Патриархат заработной платы или Как общество убедило женщин «хранить домашний очаг» ради производительности фабрик

Проблему неоплачиваемого женского труда, ставшего одним из столпов капитализма, изучает гендерная исследовательница Сильвия Федеричи. Принудительный перевод фабричных работниц в статус домохозяек в XIX веке и закрепление за мужчинами роли единственного приносящего доход в семью авторка называет «патриархатом заработной платы».

«В целом после постепенного изгнания женщин и детей с фабрик, внедрения семейной заработной платы, обучения женщин добродетелям домоводства новый репродуктивный режим и новый «социальный договор» стал к началу Первой мировой войны нормой для всех промышленных государств» / Фото: Getty Images

Публикуем фрагмент одноименной книги, в котором американская профессорка объясняет, как правительства, работодатели и рабочие-мужчины аргументировали необходимость ухода женщин с предприятий, каким образом пролетарки сопротивлялись домашней работе и почему ненавидели ее, из-за чего социальные реформы по созданию домохозяйки привели к «ссорам после получки» и как респектабельность хранения очага стала компенсацией за зависимость от мужчин.

Домашний труд по сей день многими считается естественным призванием женщин, так что его даже часто называют просто «домашним трудом». На самом же деле этот тип работы — сравнительно недавняя конструкция, появившаяся во второй половине XX века, когда под угрозой восстаний рабочего класса и потребности в более производительной рабочей силе капиталистический класс в Англии и США начал социальную реформу, преобразившую не только фабрику, но и общество, а главное — социальное положение женщин.

Эту реформу с точки зрения ее влияния на женщин можно описать как создание домохозяйки, работающей дома весь день, как сложный комплекс социальной инженерии, которая за несколько лет заставила женщин уйти — и особенно матерей — с заводов и фабрик и повысила заработную плату рабочих-мужчин настолько, чтобы они могли содержать «неработающих» домохозяек, а также учредила формы народного образования, чтобы преподать фабричным женщинам навыки, необходимые для домашнего труда.

Эта реформа продвигалась не только правительствами и работодателями. Рабочие-мужчины тоже требовали убрать женщин с фабрик, утверждая, что их место — дома. Начиная с последних десятилетий XIX века профсоюзы активно агитировали за это, будучи уверенными в том, что устранение конкуренции со стороны женщин и детей укрепит переговорную силу рабочих. 

Как показал Уолли Секкомб в работе «Усмирить шторм: семьи рабочего класса с промышленной революции до падения рождаемости», к Первой мировой войне представление о «семейной заработной плате» или же «прожиточной заработной плате» стало «заметным ориентиром рабочего движения и главной целью в переговорах профсоюзов, которую разделяли рабочие партии всего развитого капиталистического мира». 

В самом деле, «способность получать большую заработную плату, чтобы иметь возможность содержать собственную семьи, стала отличительным признаком мужской респектабельности, отличающим высшие слои рабочего класса от рабочей бедноты».

В этом отношении интересы мужчин-рабочих и капиталистов совпали. Кризис, начатый борьбой рабочего класса в Англии в 1830–1840-х годах благодаря подъему чартизма и тред-юнионизма, появлению социалистического движения и страху среди работодателей, вызванному общеевропейским восстанием рабочих в 1848 году, «которое распространилось по всему континенту подобно лесному пожару» , убедило руководство страны в том, что необходимо улучшать качество жизни. Британии пришлось отказаться от прежней стратегии сокращения заработных плат до минимума и увеличения до максимума рабочего дня, если она не хотела столкнуться с затянувшимися общественными волнениями или даже революцией.

Главной проблемой реформаторов стали также убедительные свидетельства все большего охлаждения женщин из рабочего класса к семье и воспроизводству. 

Английские женщины и работницы, и особенно «рабочие девушки», занятые на фабрике круглый день, зарабатывающие собственную зарплату и привыкшие к тому, чтобы быть независимыми и проводить большую часть дня в публичном пространстве с другими мужчинами и женщинами, «не были заинтересованы в том, чтобы рожать следующее поколение рабочих». 

Они отказывались принимать роль домработниц и угрожали буржуазной морали своими развязными манерами и мужскими привычками, такими как курение и употребление алкоголя.‌

Жалобы на отсутствие домашних навыков и мотовство работниц — на их склонность покупать все нужное, неумение готовить еду, шить и убираться по дому, что заставляло их мужей отсиживаться в «винных лавках», на отсутствие у них материнской любви, — стали основными пунктами докладов реформаторов начиная с 1840-х годов и до конца столетия.

Приведем типичный пример: в 1867 году Комиссия о детской занятости сетовала на то, что «[замужние женщины,] отработав с восьми утра и до пяти вечера, возвращаются домой уставшими и измотанными, и уже не хотят предпринимать никаких усилий, чтобы сделать жилище уютным», а потому, «когда домой возвращается муж, он видит бардак, грязный дом, неприготовленную еду, уставших и капризных детей, неухоженную и недовольную жену, и дом кажется ему настолько неприятным, что ему ничего не устается, как удалиться в публичный дом и стать пьяницей».

Даже Маркс замечал, что у «рабочих девушек» нет навыков домоводства и что они тратили заработок на покупку продуктов, которые ранее сами готовили дома, а потому он пришел к выводу, что закрытие ткацких фабрик из-за Гражданской войны в Америке привело по крайней мере к одному положительному результату:

Жены рабочих находят теперь необходимый досуг, чтобы покормить детей грудью, вместо того чтобы отравлять их микстурой Годфри (опиумным препаратом). У них теперь появилось время, чтобы научиться стряпать. К несчастью, это поварское искусство было постигнуто в такой момент, когда им нечего было есть... Точно так же кризис был использован с той целью, чтобы в особых школах научить дочерей рабочих шитью. Понадобились американская революция и мировой кризис, чтобы рабочие девушки, которые прядут для всего мира, научились шить!

К озабоченности кризисом домашней жизни, вызванным занятостью женщин, присовокуплялся страх того, что женщины присвоят мужские прерогативы, что, считалось, подрывает семью и является источником общественного беспокойства. 

На парламентских слушаниях 1847 года, которые привели к принятию Закона о десятичасовом рабочем дне, один из защитников ограничения рабочего дня для женщин заявил: «женщины не только выполняют работу, но и занимают место мужчин; они создают разные клубы и ассоциации, постепенно приобретая привилегии, который считаются истинной прерогативой мужского пола». 

Предполагалось, что нездоровая семья будет означать нестабильность страны в целом. Мужья, о которых никто не заботится, будут уходить из дома, проводить свободное время в публичных домах, пивных и винных лавках, попадать в опасные истории.

Еще одной опасностью представлялось то, что сочетание низкой заработной платы, долгого рабочего дня и отсутствия заботы о доме должно сократить рабочую силу, снизить ожидаемую продолжительность жизни и произвести ослабленных индивидов, от которых нельзя было ожидать того, что они станут хорошими рабочими или солдатами.

Сотрудницы ткацкой фабрики. / Фото: Wikimedia Commons

Хотя Маркс не рассматривал вопрос межпоколенческого воспроизводства рабочей силы, утверждая, что капитал может полагаться на присущий рабочим «инстинкт самосохранения», к 1860-м годам капиталистический класс стал ожидать серьезного кризиса, связанного с опасением, что пролетариат «оказался под угрозой вымирания» из-за переработки, недоедания и постоянных эпидемий. 

Действительно, годы переработки и недостаточной оплаты серьезно подорвали способность рабочих к воспроизводству, средняя ожидаемая продолжительность жизни в промышленных областях для мужчин составляла менее тридцати лет. Уолли Секкомб сообщает:

Жизненные силы, здоровье и выносливость городского пролетариата постепенно израсходовались на первой стадии индустриализации. Работники выгорали еще в молодости, а их дети были больными и хилыми. Людей, воспитывавшихся в отвратительных жилищных условиях, отправляли на работу в возрасте восьми — десяти лет, а к сорока они полностью расходовали свой потенциал, теряя способность работать по двенадцать часов в день, по пять с половиной дней в неделю год за годом.

Промышленные рабочие в заводских городах Ланкашира, измотанные работой, недоедающие и ютящиеся в переполненных трущобах, жили убогой жизнью и рано умирали. В Манчестере и Ливерпуле в 1860-е годы ожидаемая продолжительность жизни у них составляла менее тридцати лет. 

Также крайне высокой была детская смертность, и вину за нее также возлагали на недосмотр матерей и их отчужденное отношение к своей главной задаче, тогда как заводские инспекторы признавали, что работницы, большую часть дня находившиеся не дома, только и могли, что оставить своих маленьких детей какой-нибудь молоденькой девушке или старухе, которые кормили их хлебом и водой, потчуя при этом изрядными дозами «Годфри», популярного опиата, чтобы их успокоить. 

Неудивительно, что фабричные женщины пытались избежать беременности, часто принимая средства, вызывающие аборт.

Именно на этом фоне мы должны рассматривать все более громкие требования среднего и высшего класса, которые к середине XIX века стали выступать против «возмутительной растраты жизни», которую влекла работа на заводах, и еще больше их беспокойство усугублялось тем фактом, что и в других «отраслях» положение ничуть не лучше. 

Условия жизни в промышленных городах, которые изобличались реформаторами, не будучи ни в коей мере исключительными, были воспроизведены и в сельских регионах, где женщины работали в артелях, а также в шахтерских районах, таких как Северный Ланкашир, Чешир и Южный Уэльс. Там, как говорил тот же Маркс, взрослые женщины и девочки тринадцати лет и даже младше работали на шахтах по двенадцать часов в день, поднимая руду, разбивая крупные куски или же, будучи привязанными цепями к тачке, «выгружая» уголь для конной откатки. Они работали полуголыми, иногда по колено в воде, часто вместе с детьми.

Очевидная неспособность пролетариата воспроизводить себя и обеспечивать устойчивый приток рабочих составляла особенно серьезную проблему, поскольку и в Британии, и в США период с 1850 года и до конца века совпал с важнейшей трансформацией системы производства, которая потребовала более сильного и производительного работника. 

Эта перемена, которая получила название второй промышленной революции, представляла собой переход от легкой промышленности к тяжелой. Произошел сдвиг от текстильного производства к стали, железу и углю, которые стали ведущими промышленными секторами и источниками накопления капитала, и все это стало возможным благодаря созданию протяженной железнодорожной сети и внедрению паровой энергии.

Десятилетиями позже в своих «Основах экономики» (1890) английский экономист Маршалл как нельзя более ясно сформулировал новое промышленное кредо. Размышляя об условиях, гарантирующих «здоровье и силу, физическую, умственную и моральную» рабочих, образующих, по его словам, «основу промышленной эффективности, от которой зависит производство материального богатства», он пришел к выводу, что ключевым фактором является «умелая домохозяйка, которая на десять шиллингов часто может сделать для здоровья и крепости своей семьи больше, чем неумелая на двадцать». 

Маршалл добавил при этом, что «высокая смертность детей среди бедного класса в основном обусловлена недостаточной заботой и рассудительностью в приготовлении еды; те же, кто не полностью лишены материнской заботы, часто вырастают ослабленными».

Маршалл также подчеркивал, что мать — «первый и самый сильный фактор», определяющий «общую способность» к труду‌, которую он охарактеризовал следующим образом:

Помнить о многих вещах сразу, быстро реагировать, когда что-то случается, быстро приспосабливаться к изменениям в деталях производимой работы, сохранять упорство и доверие к себе, всегда беречь запас сил, которые могут понадобиться в чрезвычайной ситуации — вот качества, составляющие великий промышленный народ. Они не являются характерными для той или иной профессии, но востребованы в каждой.

Неудивительно то, что начиная с 1840-х годов в одном докладе за другим стали рекомендовать сократить рабочие часы для замужних женщин, трудящихся на фабриках, чтобы те могли выполнять свои домашние обязанности, а работодателям — воздержаться от найма беременных. За созданием домохозяйки из рабочего класса и приучением рабочего класса к дому и домашней жизни, которые раньше были уделом лишь среднего класса, скрывалась потребность в рабочем нового типа, более здоровом, крепком, производительном и, главное, более дисциплинированном и «одомашненном».

В целом после постепенного изгнания женщин и детей с фабрик, внедрения семейной заработной платы, обучения женщин добродетелям домоводства новый репродуктивный режим и новый «социальный договор» стал к началу Первой мировой войны нормой для всех промышленных государств. В США кульминация этого изменения пришлась на десятилетия до начала войны, что было связано с развитием фордизма, то есть на так называемую прогрессивную эпоху.

Согласно этой логике, инвестиции в воспроизводство рабочего класса должны окупаться ростом производительности, поскольку домохозяйка будет следить за правильным расходом зарплаты, за самим рабочим, которому нужен такой уход, чтобы он мог на следующий день снова выйти на работу, и, наконец, за подготовкой детей к их будущей судьбе рабочих.

В Англии этот процесс начался с принятия Шахтерского закона 1842 года, которым женщинам и мальчикам младше десяти лет запрещалось работать в шахтах, а также Закона о десятичасовом рабочем дне 1847 года, за который рабочие, особенно в Ланкашире, агитировали еще с 1833-го.

Были проведены и другие реформы, также способствовавшие построению новой семьи рабочего класса и определению роли женщин в качестве неоплачиваемых домашних работниц. Существенно выросли заработные платы для рабочих-мужчин, увеличившись на 40% в 1862–1875 годах, и еще больше после этой даты, так что к году они были на одну треть больше уровня 1875-го. 

Кроме того, в 1870 году была введена национальная система образования, ставшего в 1891 году обязательным. Вскоре после этого «в государственных начальных школах появились курсы домоводства и практические уроки по домашним предметам».

Также были проведены санитарные реформы, включая «канализацию и водоснабжение», а также «уборку улиц», что позволило поставить преграду перед постоянными инфекциями. Начал появляться и потребительский рынок для рабочих, в том числе магазины, в которых продавались продукты питания, а также одежда и обувь. 

К 1860 году были сформированы ассоциации для «охраны жизни маленьких детей», чтобы убедить правительство вмешаться и предпринять меры против усыновления чужих детей за плату. Были предложены и меры наказания женщин, виновных в небрежном обращении с детьми, а также принуждения нанимаемых ими нянь к регистрации и прохождению осмотра. 

Также были попытки создать дневные детские сады для матерей, которые еще работали. Например, в 1850 году в Ланкашире под патронажем мэров Манчестера и Сэлфорда был создан первый дневной детский сад. Однако эти инициативы потерпели неудачу из-за сопротивления работающих женщин, которые видели в них способ забрать хлеб у старух, которые не в силах работать на фабриках, могли выжить только на то, что зарабатывали уходом за чужими детьми.

Также немаловажно то, что создание семьи рабочего класса и более здоровой и производительной рабочей силы требовало проведения четкой границы между домохозяйкой и проституткой, поскольку реформаторы признавали, что будет непросто убедить женщин остаться дома и работать задаром, когда их подруги и сестры зарабатывают больше денег и работают меньше, продавая свои тела на улицах.

И в этом случае причину обилия проституток среди рабочего класса видели не только в низкой заработной плате и стесненности жилищных условий, но и в том, что пролетарские девушки были не обучены домашнему хозяйству, что, как утверждалось в одной статье в Times, по крайней мере упростило бы их отъезд в колонии в качестве служанок. 

«Учите их домоводству» — вот одно из средств, предложенных для решения проблем, поставленных проституцией. В то же время были введены новые постановления, нацеленные на усиление контроля сексуального труда и его еще большее унижение. 

Главными из них стали регистрация меблированных квартир, в которых занимались проституцией, принудительное посещение врача, узаконенное Законом о заразных болезнях 1864, 1866 и 1869 годов, а также задержание в больнице на срок до шести месяцев в случае выявления заболевания. 

Уроки домоводства в средней школе Чеви Чейз, 1935 год, США / Фото: Wikimedia Commons

Отделение добропорядочной, трудолюбивой и бережливой жены от проститутки-мотовки стало главным требованием для конституирования семьи, возникшей в начале XX столетия, поскольку обособление «хорошей» женщины от «плохой» и жены от «шлюхи» стало условием согласия с неоплачиваемым домашним трудом.

Уильям Актон, врач и социальный реформатор, говорит об этом так:

Моя главная задача состояла в рассмотрении воздействия на замужних женщин знакомства... с порочными и расточительными сестрами, бахвалящимися тем, что, по их собственным словам, они живут «по первому разряду», то есть принимают внимание мужчин, свободно выпивают, прохлаждаются в лучших заведениях, одеваются богаче, чем позволяет им положение, имеют кучу денег, не отказывают себе ни в одном удовольствии или развлечении, не будучи скованными никакими домашними обязанностями или детьми. Какова бы ни была развязка этой истории, теперешнее превосходство распутной жизни не могло ускользнуть от внимания сметливого пола.

В силу дифференциации домохозяек и фабричных девушек и, главное, домохозяек и проституток было создано новое половое разделение труда, которое отличалось местами, в которых женщины работали, и социальных отношений, определяющих их задачи. Респектабельность стала компенсацией за неоплачиваемый труд и зависимость от мужчин. Вот «сделка», которая во многих отношениях просуществовала до 1960–1970-х годов, когда новое поколение женщин начало от нее отказываться. 

Однако и сопротивление новому режиму возникло очень быстро, вместе с усилиями реформаторов. Многие пролетарки сопротивлялись принуждению к домашней работе. Как сообщает Маргарет Хьюитт, в Северной Англии женщины выходили на работу, даже когда им это было не нужно, поскольку у них образовался «прочный вкус к ней», ведь «переполненную людьми фабрику они предпочитали тихому дому, так как ненавидели одинокий домашний труд».

Когда экономическое выживание семьи стало зависеть от рабочих-мужчин, между женщинами и мужчинами обнаружился новый источник конфликта, связанный с применением заработной платы. 

День получки стал нервным. Жены в тревоге ждали возвращения мужей, часто пытаясь перехватить их до того, как они доберутся до паба и пропьют там всю зарплату, временами посылали за ними сыновей, и часто дело заканчивалось драками.

В процессе этой важнейшей трансформации интересы работников и работниц еще больше разошлись. Хотя профсоюзы приветствовали новый домашний режим, который к началу Первой мировой войны распространился по всем промышленным странам, женщины встали на путь, который делал их еще более зависимыми от мужчин и все более изолированными друг от друга, заставляя их работать в замкнутом пространстве дома, без собственных денег и с ненормированным рабочим днем.

Страх рабочей революции, который преследовал капиталистический класс с 1848 года, окрашивая собой все эти перемены, в значительной мере рассеялся. К 1880-м годам в Англии и в Америке возникла новая, преимущественно состоящая из мужчин, наемная рабочая сила, которая, возможно, и не считала законы капиталистической организации «труда» «естественными законами», что должно было, по Марксу, случиться в ходе капиталистического развития, но была одомашнена в социальном и политическом плане, поскольку у работника, очевидно, появились новые причины чувствовать себя «самим собой» и «у себя».

Источник