолетов. Оказалось, что в оружейном ящике лежали два автомата. Спросил, готовы ли они защищаться. Оба сказали, что в случае штурма сдаваться не намерены. Я попросил один автомат оставить мне, сказал, что не хочу, чтобы меня тут пристрелили как бездомную собаку. Но никто не пришел. Потом вернулся наверх к коллегам, и мы беспомощно ждали нападения. По крайней мере, я его ждал.
 
Может быть, многие знали, что никакого штурма не будет. А может, и те люди знали, что тут находятся только шестеро рядовых депутатов, и штурм не имеет ни малейшего смысла.
 
В тот момент я еще не знал, что Горбунов находится вместе с каким-то польским паном (так мне люди рассказывали) и после начала обстрела направился в бункер связи ЧК. 
 
Что было на самом деле — об этом надо его самого спросить, я могу лишь повторить то, что нам, смертным, сказали. До сих пор не знаю, где находились эти бункеры прямой связи, но ясно, что из здания ВС с Москвой никто не разговаривал.
 
За некоторое время до этого произошло нечто интересное. В один прекрасный день бойцы оккупационной армии СССР в сопровождении одного офицера обследовали вход в собор Екаба — здание по соседству с Верховным Советом. Я случайно встретился взглядом с этим офицером. Он выглядел как пойманный на месте преступления — как будто он искал место для тайника. В его взгляде молнией промелькнула ненависть, мне показалось, что в военной форме передо мной стоит оборотень. Выглядело это так, как будто я раскрыл тайный план Сталина о нападении на Европу.
 
Вскоре они ушли, но раздались выстрелы над крышей, и мне стало ясно, что стреляют со стороны входа в церковь Екаба. 
 
Помню, что ранним утром, когда началось нападение на Дом радио, ко мне в здание ВС пришел депутат Нормунд Бельскис и позвал взбодрить дежурных журналистов и работников радио. Мы пошли. Не было еще и 4 утра. Мы прошли все этажи, перекинулись парой слов с людьми.
 
Около 4 утра мы ушли, а приблизительно через полчаса началось нападение. Мне показалось, что мы немного испортили штурм, и людям в броневиках пришлось посидеть чуть дольше. Думаю, что омоновцы получили приказ не конфликтовать с депутатами, ведь это уже можно расценить как нападение на власти Латвии.
 
 
Путч и признание 
 
От души сожалею, что путч не продлился еще на два дня — в таком случае все предатели Латвии у нас были бы как на ладони. К тому времени было уже подготовлено новое правительство, новая администрация, люди были назначены вплоть до главного врача больницы. Первый и фактически единственный документ, полученный из Москвы, гласил о подчинении Центробанку и рублю, ведь введение своих денег — это первое, что делают оккупанты в чужой стране.
 
Так что хотим мы этого или не хотим, но евро введут — ведь мы же являемся лишь провинцией Европы.
 
 
Раскол фракции НФЛ 
 
Народный фронт Латвии под предводительством неудачников коммунистов-реформистов катился к черту. Фракция НФЛ и избранное ею правительство действовали вопреки интересам латышского народа. Все большее число принятых законов не соответствовали интересам национального государства.
 
Если почитать стенограммы заседаний ВС, видно, как националисты голосовали против многих законов и предложений коммунистов-реформистов. Ситуация была неприемлемой, и я считал, что мы, националисты, должны создать свою фракцию. В начале лета начал переговоры с Эдуардом Берклавсом о создании такой фракции. Мы решили, что вернемся к этому вопросу осенью. Тогда и была создана фракция Сатверсме — и моментально начала работу.
 
На самом деле раскол ВС НФЛ на две фракции был очень важным — возникла космополитическая фракция коммунистов-реформистов и фракция Сатверсме — националистов. Фракция Сатверсме оказалась в меньшинстве, ведь коммунисты-реформисты, находящиеся у власти, обеспечили себе в ВС коммунистическое большинство.
 
Все «буржуйки Годманиса», его пожарные методы для спасения рушащегося народного хозяйства, денежная реформа Репше-Кехриса и многие другие мероприятия привели к экономическому краху и полной прихватизации Латвии. 
 
Поэтому я и решил требовать отставки этого правительства, и фракция Сатверсме меня полностью поддержала, ведь никто не был доволен работой фракции НФЛ и правительства. В результате мы два раза требовали отставки правительства Годманиса, но механизм голосования находился  в руках фракции коммунистов-реформистов НФЛ, и нам так и не удалось свалить это правительство.
 
Это удалось только к следующим выборам Сейма, во время которых коммунисты-реформисты разделились, и И.Годманис стартовал от НФЛ как от партии.
 
 
В 1993 году проходили выборы в 5-й Сейм. Что это были за выборы и какой Сейм избрали?
 
25 июня 1993 года в Риге собрались руководители девяти политических организаций, которые принимали участие в выборах 5-го Сейма Латвийской Республики. Некоторые из них в Сейм попали, но большинство остались за дверью. Они все основали Совет политических организаций Латвии. Этот Совет принял общее заявление. Вот выписка из него: «Совет политических организаций Латвии считает, что на выборах в 5-й Сейм допущены грубые нарушения демократических принципов выборов, в результате чего создается монополия власти узкого круга лиц бывшей КПЛ, новой номенклатуры и мафиозных группировок».
 
Заявление подписали: И.Бишерс (Демократическая центристская партия), В.Штейнс (Консервативная партия), Ю.Боярс (Демократическая партия труда Латвии), Э.Балдзенс (ЛСДРП), А. Саулитис (Объединение христианских демократов Латвии), Я.Даносс (Латвийская либеральная партия). Ю.Добелис (Народный фронт Латвии [в качестве партии]), Р.Свириньш (Партия Единства), Ю.Звиргздс (Зеленая партия Латвии). Вот такая оценка была дана первым выборам по окончании полномочий Верховного Совета. Латвия ушла по пути расхищения — тотальной прихватизации.
 
 
Почему НФЛ потерпел поражение? Была ли это Атмода? 
 
Начнем с понятия «Атмода». Конечно, во всей оккупированной стране это было время духовного подъема. Советский крепостной увидел свет в конце тоннеля оккупации, но тогда еще никто, кроме стратегов перестройки, не знал и никогда бы не поверил, что этот свет дает паровоз-тяжеловес, который переедет через головы и потянет за собой украденное государство, культуру и общее имущество.
 
Когда к власти в стране пришли маргиналы, интеллигенция вскоре поняла, что ее обманули. Прошло время, и народ тоже понял, что он обманут и предан, что государственная собственность превращена в «святое» прихватизированное частное имущество, что власть принадлежит тайным хозяевам и группировкам. 
 
 
То, что Янис Страдиньш посчитал Первой, Второй и Третьей Атмодой, не соответствует действительности. Пока была лишь одна Атмода — в начале XIX века, а в 1918—1922 гг., как и в 1988—1990 гг. были лишь периоды становления и восстановления государства.
 
Короткая Атмода начинается сейчас, и так же, как и в XIX веке, она начинается с мышления, с духовного и душевного состояния. События 1988—1990 гг. — это была такая революция сверху, которую народ ни ожидал, ни взлелеял. Это было восстание смертников без духовной переориентации.
 
Почему НФЛ потерпел поражение. Потому, что не было никакого позиционного фронта, было только название. Враг по-хамелеонски сбежался в окопы народофронтовцев так, что никто не смог отличить, кто есть кто. Слишком много чести назвать «фронтом» тех нескольких «буржуазных националистов».
 
Но фронт был, и это был внутренний фронт в самом НФЛ, в котором существовала национальная позиция и позиция коммунистов-реформистов, которые существуют по сей день как в умах, так и в реальной жизни.
 
Например, сейчас в Сейме находятся лишь наследники бойцов советских позиций («Единство», «Центр согласия», ВЛ/ТБ-ДННЛ, СЗК), а воины национальной позиции «Мы сами» ведут национальную партизанскую войнушку.
 
 
В чем главная ошибка и кто виноват? 
 
Виноват ли вообще кто-то? Да, виновато отсутствие — отсутствие национальной интеллигенции. Национальная интеллигенция должна была стать проводником на пути к своему государству, но таковой в то время не было.
 
В то время была только интеллигенция, завербованная и воспитанная советским социалистическим реализмом, которая время от времени с позволения ЧК выпускала какую-нибудь хорошо контролируемую национальную искру для уменьшения накаленного настроения толпы социалистических крепостных.
 
Тем, кто высунул голову над столом, грозила возможность ее лишиться, поэтому в 50-х, благодаря регулярному «покосу», возникла толпа послушных рабов, которые думали только о личном существовании и удовлетворении своих естественных нужд. Для нашей Атмоды не хватило народной, национальной интеллигенции.
 
Народный фронт Латвии — три слова, но на самом деле не было ни Латвии, ни народа, ни фронта. Поэтому сегодня перед нами стоит задача духовного пробуждения интеллигенции латышского народа, и все свидетельствует о ее начале.
 
Мой коллега, депутат Эдвинс Киде, сказал мне: «Валдис, ты остался последним из могикан». Я ему тогда ответил: «И один в поле воин», но теперь вижу, что не один.
 
 
 
Dr. Валдис Штейнс,
председатель правления НФЛ
 
 
P.S. Политическую ситуацию в СССР до и после Атмоды, а также историю НФЛ я более детально рассмотрел в серии статей «Неудачники и перестройка» (геополитический анализ периода Атмоды), которая с продолжениями опубликована в Jaunā avīze в 2001 году, а также в статье «Что хотели?», опубликованной в Jaunā literatūra un māksla 23 сентября 1995 года.

Источник