Осторожно: душа!

Часто задумывалась о том, зачем я осталась жить… Первое употребление наркотиков в 15 лет на фоне несчастной первой любви. Два десятка лет ада с бесконечной чередой просто падений «на дно» и паданий «вдребезги», три клинических смерти, передозировки, смерти таких же несчастных людей, попытки уйти из жизни самостоятельно, горе и безнадежность в глазах близких, два метра шрамов на теле после операций при росте 165 см. Все это моя жизнь, которую можно уместить в стихотворной строке «Моя память — длинные ряды беззубых десен».

Зачем я осталась жить? Сначала в самокопаниях я думала написать хотя бы тонкую книжку для наркоманов и их родителей, а оказалось, что нет, это не для меня — считаю лечение и реабилитацию наркоманов делом неблагодарным и малоэффективным. Хотя… Надежда умирает последней. Надо просто стараться жить. Или стараться не жить. Все, точка! У каждого свой путь.
А осталась я жить, чтобы написать маленькую статью в газету о детях. О детях на обочине дороги, о детях, которые рождены у таких, как я и как вы. Мы назвали их «потерянным поколением»…

Моему сыну весной исполнится 22 года. Он родился в 90-е, что само по себе уже было вызовом. Его воспитывала с пяти лет бабушка — мать его отца. Про меня в третьем классе он написал сочинение в три строки: «Моя мама очень хорошая, она добрая, любит спать и собирать перышки». Все! Его водили в садик дедушка с бабушкой, помогали тети, моя мама. В общем, с миру по нитке! Потом начальная школа, переход в следующую школу, встреча там с тремя «отморозками» и «бегство» из-за них в очередную школу. Вроде бы средне ее окончил.

Все как у всех? Абсолютно нет — он оказался особенным — душа примерно на этом этапе (или раньше?) сломалась, дала трещину.
В 18 лет он волею судеб стал жить со мной, а так как я нашла свое счастье в жизни на хуторе за городом, ему пришлось приспосабливаться. Мой сосед сказал мне как-то: «Ты его не знаешь». Удивилась. И вроде бы все было как у всех. Притирались, поругивались, мне казалось, что я отдаю ему долги за прошлые годы, ему и маме. Получалось по-разному. Я не об этом.

Три года я часто оставалась в недоумении от его поведения, списывая многое на гены, на гормоны, Интернет, лень и характер. Он скромный, робкий (бабушкин внучок) — говорил про Бога, хотел сделать людей лучше, не пил, не курил…

Девятого марта он поехал в Тарту якобы по делам. Но я уже неделю замечала за ним «странности». Последний звонок сделала 10 марта в 20.30 и он моментально отключил телефон. Он пропал, просто исчез. В моей жизни возник знак «Стоп». Всему! А 11 марта, в понедельник, позвонили из… психиатрической клиники города Тарту…

«Скорая помощь» подобрала его у заправки в 12 км от города. Он вскрыл вены. Как потом объяснил врачам — не было краски (хотел привлечь к себе внимание), написал на дорожном знаке слово «Стоп». Он просил помощи, не знал, как это сделать, мир перестал умещаться у него в голове, все разбилось на осколки, на атомы — вдребезги.

Не понимаю, как пережила этот день. Из разговора с доктором, из частичек фраз так и не собралась никакая картина. От общения со мной по телефону он отказался (хотя при его отъезде мы хорошо расстались). Все разбивалось. Два дня обследований мало что дали. Через три дня мы были в клинике.

У моего сына шизофрения. Зачем я осталась жить?

Через шесть дней он заговорил с моей сестрой, мой мальчик, который был любимым ребенком для многих родственников, кудрявым, белоснежным ангелом, на которого оборачивались люди и у которого, по общим меркам, было все нормально. Его «странности» оказались страшным диагнозом, мир не складывался в его голове привычным образом. Он стал «другим» (и тут я вспомнила, что он мне так и говорил про себя). Отчаяние, вой, крах, чувство вины — не найти оправданий…

По телефону слышу голос врача, не женский даже, девичий, но объясняющий спокойно, что эту болезнь не надо бояться и стесняться, она такая же, как многие другие. И, главное, это не приговор, все лечится и ничто не потеряно.
Видимо, он выбрал мою сестру «проводником» и ей сказал, что ему намного легче, а со мной разговаривал так, как будто я ему совершенно чужой человек. Отчаяние!

Вот для чего я осталась жива! Отдавать долги, учась пытаться жить с «особенным человеком», ждать его «просветлений» столько, сколько он ждал меня в детстве, принимать все, как есть!
Я много узнала и прочитала про эту болезнь — у меня, наконец, все сложилось и склеилось вместе. (В последние годы я как будто опасалась или стеснялась за сына, боялась, что его обидят, посмеются или не поймут…) Пазл сложился!
Я не знаю, что будет дальше, как мне удастся общаться с ним, но «люблю я его как Бога, любовь мою душу спасет». Обязательно!

У нас прекрасные соседи — мне повезло. Я им все рассказала. И кто знает, а болезнь ли это вообще?! Любовь творит чудеса. А еще я жива, так как в семидесятые годы в Йыхви меня крестил будущий патриарх Алексий, у меня прекрасная семья. Я обязана помочь своему сыну жить достойно, оградить его насколько возможно от обид и волнений. На все воля Божья!
Эти строки я пишу, чтобы задать один вопрос: «А где ваши дети? Оглянитесь, позвоните и поговорите с ними! Может, они стоят на обочине и ищут краску, чтобы написать на дорожном знаке «Стоп» SOS (Помогите, спасите наши души!).

Мой сын никогда не врал — если не мог что-либо делать, то говорил, что ему плохо. Не верила и кричала, что нельзя быть лентяем. Спрашивал, почему разговаривает с животными и нормально ли это, он старался всем понравиться и поговорить, а встречая недоумение и черствость, просто прятался в свою ракушку. Я не видела и не слышала, не понимала. А хотела ли?

В городе Тарту, на улице Рая, 31, стоит прекрасный белый дом без решеток и заборов. Внутри — настоящий сад с живыми растениями, и он, как оазис в пустыне, для тех, кого не услышали и не поняли. Как горько!
А совершенно удивительного врача-психиатра с девичьим голосом зовут Елена Тарновская. Ей интересно лечить наших детей и родственников, близких, она их слышит, а мы не хотим слушать. Мы боимся осуждения, стыдимся правды, думаем, что надо «соответствовать», а оказывается, что это так же важно, как пойдет сегодня дождь или нет. Мы черствые, глухие и слепые. Так и бредем с шорами мимо детей, которые от непонимания прячутся от нас в щели.

И еще немного о «национальном вопросе». В Тарту мы везде обращались к эстонцам по-русски. И везде нам отвечали настолько приветливо, вежливо и по-человечески, что стало понятно: «национальность» бывает только одна — мы люди.

P.S. Властям города необходимо обратить внимание на религиозные организации, действующие в городе, иначе мы найдем наших детей в лучшем случае в психлечебнице, или потеряем НАВСЕГДА.

Людмила
(имя автора изменено редакцией)