Ниже вас ждет очерк молодого писателя Александра Шкута о путешествии на поезде «Москва-Пекин» через всю Россию в одном вагоне с иностранцами со всего мира. Единственному среди них русскому предстоит опровергнуть или подтвердить сразу все стереотипы о России под стук колёс на фоне берёзок и покосившихся домиков.

Посвящается Арлин Свейнпол, девушке из ЮАР, умершей во сне через три недели после этой поездки, при подъёме на Эверест. Пусть земля тебе будет пухом. Крис, мы, ваши попутчики, всегда будем скорбить вместе с тобой.

Все говорят, что звёзды мне благоволят, Я на коне – дыши, летай! В душе тоска, в душе тоска, В душе тоска, вокруг Китай… “ДДТ”, “Made in China”

Октябрь. Ночь. У вагона китайский проводник спрашивает на ломаном английском языке, здесь, на перроне Ярославского вокзала: “Вы откуда?” Как это откуда? Что за вопрос такой? Конечно же, из России! Я молча протягиваю паспорт. Захожу в вагон, нахожу своё купе. Внутри никого нет, из вагонного коридора доносится только китайская и английская речь: проводники – китайцы, пассажиры – англоговорящие.

Поезд «Москва-Пекин». Мексиканцы, немцы и австралийцы о России

Ни одного русского.

Возможно, что люди из соседних купе австралийцы, уж очень часто упоминается название этой страны.

Больше всего перед поездкой я боялся, что в вагоне будут ехать одни китайцы, что я не смогу записать ни одного диалога, ни одного мнения незнакомых мне людей. Но раз есть англоговорящие, то уже хорошо. В целом же, всё это очень странно – ни одного моего соотечественника, даже едущего до промежуточной станции, скажем, сибирской.

Лишний раз убеждаешься, что никому из русских такие путешествия не нужны.

Даже, когда я ехал из Москвы во Владивосток и обратно, из путешественников были только я и французская пара. Все остальные – по делам.

Поэтому смело могу сказать: чтобы стать путешественником, нужно как бы накинуть на себя шкуру иностранца, а иначе так и останешься на всю жизнь туристом, если, конечно, вообще у человека есть возможность куда-нибудьвыехать. В России – таких людей меньшинство.

Да, заранее прошу не судить меня строго за подобные высказывания – я родился и вырос в Москве, и так сложилась жизнь, что у меня есть возможность поехать в Пекин на поезде, почти через всю Россию.

Но, несмотря на эту социальную несправедливость, подаренную нашей стране капиталистическим строем, я хочу и буду со всей душой рассказывать вам про Россию, нисколько не возвышая себя над любым другим её жителем. Я такой же, как вы. Просто так распорядилась судьба.

Попросил по-английски чай у проводника-китайца – он, поняв мою просьбу с превеликим трудом, принёс мне обычный овальный стакан с китайским зелёным чаем, не в пакетике. Приятно, конечно, однако всё это вместо нашего родного гранёного стакана с железным подстаканником, вместо чёрного чая… Взял ещё пятьдесят рублей…

В общем, какой-то колхоз здесь, в шестом вагоне: тэн не работает, в тамбуре раскидан уголь… Постельное бельё принесли без целлофановой упаковки, полотенца вообще не выдали… Всё идёт к тому, что придётся каждый день пить. Делать же этого совсем не хотелось – хотелось то чайку, то иногда вина…

В качестве небольшого и первого “подарка общения" в моё купе заходит Шилла, девушка из Техаса. Да, просто Шилла из Техаса. Невысокая молодая женщина – даже, скорее, девушка – с тёмными волосами, мексиканского происхождения. Говорит, что едет из Берлина, через Санкт-Петербурги Москву, в Пекин.

Отмечу, что в поезде “Москва-Пекин” нет плацкартных вагонов, куда я очень хотел купить билет, чтобы встретить как можно больше интересных людей. Да и в плацкартном вагоне ехать намного дешевле – для меня вычурный комфорт, тем более в виде одной дополнительной стенки, никакой роли не играет.

Немного погодя, Шилла знакомит меня с Питом – мужичком лет пятидесяти, невысоким, с поседевшими бородкой и волосами.

Она удивляется, почему я не пью пиво в первую ночь поездки. Я отвечаю, что сегодня только чай, что вино, возможно, будет завтра.

Отчего-то я сразу говорю ей, что не люблю американскую культуру. На удивление она соглашается и добавляет, что ей не нравится президент США Барак Обама.

Я хвастаюсь, что Россия – самая сильная белая страна, если брать в расчёт спорт. Прошу у попутчицы подтверждения, что в Америке нынче чёрных людей рождается больше, чем белых. Она подтверждает.

Неожиданно в моё купе заходит Робин – пожилой мужчина из английского города Бат (Bath. – Прим. автора), роста выше среднего, лысоватый, в очках. Он просит разрешения переселиться ко мне, потому что ему не хочется ехать с молодой парой. Я, конечно, не возражаю. “No problems!” – говорю ему. Да и какой смысл отказываться от второго подарка общения – от бесед с типичным англичанином!

Посему я с ходу прошу Шиллу и Робина написать мне пять, или менее, честных слов о русских.

Сначала Шилла описывает первые впечатления:

Недружелюбные;

Невежи;

Консервативные;

Строгие.

Затем Шилла описывает вторые впечатления:

Любезные;

Великодушные;

Очень привлекательные мужчины;

Голубые глаза.

Робин – о русских:

Очень привлекательные девушки, особенно – блондинки;

На Арбате всё чрезвычайно пышет жизнью.

Следом я прошу обоих написать несколько честных слов об Обаме.

Шилла – об Обаме:

Неопытный;

Слабый лидер.

Робин – об Обаме:

Хороший международный имидж;

Человек, не исполняющий данные им ранее обещания.

Также я предлагаю Робину написать своё мнение о Путине.

Робин – о Путине:

Сильный лидер;

Человек, который говорит то, что думает;

Человек, способный быть принципиальным.

Я говорю Робину, что русские не любят англичан, исходя из всей мировой истории, что те постоянно вставляют палки в колёса России. Он ничего не отвечает.

В нашу скромную компанию из трёх человек вливается Дэйв из английского Вулверхэмптона, худощавый парень лет двадцати двух. Я делюсь с ним тем, что много слышал о местной футбольной команде, о “волках”. Британец в ответ вскидывает руки вверх и кричит: “Вулверхэмптон” – лучший клуб в мире!”

Дэйв пишет о русских:

Дружелюбные;

Великодушные;

Угрюмые;

Строгие;

Люди с не пустыми лицами.

Робин, соприкоснувшись с темой России, восхваляет Ясную Поляну, где побывал всего несколько дней назад. Тут же уверяю моего английского попутчика в том, что Толстой не любил Шекспира, что граф считал британского писателя автором хуже посредственного. Американка и англичане поражены.

В наше купе заходит чилиец, проживающий в Милане, журналист. Он едет к своей девушке, работающей в Монголии по контракту.

Русских южноамериканец описывает довольно странными словами:

Девушки;

Советский Союз;

Сталин;

Метро;

Путин.

И как бы я не отнекивался выше, пить приходится уже сегодня – Шилла угощает всех китайским пивом, купленным у проводников.

Она рассказывает, как побывала в Большом театре, говорит, что опера “Евгений Онегин” – это что-то просто изумительное! Я рассказываю, что для меня в Большом театре самое главное, самое прекрасное – это время, когда оркестр разыгрывается перед представлением, когда из оркестровой ямы раздаётся самый настоящий лес совершенно случайных звуков.

В шутку спрашиваю чилийца, собирающегося выйти в Улан-Баторе: “Может, ты в душе монгол?”

И схематично рисую карту России, чтобы показать, где пролегаетБайкало-Амурская магистраль, по которой проехал в прошлом году. Также я рисую линии Транссибирской и Трансмонгольской магистралей. Ключевые пункты: Москва, север и юг Байкала, Владивосток, Монголия.

Глядя на мою карту, все начинают бурно восторгаться Монгольской империей, “от Вьетнама до Венгрии”: “Треть населения мира под Чингисханом!”

Час ночи – а все здесь, в нашем с Робином купе.

Чилиец взахлёб говорит о Чили, восхищается разнообразной природой этой далёкой от России страны, её вином. Задумываясь о национальных продуктах, я дополняю его слова вопросом Робину: “Не странно ли, что в русских магазинах продаётся английский чай, ведь чай в Англии не растёт?”

Шилла с радостью признаётся, что она является первой женщиной, побывавшей во Вьетнаме на “Hamburger Hill” (“Высоте “Гамбургер”. – Прим. автора), где погибло много американских солдат. Конечно, не могу не обратить её внимание на столь “весёлое” название сего холма…

Все пьют пиво, китайское – добрая обстановка во втором часу ночи. Русский, американка, чилиец из Италии, англичане. Вместе едут где-то по России.

Вот, представьте: стоите Вы на ночном автомобильном переезде где-нибудь в российской глубинке, ждёте, перед Вами проносится поезд. И в нём едут американцы, англичане, чилийцы и прочие, прочие, прочие.

Именно в этот момент я понимаю, что в этом вагоне, в этом поезде, я и есть Россия. Я – Россия. Потому что я почти со стопроцентной уверенностью могу сказать, что никто из едущих рядом со мной иностранцев никогда ни с кем из русских долго не общался. Так, чтобы несколько дней, да ещё и в тесных условиях, да ещё и проезжая чуть ли не через всю Россию. Поэтому всё, всё, что я скажу, все озвученные мной мысли и мнения, моё поведение, моё отношение ко всему – и к людям, и к обстановке, – всё это будет у иностранцев ассоциироваться с русскими. Со всеми русскими. Все, кто едет рядом, расскажут в своих странах о том, какие они, русские, на моём примере. О, приятная честь, о, исторический шанс совершенно непринуждённо разломать множество стереотипов, снести их как Берлинскую стену.

Более того, я всегда считал, что самые интересные мнения о России – это мнения иностранцев. Их фильмы, книги, статьи. И здесь я встречаю ни одного заморского человека, ни двух, а целый поезд! Для меня это сравни чуду. Это подарок, настоящий подарок!

Наконец-таки я понимаю, что вагон по-английски – это “carriage”. Почему-тони разу это слово слышать не доводилось. Внесите изменения в учебники по английскому языку.

Меня спрашивают: любят ли Путина в России? Я говорю, что да. Особенно в регионах.

• Почему?
• Я не знаю, почему, – признаюсь честно. – Не могу объяснить. Вот, у меня есть родственница в Брянской области, получает в месяц сто долларов. И голосует за Путина. Я не знаю, как объяснить.
• Почему же так происходит?
• Видимо, людям нужна стабильность, а какая она…

Разговаривая о политике, я выражаю мнение о том, что у людей, то есть у всего человечества в целом, имеются лишь две действительно большие идеи построения государства. Неважно, плохие они или хорошие, ключевое слово здесь – “идея”. Я говорю о коммунизме и национал-социализме.

Изредка в наше купе заходят ещё двое американцев: Тэйбор и Ив, пара из Калифорнии. Оба достаточно высокие, худые, она – блондинка, он – с тёмными волосами над широким лбом. За окном в темноте ночи проплывает город Ковров.

Едва возникает тема спецслужб, Шилла решает придать огласке одну историю из жизни своего отца, трудившегося советником во Вьетнаме ещё до войны.

После неё он, просто на словах, не в письме, поведал брату, как американцы ни за что убивали вьетнамцев. И уже на следующий день (!) к нему явились “ребята из ФБР” узнать, что же такое тут происходит.

При обсуждении религии, к которому неминуемо приходит почти каждый долгий разговор, я говорю иностранцам, что многие проблемы в жизни россиян возникли именно из-за нашей религии, православия.

Главная из них – терпение, терпение ко всем невзгодам, ко всем издевательствам – была порождена многочасовыми церковными службами, проводимыми исключительно на ногах.

Какая работа мозга, какое укрепление веры в голове, если снизу тебя начинает одолевать усталость, быстро поднимающаяся всё выше и выше… Весь этот процесс больше походит на отключение мозга и преднамеренное затуманивание сознания!

Шилла говорит, что в Мексике бедность считается престижной, и именноиз-за христианства. А мама Шиллы, вообще, журила дочь из-за поездки в Китай: “Success is bad” (“Успех – это плохо”. – Прим. автора).

• В России постоянно читаешь новости о мексиканской наркомафии. Журналисты пишут об отрубленных головах, о двадцати-тридцатиза раз, – не удерживаюсь я, слыша о Мексике.
• Да, есть такое. Но не везде! Только в отдельных частях.

Ещё бы это было везде… Время – третий час ночи.

• Дэйв, знаешь, как переводится название пива, которое ты пьёшь сейчас?
• Как? – заинтересованно вопрошает парень из Вулверхэмптона.
• Siberian crown! – с гордостью произношу я, смотря на бутылку “Сибирской короны”. Дэйв истерически смеётся над тем, что это самое дешёвое, по его мнению, российское пиво.
• У нас есть и подешевле!
• Не может быть!!

Через секунды наступает время задать один из самых интересующих меня вопросов, и я задаю его:

• Как вы подзываете котов? Вот мы произносим “кс-кс”, немецкие кошки отзываются на “митс-митс”.
• “Кити-кити”, – улыбаясь, отвечают американцы.
• Мы тоже – “кс-кс”, – ведает Дэйв.
• А испанцы обращаются “тщ-тщ”, – просвещает Шилла.

Конечно, можно было предположить, что под такой аккомпанемент в наше купе зайдёт какой-нибудь из ниоткуда взявшийся кот, но никто через незримый порог не переступил. Зато меня продолжила веселить Шилла, которую очень забавляло, что “кэт” по-русски звучит как “кот”. “Кот, кот, кот, кот”, – взялась повторять она, улыбаясь. Я никак не смог сдержать смеха. Ох, уж эти американцы.

Мои нерусские друзья берутся дружно обсуждать грядущий завтрак, а я представляю, как вскоре прямо перед мужчиной из английского города Бат достану “Роллтон”. По-моему мнению, “Роллтон”, он вообще как каша из топора. Полный аналог самого особенного блюда из русского фольклора.

Судите сами, готовясь съесть “Роллтон”, вы выкладываете на стол всё, что у вас есть: варёные яйца, колбасу, хлеб, лук, сало, варёную курицу, огурцы, помидоры, соль, перец и так далее, и так далее, и так далее.

В целом же, я с трудом осознаю то, что происходит сейчас. В моём купе, изначально пустом, теперь сидят два англичанина и американка. Мы, попивая пиво, что-то громко обсуждаем в полтретьего ночи. Контраст. Жизненный контраст.

Я вспоминаю, как Джордж Буш сказал, что он не знает бразильского языка. Раз есть возможность, почему немного не пошутить над Америкой?

Шилла спрашивает: много ли мормонов в России? И искренне удивляется тому, что я о таких людях даже не слышал.

В этот самый момент я хотел бы оговориться, чтобы вы не подумали, будто я упомянул обо всём, что было затронуто в ходе нашей продолжительной беседы. Нет, конечно же, нет. Потому что периодически мои англоязычные друзья говорят так быстро, что я даже не понимаю, о чём идёт речь, и даже не пытаюсь вникать…

В три ночи англо-русская вечеринка завершается.

Положение стрелок на часах несказанно удивляет англичан, а особенно – Шиллу. Я совершенно спокоен. Обычная поздняя русская посиделка.

Утро начинается с фразы “Good morning!” Я – точно на школьном уроке английского языка. В дальнем конце вагона Шилла ржёт как лошадь, иногда под стать ей – парень из Вулверхэмптона. Безумные англосаксы!

Как вы поняли, до самого Улан-Удэ я не буду в тексте обращать внимания на природу за окном, потому что уже описывал её в очерке “Москва-Владивосток”. Если же вы всё-таки наткнётесь на посвящённые ей строчки, то, значит, случай был очень особенным.

Теперь ещё пару слов о нашем поезде. Он такой же древний, как сам Китай. Унитазы с ножной педалью, в угольном отсеке тамбура пылает огонёк.

Бьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола как слеза,

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

Предлагаю Робину чай и сахар – отказывается. Говорит, что его ждёт завтрак в вагоне-ресторане: яйца, бекон, кофе. Пускай.

Я же помыл голову, побрился, надел чистые носочки, заварил сладкого чёрного чая и смотрю в окно на октябрьскую Россию – ничего эти англичане не понимают. За окном хлябь и грязь, раскисшие дороги деревень. 1054 километра от Москвы.

Я открываю книгу Конфуция “Суждения и беседы”, возможно, главную книгу Китая. Поэтому далее я, от случая к случаю, буду цитировать крохотные выдержки из неё, показавшиеся мне чрезвычайно интересными. Река Коса.

О поклонении Западу:

“Философ сказал: “Исключительное занятие чуждыми учениями может только приносить вред”.

Об “айфонах”:

“Философ сказал: “Приносить жертвы чужим пенатам – это значит выслуживаться. Сознавать долг и не исполнять его – это трусость”.

О пафосе, поклонении брендам:

“Философ сказал: “С учёным, который, стремясь к истине, в то же время стыдится плохого платья и дурной пищи, не стоит рассуждать об Учении”.

О трёх месяцах – проверочном сроке для всего:

“Философ сказал: “О Хуэе я могу сказать, что сердце его в течение трёх месяцев не разлучается с гуманностью, тогда как у других её хватает на день, самое большое – на месяц”.

По объяснению Чэн-цзы, этот трёхмесячный срок взят потому, что он есть период смены времён года, представляющий собой нечто законченное целое”.

Я спрашиваю Робина: “Знаете ли Вы Конфуция?”

• О, да! Он в Китае как бог!

Во время остановки в Балезино я смотрю в окно и вижу, как Шилла, девушка из Техаса, проходит по платформе, здесь, в Балезино. Незабываемый вид!

Чуть левее Дэйв из Вулверхэмптона моет окно своего купе. Ещё один неповторимый вид! Добавлю, что я тоже так делал, путешествуя по БАМу: для мытья нужны швабра и бутылка воды с продырявленной крышкой. Ту операцию я назвал операцией “Окно”. На улице прохладно, моросит дождь.

Заходя в вагон, Шилла говорит “Хай!” и спрашивает, как я спал ночью. Я отвечаю взаимным “Хай!” и говорю, что почти не спал. Она:

• Это, наверное, из-за того, что ты выпил только одну бутылку пива.
• Может быть, может быть, – смеюсь я.
• Надо сегодня вечером выпить побольше, – шутит она.

Ох, уж эти техасцы.

Робин возвращается с улицы с тульским пряником. Вдохновляющая картина! Изначально он делает предположение, что это шоколад. Я смеюсь. И говорю, что любимая им Ясная Поляна, Тула, есть родина сих пряников.

• Ммм, – причмокивает британец после первого укуса.
• Что Вы думаете о прянике?
• It’s very nice! It’s very nice! (“Очень славно!” – Прим. автора), – восхищается Робин.

О человеке без человеколюбия и гранёном стакане:

“Философ сказал: “Кубок без грани – разве это кубок?”

О “понтах”:

“Доброго человека мне не удалось видеть; но если мне удавалось видеть человека постоянного, и то ладно. Кто не имеет чего-либо и делает вид, что имеет; пуст, а делает вид, что полон; беден, а делает вид, что он богат; тому трудно быть постоянным”.

Об СССР и современной России:

“Конфуций сказал: “Стыдно быть бедным и занимать низкое положение, когда в государстве царит закон; равно стыдно быть богатым и знатным, когда в государстве царит беззаконие”.

Чуть подремал – и уже Пермь. 17:30 по Москве, почти темно, идёт дождь. Англичанин снова моет своё окно.

Робин покупает пару варёных яиц. Спрашиваю:

• Сколько стоят?
• По десять рублей штука.
• Дорого, – говорю.

Он соглашается.

Британец тут же предлагает джина. Я отказываюсь, держа в уме находящееся в сумке вино. А Робин смело наливает себе джина с тоником, угощает Дэйва. Ох, уж эти иностранцы. Я, пожалуй, самый трезвый в нашем вагоне. Единственный русский – самый трезвый.

Как только поезд трогается, среди англосаксов поднимается лёгкая паника, потому что Шиллы на месте нет.

Я рассказываю Робину, что символом Перми являются солёные уши. Что на Урале много красивых камней.

Выслушав новую информацию о России, англичанин показывает мне электронную книгу, на экране которой светятся слова “World and peace” (“Война и мир”. – Прим. автора). Он говорит, что эта книга Льва Толстого ему очень нравится, но что уж очень она большая: “Я осилил пока только двадцать пять процентов”.

Шилла предсказуемо находится, чем вызывает у всех бурную радость.

• Я думал, она осталась в Перми навсегда, – говорю я Робину, и Шилле заодно. Американка в ответ снова заказывает на всех китайское пиво. Я от него тоже отрекаюсь, ведь у меня, повторюсь, есть крымское вино.
• Russian wine! (“Русское вино!” – Прим. автора), – радостно потирают руки иностранцы, когда из моей сумки появляется бутылка.

Шилла и Робин пробуют крымское вино, и остаются чрезвычайно довольными. Справившись о цене, британец вспоминает Тулу. Говорит, что по такой стоимости – десять долларов – в местных ресторанах можно купить разве что какие-то миллилитры… Тула… Англичанин с большой теплотой отзывается об этом российском городе, характеризуя его словом “funny” (“забавный”. – Прим. автора).

Теперь Робин рассказывает всем в купе, что читает “Войну и мир”.

• Oh, my God! (“О, боже мой!” – Прим. автора), – восклицает Шилла. И тут же прибавляет, что “Анна Каренина” бросала её в сон.

Я смело признаюсь, что одноимённый английский фильм мне очень понравился, что это очень театральное кино. Все соглашаются.

Ох, уж эта Кира Найтли.

Тотчас угощаю попутчиков “русскими чипсами” – семечками. Говорю: “Семечки сравни наркотикам. Если начинаешь есть, то – всё… Не оторвёшься…” Шилла уверяет, что в Мексике семечки тоже активно трескают, что в прошлом она немало их умяла.

• Да, занятный факт, – говорю, улыбаясь. – В целом, я о Мексике знаю не очень много. Текила, кактусы, наркомафия; то, что Лев Троцкий, ближайший сподвижник Ленина, был убит в Мексике и там же похоронен. Ты слышала что-нибудь об этом?
• Да-да! Я видела его дом! Там сейчас музей.

Чуть позже не могу не позабавиться, и по буквам расписываю на листе бумаги слово “жужжать”, с тремя “ж”. Предлагаю своим англоговорящим друзьям произнести его. Выходит очень комично – абсолютно все ломают свои языки.

В эти мгновенья я ловлю себя на мысли, что второй вечер подряд в нашем с Робином купе собирается пивная вечеринка. Один русский и три тысячи англосаксов. Ещё один занятный факт.

Меня спрашивают про русский аналог Папы Римского. Я, конечно, отвечаю, что сии главы церквей абсолютно не похожи:

• В Европе Папа – “друг Бога”, у нас патриарх – “друг людей". И вообще, в православной церкви много “Пап”, много ветвей, семь или восемь: сирийская, египетская, армянская…

И отхлёбываю ещё вина.

Как русский писатель катал иностранцев на поезде «Москва-Пекин»

Снова соприкасаясь с темой России, англичане вспоминают Кремль и правительственные автомобили “ЗИЛ”, особенно Робин. Я в ответ хвастаюсь, что Кремль – самая большая из сохранившихся средневековых крепостей. Говорю, что завод “ЗИЛ” практически окончательно закрылся. Что российский президент – единственный из президентов стран “G8”(“Большой восьмёрки”. – Прим. автора), кто использует заморские машины, немецкие, для передвижения. Иностранцы тут же начинают дружно расхваливать японские авто.

При жестикуляции каждое движение левой руки Шиллы являет миру татуировку: “be a mensch 714”. Что в переводе с немецкого означает: “Будь человечным”. Цифры – личное, связанное с общим посылом наколки.

Американка объясняет, что в Мексике у многих есть пистолеты. Следом интересуется у меня, как с этим обстоит дело в России.

Я с трудом, при помощи словаря, вторю, что у немалого количества людей, по крайней мере, в Москве, имеются пистолеты “с резиновыми пулями”.

Откровенно говоря, сей вопрос – это всё, что я понял из разговора про оружие, хотя иностранцы прям-таки взахлёб рассуждали о нём. Да и вино не способствует пониманию быстрой заморской речи… Иногда, когда англосаксы “трещат как стрекозы”, хочется и вовсе отдохнуть от них.

Слава богу, что они уходят ужинать в вагон-ресторан. Теперь я могу спокойно разложить жареные куриные крылышки, “Роллтон”, огурчики и варёные яйца. Здесь, на Урале.

Но не проходит и пяти минут, как мои друзья возвращаются, потому что ресторан закрыт… Что ж, приём пищи откладывается. Интересно, есливагон-ресторан так и не откроется, что иностранцы будут есть…

Робин рапортует товарищам по голоду о том, что у него всего два варёных яйца, купленных в Перми…

Пока я ходил за кипятком, решил вам напомнить, что мы пользуемся тэном из соседнего вагона. И знаете, что я увидел там в этот раз?

Я увидел не только, как незнакомая мне девушка шла за кипятком босиком, даже между вагонами, но и как иностранцы моют под горячей струёй из тэна посуду! Полный, безапелляционный, колхоз! Это – как помыть посуду в роднике.

В итоге, “ресторанное дело” заканчивается тем, что своего англичанина яболее-менее накормил. Не знаю, кто насытит остальных.

Я дал Робину куриное крылышко – одно из трёх оставшихся, – варёное яйцо, огурец и пару кусочков хлеба. В целом, накормить англичанина в поезде, едущему по Уралу – бесценно.

Шилла уточняет, что слово “mensch” посвящено её восьмидесятидвухлетнему другу, семью которого убили немцы во время Второй мировой войны. Он тогда выжил четырнадцатилетним, после войны женился на американке в Чикаго, стал преподавать медицину, а ныне его сын – психолог Шиллы.

Завязавшийся разговор про массовые убийства переходит на тему геноцида в Руанде. Меня спрашивают:

• Ты знаешь что-нибудь о Руанде?
• Лишь то, что это государство находится в Африке.
• А ты был в Африке?
• Да, в Египте и Марокко.
• В Марокко! – восклицает Робин. – Я тоже был в Марокко! Марракеш – красивейший город! Ты был там?
• Нет, я был только в Агадире и Касабланке. Марракеш видел лишь из окна автобуса.
• Касабланка!! – вдохновенно вскрикивают оба.
• Я в восторге от одноимённого фильма, – признаётся американка. – Как там?
• Мне очень понравилось. Белый город! С белоснежными домами и зелёными пальмами. Сказочно красиво! И, конечно же, накануне поездки в Касабланку я посмотрел это кино. Единственное, фильм с реальным городом ничего общего не имеет, потому что все сцены были сняты в другом месте.

Далее Шилла рассказывает об американской мечте. Говорит, еёдруг-мексиканец приехал в США с сотней долларов в кармане. Нанялся выгуливать собак. И теперь он путешествует по миру.

Американская мечта – это правда? – вопрошаю с неподдельным интересом. Абсолютная! – отвечает она.

Касаясь своей семьи, моя заокеанская попутчица признаётся, что она в Америке благодаря матери, которая, перебравшись в Штаты, стала зарабатывать уборкой домов.

Теперь Шилла здесь, едет в поезде из Москвы в Китай. В Пекине она проведёт три дня, а потом отправится в Южную Корею, чтобы вживую посмотреть на демилитаризованную зону между двумя Кореями.

Если бы предыдущий абзац прочитал мой товарищ Никита Поздникин, то он, как и я, сразу бы распознал истинную цель американки. Просто она хочет стать мудрее. Вы же слышали выражение: “Cобаку съел”? Съел собаку – значит, стал мудрее. А корейцы, как раз, и едят собак. Следовательно, можно предположить, что они это делают, чтобы стать мудрее. Из чего вообще напрашивается вывод, что корейцы – самые мудрые люди. Шилла, определённо, прознала про это.

Я подливаю вина, меня спрашивают, женат ли Путин. Я говорю: “В июне он развёлся. И всё для того, чтобы не платить налоги, не подавать декларацию”. После же вообще сообщаю англичанину и американке слухи о том, что Путин встречается с гимнасткой Алиной Кабаевой, что, по россказням прессы, у них уже двое детей. Толкую, что, между прочим, никто ничего не знает о личной жизни Кабаевой. Слухи… Более чем забавно рассказывать их иностранцам.

• Робин, а что Вы думаете о вашем премьер-министре, о Дэвиде Кэмероне? – интересуюсь я.
• Он очень консервативен. Очень правый. Я вот больше склоняюсь в левую сторону.

Не могу не продолжить:

• В русской прессе относительно недавно появилась фотография спящего в пижаме Дэвида Кэмерона. Рядом с ним лежит чемоданчик с секретными документами, а перед объективом фотокамеры красуется женщина в ночнушке. Вы видели этот снимок?

Сию же секунду у иностранцев не получается вспомнить… Едва они начинают расспрашивать подробности, в наше купе входит Дэйв. Слыша знакомые имя и фамилию, он сильно морщится:

• Вы что, разговариваете о Дэвиде Кэмероне?? Ужас!!!

• А вы знаете, почему в русском языке славяне называются “славянами”, а немцы – “немцами”? – как бы вопрошаю у своих заморских попутчиков, но на самом деле у самого себя.
• Нет…
• Они так называются, потому что раньше, в древние времена, существовали всего два основных народа: славяне и немцы. “Славяне” – от слова “слово”. “Немцы” – от слова “немые”. То есть всё из-за того, что славяне друг друга понимали, а немцев – нет. Оттого они и “немые”, “немцы”.

Как ни странно, Робин тут же любопытствует, откуда в Москве так много узкоглазых людей.

• Это наши иммигранты из Средней Азии. Таджикистана, Узбекистана.

• Алекс, что ты думаешь о геях в России? – слышу я вопрос, которыйпросто-таки по определению должен был возникнуть в нашей беседе.
• В России геи не запрещены – запрещена пропаганда гомосексуализма. Это совершенно разные вещи.
• К слову, а вы видели новую форму олимпийской сборной Германии для игр в Сочи?
• Нет…
• Так она радужная. Специально.

Вскоре признаюсь ангосаксам, что мой любимый актёр – Николас Кейдж, потому что у него никогда нет эмоций. Одно лицо, одна мимика в любой ситуации. Для американцев добавляю, что в американских мультфильмах мой любимый герой – робот Бендер из “Футурамы”.

Дэйв моментально восторгается:

• Да-да, он очень крут!

• Кстати о фильмах, – продолжаю. – Я видел потрясающее кино. Называется “Американец”, с Джорджем Клуни и Виолантой Плачидо в главных ролях. Особенностью этого фильма является то, что снял его бывший фотограф. И как говорил мой друг, бывшие фотографы – лучшие режиссёры, ведь у них каждый кадр – как отдельное кино. В “Американце” кадры просто застывают! Будь-то автомобиль, бесконечно долго едущий по тоннелю с мелькающими огнями ламп, или вид с вертолёта на машину, бесконечно долго катящую по горному серпантину – словно игрушечный паровозик под твоими ногами неспешно преодолевает все петли и повороты на своём пути.

Разговор о фильмах длится, пожалуй, около получаса. И Тарантино с “Криминальным чтивом”, с “Джанго”, и Том Хэнкс, и Скарлетт Йохансон, и “Титаник” – всё всплывает в нём.

• Смотрел я недавно “Зелёную милю”. Как она вам? – спрашиваю у своих попутчиков.
• Отличный фильм!
• Хм… А по мне – так скукота! Я и книгу прочитал – скукотища, а когда кино увидел, то выдержал только двадцать минут.

• У нас, в России, много хороших шуток о Чаке Норрисе. Помните такого? Шериф. Снимался в сериале “Крутой Уокер. Правосудие по-техасски”.
• Да-да, – чуть ли повизгивая, радостно вспыхивает Шилла.
• Так вот. Смысл сих шуток, как и везде, пожалуй, в том, что Чак Норрис – самый сильный и всемогущий человек в мире. Например: “Чак Норрис досчитал до бесконечности. Дважды”.

Иностранцы громко смеются.

• Или взять Мэла Гибсона. Вы в курсе, что эмблемой его киностудии является глаз с самой известной иконы России (Владимирской иконы Божией Матери. – Прим. автора)?
• Ничего себе…
• И мне, между прочим, очень понравился его фильм “Страсти Христовы”. Не понимаю, почему церковь его осуждает. По-моему, очень религиозное кино, очень подталкивающее человека к вере.

Полчаса до Екатеринбурга. На второй половине моей нижней полки засыпает Дэйв. Ох, уж эти англичане. Я улыбаюсь.

Следом же, приняв абсолютно серьёзное выражение лица, говорю, что считаю Храм Василия Блаженного самым красивым зданием в мире. Что русские купола – это самые идеальные формы, как таковые:

• В них есть всё: и острое, и плавное; и толстое, и тонкое. Они как формы капель.

Шилла в продолжение темы Москвы включает фотоаппарат и показывает свои снимки, сделанные на Поклонной горе:

• Это лучший музей, в котором я когда-либо побывала в жизни!

Представляете! Что говорит девушка из Техаса!

• Кстати, по-моему, монумент на Поклонной – самый высокий в Европе, около двухсот метров, – добавляю я. – Что же касается, вообще, музеев, то сколько я не ездил по России – в каждом российском музее есть кости мамонтов. Причём, несмотря на ветхость городов, почти все музеи очень современные.

Я говорю:

• А вы знаете, что мы уже в Азии?!

Иностранцы в миг начинают суетиться. Дэйв буквально подпрыгивает и бежит в середину вагонного коридора смотреть расписание.

Робин вновь вспоминает Ясную Поляну.

• Робин, это просто великолепно, что Вы в своих мыслях снова и снова возвращаетесь к этому месту! И Вы ещё осенью её видели – а если летом?!
• А если бы ещё зимой!! – эмоционально дополняет он.

Я испытываю самые приятные и тёплые чувства.

• Здорово, что англичане поминают жертв Первой мировой войны, ежегодно нося на одежде красно-зелёный цветок. И политики, и спортсмены, и тренеры, и бизнесмены…
• Этот цветок – мак, – просвещает Дэйв. – Сама же традиция относится не только к Первой, но и ко Второй мировой войне. Помимо ношения цветка, погибших поминают двумя минутами молчания.
• Да, интересный факт. А в России забыли о Первой мировой войне…
• Да что там говорить… Робин, ныне Волгоград, бывший Сталинград – это позор России. Когда вижу парад, я плачу, потому что вспоминаю, какая ситуация в этом городе. Дороги разбиты даже центральные, почти все дома обшарпаны. Позор!

Как тут не привести в пример анекдот:

• Простите, Вы русский?
• Судя по зарплате – да.

Или намного лучше даже этот:

Самолёт с иностранцем пролетает над севером Иркутской области. Иностранец спрашивает:

• А что это за город?

Ему поясняют:

• Это экспериментальный город Усть-Илимск. Убрали мясо и масло – а люди живут, убрали молоко, яйцо и рыбу – живут. Убрали сахар и муку – живут.

Иностранец:

• А если дустом посыпать?

(Дуст – ядовитый порошок для уничтожения насекомых. – Прим. автора).

Облегчённо выдыхаю только тогда, когда мы от грустных тем переходим к позитивным:

• Дорога туда – это самая важная часть поездки. Она важнее, чем сам пункт назначения! – убеждаю я своих заморских друзей. – Потому что когда едешь в какое-то место, у тебя есть не только впечатления от преодолеваемого пути, но и эмоции от ожидания встречи с этим местом, его предвкушение, а когда ты достигаешь своей цели – у тебя сих ощущений больше нет. Плюс после дороги туда ещё добавляется “чувство утекающего времени” – ты знаешь, что отдыхать осталось уже меньше.

И, чёрт возьми, все со мной единогласно соглашаются!

• Я ехала в Москву и так представляла всё, так представляла всё!! – подтверждает Шилла. – А когда приехала – ну, да, забавно, красиво…

Так что, намотайте себе на ус: преодоление пути на поезде – это самая потрясающая часть любой поездки! Это самое большое ожидание!! Это о*******о!!! Это, это основа основ теории путешествий!

Использование мата в предыдущем абзаце отчасти можно объяснить следующей известной шуткой:

Если русский ругается матом, то это не значит, что он чем-то недоволен.

Хотя есть и другая известная шутка:

Группа потерявшихся в джунглях русских туристов была найдена по матерящимся попугаям.

• Поэтому ты всё знал! – иностранцы не перестают меня хвалить за то, что “у меня всё есть”. – Ты всё знал, раз ездил во Владивосток!

Эх, англосаксы! Им же невдомёк, что и в первый раз у меня всё было с собой. И еда, и нож, и штопор, и туалетная бумага, и прочее, прочее, прочее. Нужно просто задумываться о грядущей дороге. Что и делают почти все русские.

Здесь я ловлю себя на мысли, что мне уже в диковинку стало произнесение русских слов.

Когда я объясняю Робину, в честь кого назван город Екатеринбург, англичанин упоминает о том, что другая Екатерина, Вторая, была очень любвеобильной. Я в ответ опять привожу слухи: “Царица не брезговала любовью к лошадям”. И улыбаюсь.

Остановка. Екатеринбург. Ночь.

Нам подвозят немного угля, и мы отправляемся дальше. Дальше, в ночную Сибирь. Я снова в Сибири.

О, как приятно это ощущение! Оно просто непередаваемо! Я нисколько тут не вру и не приукрашиваю. Это одно из действительно непередаваемых чувств. Его не донесёшь ни словами на бумаге, ни словами в разговоре. Здесь нужно просто быть. Привет, Сибирь! И спокойной ночи.

А утром ты уже широко открытыми глазами глядишь на будто вынырнувшие из темноты сибирские пейзажи. Пьёшь сладкий чёрный чай и понимаешь, что снаружи не осталось ничего зелёного. Только жёлтые, бежевые и коричневые цвета. Солнечно. 2670 километров от Москвы.

Я вчера не договорил. Оказаться в Сибири, за Уральскими горами – это словно наркотик. Только попадая сюда, ты понимаешь, чувствуешь, насколько он сладок. Третий год подряд я еду тут. Наверное, это уже зависимость.

• Что, интересно, думает об этом Конфуций? Здесь, в Омске? – помышляю я про себя, открывая книгу.

Но не до этого – все припадают к окнам, чтобы посмотреть на красивейший, широченный Иртыш! Красотища!

Ещё и Дэйв отвлекает, пытаясь узнать у меня, как попросить в ларьке “клейкую ленту”, “tape”.

• Скажи “скотч”, – говорю.

Мой ответ британца очень забавляет, ведь в Англии так называют виски.

Тем не менее, скотч Дэйв находит на станции быстро. Я же, пользуясь уникальным шансом, фотографирую девушку из Техаса, нашу дорогую Шиллу, в Омске. Потрясающий снимок! Просто девушка из Техаса в Омске.

Едва поезд трогается, иностранцы настойчиво просят меня сходить в вагон-ресторан и узнать часы его работы – вчера же никому поесть так и не удалось.

Как оказалось, на территории каждой страны к поезду прицепляется местный вагон-ресторан. В России – российский, в Монголии его заменят на монгольский, в Китае прицепят китайский.

И, о, этот, наш, российский вагон-ресторан! Продавщица, не тая, разъясняет мне, что у них нет света. Просто нет света… Летают мухи, кругом картонные коробки… Второе – по четыреста рублей, борщ – двести пятьдесят. Полный колхоз. Хорошо, что у меня вся еда с собой… Да и как же без света-то… Как продукты хранятся…

• Как же у вас продукты хранятся? – с интересом озвучиваю свои мысли.
• Ну, холодильник-то у нас работает, – лукавит мужчина-администратор.
• Да так и хранятся… – чуть позже признаётся продавщица.

Итак, что же там наш мудрец Конфуций?

Правда, я сразу сделаю ремарку: есть у Конфуция один минус – он ни разу не побывал в Сибири. За всю жизнь не побывать в Сибири – это преступление. Как вообще можно с этим грузом жить?

О гламуре и метросексуалах:

“Конфуций не употреблял на домашнее платье красного или фиолетового цветов (как цветов промежуточных, более идущих женскому полу)”.

О водке:

“Во время поста после омовения Конфуций не пил водки, до которой он был большой охотник”.

Об алкоголе:

“Только в вине Конфуций не ограничивал себя, но не пил до помрачения”.

О напыщенности людей:

“Конфуций не спал наподобие трупа навзничь и в обыденной жизни не принимал на себя важного вида”.

О сидении в общественном транспорте:

“Поднявшись в телегу, Конфуций стоял в ней прямо, держась за верёвку”.

На одном из типовых домов проплывающего мимо Калачинска огромный баннер: “В. В. Путин – гарант развития России”.

Неожиданно поезд попадает в густую дымовую завесу. Неужели лесные пожары в Сибири? Странно, ведь перед отъездом я не слышал о них…

Спустя несколько минут пелена исчезает, однако приятный лёгкий аромат гари остаётся в вагоне на продолжительное время.

Как в анекдоте:

Штирлиц почувствовал еле уловимый запах гари. И действительно – вскореиз-за угла появился Каспаров.

В тамбуре, в тесной печурке, китайские проводники умудряются варить рис, картофель. В своём купе они строгают салат.

Барабинск. На улице плюс восемь градусов. Дэйв и Шилла бегут по платформе в поисках душа, но – нет… Душ, найденный в здании вокзала, оказывается закрытым.

• Туалет – вот твой душ! – в шутку говорю Дэйву после его возвращения.
• Нет, это только по пояс… – смеётся он.

Как только снаружи снова темнеет, я не могу сдержать эмоций. Какой же закат над Россией, над Сибирью! Небо окрашивается в изумительные пастельные тона: розовый цвет наплывает на салатово-голубой, смешивается с бледно-розовым, перетекает в нежно-голубой. Красотища!

О войне в Чечне:

“Философ сказал: “Посылать на войну людей необученных – значит бросать их”.

О гопниках:

“Юань-Жан сидел по-варварски на корточках, поджидая Конфуция. Философ сказал: “Кто в юности не отличается послушанием и братской любовью, возмужав, не сделал ничего замечательного, состарился и не умирает, – тот разбойник (т. е. человек, вредный для общества)” – и при этом ударил палкою по лодыжке”.

В наше купе прибегает радостная Шилла, с двумя бутылками: “Российским шампанским” и четвертинкой “Пять озёр”. Я перевожу ей название последней: “Five lakes”. Американка восторгается ещё больше.

• Подобный водочный литраж у нас называют “четвертью” или “четвертинкой”, – делюсь с ней. – А шампанское это – самое дешёвое.

Шиллу сей факт не смущает – она желает выпить игристый напиток уже сегодня, а водку забрать в США.

Вернувшись из вагона-ресторана, Робин ещё раз наидобрейшими словами вспоминает борщ. Днём так же поступили молодые американцы. Кто-тодаже назвал выданную порцию “сердечной”, “от сердца”.

• Робин, а был ли свет в вагоне-ресторане?
• Нет.
• Как же Вы ели?
• Ну, там был очень-очень приглушённый свет. Разглядеть еду можно было. Романтика!

Приближающийся Новосибирск, до которого остаётся полчаса, даёт возможность объяснить Робину суть и его названия:

• О Новосибирске все слышали, а вот о Сибирске – никто. Так же, как о Нью-Йорке знают все, а о Йорке – почти никто.

Британец тут же вспоминает Солженицына. “Архипелаг ГУЛАГ”, описывающий здешние места, “Один день Ивана Денисовича”, “Раковый корпус”.

Я снова приятно поражаюсь знаниями моего английского попутчика. Наткнуться на образованного человека – всегда в огромную радость.

Столица Сибири встречает нас красивейшей ночной панорамой города: яркими огнями домов, отражающимися в тёмной Оби. Снаружи плюс шесть. В коридоре вагона на несколько мгновений появляется немец, Йонатан – молодой человек лет двадцати пяти.

Я пытаюсь тотчас освежить память о самом красивом месте Новосибирска, однако у меня это не получается. Да, этот город огромен, но он лишён особенных достопримечательностей. Помню, что здесь находится самый большой театр России, помню памятники Ленину и Александру III, помню памятник мосту через Обь – старый, отдельно стоящий, пролёт Транссибирской магистрали; помню саму широкую Обь и метромост над ней.

Метромостом над рекой Новосибирск очень напоминает Нижний Новгород. Помню памятник первому городскому светофору; помню, помню город, подступающий днём к воде – прекраснейший вид с противоположного обского берега; помню само ощущение, когда ты гуляешь по Новосибирску, переходишь по мосту через Обь. Его тоже ни с чем не сравнить! Ты – в центре Сибири! Будоражащее чувство! Никогда этого не ощутишь, пока не окажешься тут.

Отвлекитесь на пару секунд, остановите поток мыслей. Задумайтесь и представьте: “Вы – в центре Сибири!” Как звучит, а?! Не побывав здесь, невозможно понять Россию.

Добро пожаловать в Новосибирск!

Я откладываю ручку в сторону и наливаю в овальный, не гранёный, стакан барнаульского пива. Что же теперь думает старый-добрый Конфуций, тоже едущий в нашем поезде?

О любви и ненависти:

“Философ сказал: “Когда все ненавидят или любят кого-то, необходимо подвергать это проверке”.

Об ошибках:

“Философ сказал: “Ошибки, которые не исправляются, – вот настоящие ошибки!”

Чем больше читаешь Конфуция, тем ближе становится Китай. В прямом и переносном смыслах.

Станция Тайга. Таинственная станция. Почему? Во-первых, как только я дочитываю книгу, мне наяву начинает мерещиться, что Конфуций здесь выходит. Кажется, что он отправляется гулять по России, по самым тёмным её уголкам, стараясь наверстать упущенное – побывать в Сибири. А во-вторых, Робин сообщает мне, что Дэйв не вернулся в поезд в Новосибирске, что его нет уже в течение трёх часов.

По моей просьбе Йонатан из Дюссельдорфа пишет свои честные слова о России:

“Что скрывается за вашей неулыбкой?”

Отличный вопрос! Я бы сказал – философский. Однако ответ на него прост – ничего. Почему там должно что-то скрываться? Ты с незнакомым человеком незнаком – у тебя просто нет мнения о нём.

Иначе может получиться как в другой известной шутке:

Упаси бог русского человека встретиться взглядом с кем-то на улице или в помещении. Придётся улыбаться, а это признак дурачины.

В купе калифорнийцев, Тэйбора и Ив, где мы сейчас пребываем, заходит молодая пара из ЮАР, Крис и Арлин: высокий моложавый стройный мужчина, в очках, и его высокая стройная подруга. Оба – представители белой расы, кою очень недолюбливает коренное, темнокожее, население Южной Африки.

Крис и Арлин пишут о русских вместе:

Серьёзные;

Дружелюбные;

Водка;

Полиция;

Незнание английского языка.

Они также пишут южноафриканский аналог тоста “На здоровье!”:

“Gesondheid!”

Ив, в переводе – “Ева”, пишет о России:

Борщ;

Водка;

Девушки с модельными фигурами;

Мафия.

Как англичанин отстал от поезда в Новосибирске и остался жить в русской семье

И в этот момент мы узнаём, что Дэйв “потерялся” в Новосибирске – приходит начальница поезда, русская женщина, и, сказав о том, что Дэйв опоздал на поезд, описывает его вещи. Я выступаю в роли переводчика.

Все англосаксы взахлёб смеются над пропажей британца, чему начальница поезда и я очень удивляемся.

В незнакомой стране пропал человек – а эти ржут как лошади. Как могу, усмиряю их, особенно Шиллу, с которой Дэйв делил купе.

Конечно, есть что-то забавное в сложившейся ситуации. Точнее, скорее всего, появится потом, но не сейчас, когда мы даже не знаем, что именно случилось с англичанином.

По крайней мере, надеюсь, что он всё-таки нашёл душ, и что теперь он чист!

Как не хотелось пить пиво до этого инцидента, так теперь оно само просится внутрь. Ещё бы – столько эмоций! Я приступаю к нему в компании трёх американцев, двух южноафриканцев и одного немца. Последнего я прямо называю Санта-Клаусом, ведь это он принёс всем пива. Англосаксонское веселье в купе продолжается.

Приходит Тим, австралиец – простовато одетый парень роста чуть выше среднего.

Я представляю себе, как мы будем сдавать вещи Дэйва полиции в Мариинске.

Шилла, как настоящий русский, пьёт водку “Гарант” и пиво одновременно.

Озвучиваю ей банальнейшую вещь:

• Ты пьёшь “ёрш”!

В кураже гулянки иностранцы шутливо спрашивают меня:

• Ты что пишешь? Как мы недовольны тем, что закончилась водка?
• Ну, да, – говорю я и улыбаюсь. – О том, как англичане хотят водки.
• Но мы не все англичане!
• Я имею в виду англоговорящих людей!

И лист с рукописным текстом переходит по рукам. Все недоумевающе глядят на кириллицу, силясь понять, что же написано на бумаге.

Я даже не заметил, как Шилла начала негативно отзываться об испанцах – видимо, недовольство испанской колонизацией Мексики у мексиканцев в крови. Однако сидящие рядом поддерживают американку. Я же не могу упустить такого случая и прошу присутствующих написать пять честных слов об испанцах.

Шилла – об испанцах:

М****ки (в буквальном переводе – “анальные отверстия”);

Эгоистичные;

Заносчивые;

Думают, что они великие.

Ив – об испанцах:

Тупые;

Ленивые;

Отсутствует деловая хватка;

Негостеприимные;

Суки!

На перроне в Мариинске трое полицейских – двое мужчин и женщина – забирают вещи Дэйва. Причём волокут привязанные к рюкзаку ботинки прямо по платформе. На ходу женщина говорит своим коллегам:

• Ну, что ж, приобщайтесь к заграничной жизни!

Дэйв… Что сейчас с ним? С ним, ждущим русскую зиму в России.

За три минуты Шилла успевает посидеть на коленках у русского, пришедшего к нам ненадолго проводника-китайца и немца. Ох, уж эти техасские девчонки.

Я рассказываю Тиму о том, насколько часто в России показывают новости о лесных пожарах в Австралии. Делюсь впечатлениями о документальном фильме “Сошедшие с пути – в Пекин по просёлочной дороге”, двое главных героев которого – австралийцы, – отправились на велосипедах из Петрозаводска в столицу Китая. Как и мы, тоже в Пекин!

Параллельно прошу Шиллу не нашёптывать мне на ухо гадости про Тима, потому что это банальные сплетни. Я вообще не понимаю, почему у неё возникла нескрываемая ненависть к человеку из Австралии. Зачем-то она пытается убедить меня в том, что Тим – хикки и бездельник.

Австралиец же говорит, что уже восьмой месяц находится в дороге. За это время он успел посетить Армению, Грузию, Англию, Германию.

Затрагивая тему природы, Тим удивляет поразительным фактом: “Семена некоторых деревьев вместе с ветром прилетают из Калифорнии в Австралию”.

Музыка, раздающаяся из ноутбука калифорнийцев, сменяется песней Дайаны Росс, и Шилла чуть не пускается в пляс…

Тим показывает мне австралийский аналог тоста “на посошок”. Интереснейший факт!

Австралийцы вместо произнесения фразы “На посошок!” наклоняют свои бутылки, стаканы и дружно выливают оставшееся “чуть-чуть” на пол.

Наглядное пособие вызывает скособоченные взгляды американцев.

В купе затевается всеобщий яростный спор об иммигрантах. Да не просто спор – мы буквально ругаемся друг с другом. Шилла чуть ли не посылает Тима на три буквы только из-за того, что он австралиец, из-за того, что “он ничего не знает о проблемах мексиканцев, как они добиваются успеха”,из-за того, что “австралийцам всё достаётся так”.

Тэйбор вообще со злобой просит Тима покинуть купе. И набрасывается на него с кулаками.

Американец и австралиец начинаются драться. Правда, мы с Йонатанам быстро их разнимаем и вываливаемся в коридор вместе с австралийцем. Да, и это, конечно, забавно, но только русский и немец вели себя спокойно, общаясь на темы национальностей, войн, иммигрантов.

В коридоре Тим бегло объясняет, из-за чего всё случилось. Оказывается, американцы недолюбливают австралийцев, потому что те, мол, “сидят на всём готовом, на острове, ни с кем не воюют, вообще ничего не делают”. Австралийцы же, как и русские, посмеиваются над американскими образом жизни, культурой, музыкой, над тем, что “американцы главнее всех”. Ох, уж эти межнациональные отношения.

Утром просыпаешься совершенно в другом мире: в тишине и спокойствии. За окном межбереговых холмов течёт роскошный Енисей. Холмы, они теперь сплошь вокруг нас. Холмы, холмы, холмы. Красотища!

Я говорю Робину:

• Это моя любимая Россия, my lovely Russia, та, что идёт от Красноярска до Владивостока. Она для меня такая именно из-за холмов и гор.

Англосаксы стоят в коридоре и мило общаются. О вчерашнем небольшом погроме, похоже, никто не вспоминает. Странно всё это.

И как там Дэйв? Парень из Вулверхэмптона, принявший душ в Новосибирске…

Британец, вещи которого забрала полиция в Мариинске. Меня, естественно, как русского человека, более всего заботит, украдут ли у него что-то. Дорогой фотоаппарат, телефон, туристическую пенку, термос… Примус, в конце концов.

Как тут не обратиться к старому-доброму анекдоту:

Летят в самолете англичанин, француз и русский. Высота – 10000 метров. Беседуют. Англичанин опустил руку за борт, потом посмотрел на нее и говорит:

• Над Англией летим!
• Откуда Вы знаете, ведь под нами сплошные облака?
• У нас смог, знаете ли, вот и рука немного в саже!

Через некоторое время француз руку за борт опустил, а когда достал, говорит:

• Над Парижем летим!
• А Вы как узнали?
• Рука духами пахнет!

Русский руку опустил, достал и говорит:

• Над Россией летим!
• Почему Вы так думаете?
• Часы и перстень сняли!

В Тайшете, где от Транссибирской магистрали ответвляется БАМ, над одним из жилых домов по-прежнему величественно возвышаются резные профили Ленина, Маркса и Энгельса.

Да, в разных местах России разное время. Россия – как машина времени, только будущего и настоящего почти не видать.

Можно сменять лишь разные периоды прошлого. Нет, Россия – это не машина времени. Россия – это машина прошлого времени. Из прошлого ты можешь перемещаться только в прошлое, но никак не в настоящее или будущее.

В коридоре, где мы беседуем с Шиллой, появляется Робин. Американка спрашивает:

• Где Вы были?
• Гулял по лесу, – отвечаю я за британца. – Погулял и вернулся в вагон.

Робин улыбается.

Какой сегодня день? – вопрошает Шилла. Не знаю. И я не знаю… Это, вообще, второе потрясающее чувство после чувства дороги туда. Когда ты не знаешь, какой сегодня день.

И как же здорово стоять в коридоре между американкой и англичанином и вместе любоваться, любоваться, любоваться Россией. Красота!

• Шилла, утром я видел немного снега в окрестностях Красноярска.
• Совсем чуть-чуть или прилично?
• Чуть-чуть.
• Хотя, – в шутку продолжаю я, – возможно, это было содержимое выброшенного холодильника…

Глядя на наши деревни, я рассказываю иностранцам, что облик их, дома, не изменялись на протяжении веков:

• Пожалуй, после появления стекла лишь две перемены имели место: в деревни пришли свет и радио с телевидением. Причём обе были восприняты жителями как чудо. Как настоящее чудо, совершённое Сталиным. Поэтому-то сельчане очень любили советского вождя, боготворили.

И знаете, о чём меня следом спрашивает Робин?

• Алекс, какой сегодня день?

Я смеюсь. Ох, уж эти англичане и американцы, потерявшиеся во времени. Впрочем, я не исключение.

Да, мы сейчас потерялись во времени, а где-то в России затерялся Конфуций. Между прочим, как написал переводчик в послесловии книги, Конфуций – это человек, у которого самая древняя известная родословная. Она берёт своё начало за одиннадцать веков до нашей эры.

Вечером наш состав заезжает внутрь безумной красоты заката! Жёлтое солнце ярко горит над огромной пологой возвышенностью, покрытой густым тёмным лесом. Все мои заморские друзья припадают к окнам. Деревня Облепиха. 4566 километров от Москвы.

Изумительный свет, бьющий через стёкла, заставляет выбраться из своего купе трёх девчонок из Норвегии. Они, симпатичные как на подбор, тоже сейчас любуются Россией, хоть и на босу ногу.

Все, все есть, кроме русских.

И все ли девушки в Норвегии такие красивые?

Небо окрашивается в прежние эффектные розовые-голубые пастельные тона. Красотища! Какое же небо над Россией!

Я уверяю американку, памятуя о вчерашней драке:

• Шилла, мне, вот, наплевать на все эти разборки между нациями. Я знаю, что русские – лучшая нация, и поэтому спокойно пью пиво. Никакого напряжения.
• Нет, нет!
• Да! Да! Да!

Ох, уж эти американцы. Не понимают элементарных вещей.

О, боже! Вы представляете, каково это, час, целый час, любоваться из коридора вагона розовым закатом?! Целый час на стекле окна розовый закат расплывается по чистому октябрьскому небу.

Oh, my God! – слышится отовсюду (“О, мой бог!” – Прим. автора). Иностранцы поражены тем, что происходит на небе. – Oh, my God!

Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер,

Пусть провожает розовым взглядом, смотрит вам вслед.

Пусть все насмешки терпит твои, пусть доверяет тайны свои –

Больше не надо мне этих бед!

“Ласковый май”, “Розовый вечер”

• Дэйв впервые выехал за пределы Англии, – говорит Шилла.
• Теперь ему нужно будет писать книгу, – подытоживаю я.

Американка в который раз характеризует меня двумя словами: “smart ass” и “sarcastic” (“умник” и “саркастический”. – Прим. автора). Это одновременно и приятно, и забавно слышать, ведь слово “ass” (“задница”. –Прим. автора) используется Шиллой чуть не во всех случаях жизни: и в хороших, и в плохих.

В ночном Нижнеудинске плюс три градуса. Операция “Окно”. Заодно со своим мою и окно Шиллы.

• Хорошая работа! – подбадривает она.
• Спасибо!

Когда разговор заходит о книгах, я поражаю американку тем фактом, что они у нас очень дорогие: “Стоят по пятнадцать-двадцать долларов”. И тут же дополняю:

• В доме каждого советского гражданина есть библиотека, которую никто не читает.
• Робин, а чем Вы занимаетесь в жизни?
• Я – бухгалтер. Точнее, раньше им работал, а ныне на пенсии.

Но полно бытовых подробностей! Сейчас я расскажу вам о настоящем американском хэппи-энде! То есть о счастливом конце истории из реальной жизни, а не из какого–то фильма. Обратным поездом вещи Дэйва доставили в Новосибирск и передали владельцу.

Теперь англичанин живёт в обычной русской семье и работает на обычном российском заводе.

Шутка, конечно.

После Нижнеудинска мы созвонились с британцем. Каким образом? Я и Шилла оставили свои телефонные номера на листе с описью имущества Дэйва.

Включив телефон, я увидел смски о пропущенных вызовах с российского номера. Перезваниваю – а на проводе пропавший англичанин!

Чтобы лучше его понять, телефон передаю Шилле, она же англоговорящая. Оказалось, Дэйв успел принять душ, но ошибся платформой, что неудивительно, ведь вокзал Новосибирска огромный, да ещё и все надписи на кириллице.

Как я уже сказал, вещи ему отправили из Мариинска обратно в Новосибирск.

Британца в свою семью приютила женщина, работающая на вокзале.

Через три дня он полетит в Пекин на самолёте, потому что срок действия российской визы заканчивается. Конечно, Дэйв не увидит розовых закатов, сказочно красивых холмов, не увидит Байкала, Монголию, пустыню Гоби, но разве это сейчас главное?! Главное, что он жив-здоров. И переживает лучшее приключение в своей жизни.

Да и каково! Я накормил голодного англичанина из города Бат, обычная русская семья приютила Дэйва из города Вулверхэмптон. Что, что теперь англичане будут думать о русских после рассказов двух этих британцев?! Я довольно потираю руки, готовясь откупорить бутылку красного и отметить сей праздник. Сию, возможно, самую замечательную историю из жизни!

В этом месте я просто обязан сделать лирическое отступление. Вернувшись в Москву, я попросил Дэйва описать мне всё-всё, что с ним произошло. В ответ он прислал большое письмо, которое я просто-таки не могу не привести целиком:

“После приёма душа я понял, что до отправления поезда осталось всего пять минут. Так что я помчался по вокзалу и в спешке выбежал на совсем другой перрон. В темноте я не видел поезда, поэтому побежал дальше по платформе, чтобы найти его. Помня о времени, я спрыгнул вниз и понёсся прямо через пути. Наткнулся на один поезд, затем на другой, но подумал, что они не подходят, так как отправлялись в обратную сторону. Тогда я забрался на следующую платформу – и поезда всё равно нигде не было видно.

Тут меня осенило, что первый встреченный мной поезд и был нашим! Просто в тот момент показалось, что он едет в другую сторону… В общем, я рванул обратно по платформе, обогнул второй поезд и ринулся к первому. Я перебежал через пути, взобрался на перрон, откуда и увидел движущийся состав. Я глядел на него в надежде, что ошибся, но когда всмотрелся в окна, понял, что это наш поезд…

Я был обескуражен и просто не знал, что мне делать.

Всё, всё осталось в вагоне: все мои вещи, паспорт, кредитные карты. Вместо багажа у меня теперь были только одежда, которая на мне, полотенце и мыльные принадлежности.

Думаю, что в тот миг я даже орал на уходящий поезд, но было уже слишком поздно.

Ко мне сразу же подошли сотрудники вокзала. Быстро поняв, что я не говорю по-русски, они отправили меня к своему коллеге, чуточку знавшему английский. Я объяснил, что произошло, и он отвёл меня в административное помещение. Вообще, в те минуты я был просто в бешенстве, причём ещё большее раздражение вызывал языковой барьер. Однако я всё-таки сумел взять себя в руки, тем более, мне сказали о том, что мой багаж пребудет утром. Мне предстояло ночевать на вокзале.

Будучи по-прежнему в несколько ошеломлённом состоянии, я заплатил за ночь в вокзальной гостинице и постарался не думать о постигших меня трудностях. Мне даже удалось немного поспать. В восемь утра, как было сказано, я вернулся в административное помещение, и мои вещи уже ждали меня там!

Теперь моё положение стало более-менее понятным. Правда, вновь очень расстраивал языковой барьер – он буквально заставлял меня впадать в отчаяние. Хотя сотрудникам вокзала удалось найти мужчину, немного разговаривающего на английском, это спасало меня мало.

Тогда я позвонил в агентство, в котором бронировал билет, в надежде, что его представители смогут мне помочь. После долгого бессвязного разговора на ломаном английском стало ясно: я на какое-то время завяз в Новосибирске.

Мне могли предложить только билет на поезд, отправляющийся черезчетыре-пять дней, а это было совсем не здорово, потому что я приехал бы в Пекин слишком поздно и просрочил бы российскую визу. Поэтому я решил, что должен лететь на самолёте.

Самый подходящий рейс был через три дня, что обязывало меня опять искать себе жильё. Мне посоветовали остановиться в вокзальной гостинице, однако в ней были только общие комнаты – я же после таких ужасных событий нуждался в собственном углу, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями.

И едва я начал спрашивать про отели в городе, как дежурная по вокзалу, Мария, предложила мне пожить у неё дома, с мужем и трёхлетней дочкой.

Я не мог поверить в её доброту, но с радостью принял приглашение. Единственное, Мария совсем не могла говорить по-английски – когда я пытался заводить с ней разговор, она лишь смеялась. Остаток рабочего дня я провёл в её кабинете, переупаковывая вещи и проверяя, всё ли на месте. Плюс я занимался организацией моего перелёта в Пекин.

В пять часов вечера мы встретили мужа Марии, и он повёз нас домой. Меня особенно впечатлило дорожное движение: оно было абсолютно хаотичным и недисциплинированным.

Я не находил в перемещении машин никакой систематичности, потому что водители ехали туда, куда им хотелось, несмотря ни на что.

Более того, множество автомобилей были очень грязными, точно на каждом из них лежал толстый слой пыли.

Наконец, мы подъехали к многоэтажке, где жила Мария, и пока она забирала дочку, Карину, я и Виктор отнесли мои вещи в квартиру.

Это была маленькая однокомнатная квартира, Мария и Виктор спали в гостиной на разложенном диване-кровати. Мне было велено спать именно на нём, а сами хозяева собрались лечь на надувном матрасе в комнате дочки, что было очень любезно с их стороны.

Сразу после мы с Виктором пошли в супермаркет, находившийся на другой стороне дороги, чтобы купить еды для ужина. Он спросил меня: нравится ли мне водка?

Я согласно кивнул, поэтому, помимо продуктов, была куплена ещё и бутылка.

По пути в магазин я предлагал заплатить, но Виктор мне не позволил. Мария приготовила прекрасный ужин. Отмечу, что она вообще прекрасно готовила в течение всего моего пребывания в гостях. Я ел котлеты, спагетти болоньезе, блины.

Мы пили много водки, а также пиво, купленное в очень крутом русском пивном магазине. В нём продавалось огромное количество сортов, а само пиво разливалось в бутылки из многочисленных краников. Вдобавок имелся большой выбор закусок к пиву.

В первую же ночь Виктор решил показать мне город. Напомню, он немного говорил по-английски. Он показал мне реку, многое рассказал из истории Новосибирска, поведал, как русские обживали эти места. Мне захотелось сделать кучу снимков, только при дневном свете, и Виктор сказал, что мы сюда ещё вернёмся.

После мы отправились в бар, потому что я жаждал увидеть ночную жизнь Новосибирска. По дороге обратно мы слегка перекусили, и всё это очень напомнило мне весёлую английскую ночь.

На следующий день мы пошли в парк, где Карина могла бы поиграть. Однако дети могли играть там только среди старой русской военной техники, стоящей на постаментах, что мне показалось очень странным.

В другом конце парка находился огромный монумент, посвящённый Великой Отечественной войне. Глядя на него, я понял, насколько важное значение имеет этот исторический период, вкупе с революционными годами, для русской культуры.

Новосибирцы гордятся победой над фашистами и с большим почтением относятся к своим отцам и дедам, воевавшим на полях Второй мировой. Также они уважают британцев, сражавшихся вместе с русскими против Гитлера. Моего деда, отлетавшего на бомбардировщике всю войну, Виктор назвал великим человеком.

Чтобы нам гораздо лучше понимать друг друга, Мария позвонила своей подруге Лине, знавшей английский довольно хорошо. Она приехала, и мы отправились гулять по Новосибирску. В этот раз мне показали значительно больше интересных мест, а Лина подробно рассказала о русской истории и русской культуре. В центре города меня особенно впечатлил внушительный памятник Ленину, но из-за темноты сфотографировать его не получилось – мне пообещали, что я смогу сделать это завтра.

Затем мы вернулись домой, прикупив много пива и закусок к нему. Причём мне опять не позволили заплатить.

Днём мы с Виктором уже гуляли по красивому городскому парку, где он, будучи студентом, проводил много времени с друзьями. Там же располагался и его университет. Затем мы зашли на работу к другу Виктора. Он был счастлив увидеть меня в Новосибирске и очень впечатлён моей поездкой. Дальше мы планировали поехать в центр города на автобусе, но друг Виктора отпросился с работы пораньше и повёз нас туда на машине. Всё оставшееся время мы катались по городу, изучая его. И Виктор, и его друг, очень хотели показать мне как можно больше интересных мест, рассказать о них. Когда же друг Виктора узнал о моей любви к виниловым пластинкам, то пообещал выслать мне одну в Англию, что в очередной раз было очень великодушно.

После возвращения домой нас снова ждала вкусная домашняя еда. Покушав, я стал прощаться с Марией и Виктором. Я настаивал на их приезде в Англию, однако они сказали, что вряд ли смогут себе это позволить. Я добавил, что им нужно приобрести только билеты на самолёт, что всё остальное я организую. По крайней мере, это было самое малое, что я мог сделать для них, ведь Мария и Виктор были так добры ко мне и так гостеприимны.

Виктор отвёз меня в аэропорт, где мы вновь с ним попрощались. Я ещё раз за всё поблагодарил его.

P. S. Ожидая пересадки на рейс до Пекина, я провёл один день во Владивостоке”.

Переведя письмо Дэйва, я связался с Марией, дабы узнать подробности пребывания британца в Новосибирске. Она поведала, что работает дежурной по вокзалу для приёма различных делегаций, что их с Виктором квартира состоит из двух комнат, что вместо водки была выпита перцовка, а спагетти готовились с обжаренным фаршем и соусом; парк, где играла Карина – это Сквер Славы; красивый городской парк, рядом с которым находится Педагогический университет – это “Бор”.

В дверях купе вновь возникает китаец, барыжащий пивом. Робин отказывается. Я – тоже.

• Русские не употребляют алкоголь! – добавляю я.

Англичанин задушевно смеётся.

Час до зимы. В смысле, до станции Зима.

И как вы понимаете, я имею в виду одну из прошлых зим, потому что Россия – это машина прошлого времени. В будущую зиму переместиться невозможно. Невозможно и в настоящую.

Перед станцией Зима в наш вагон входит Лао-цзы, автор книги “Дао дэ цзин” (“Книги о Дао и Дэ”, “Книги о пути и славе”). То есть я раскрываю вторую, очень почитаемую в Китае, книгу.

Сыма-Цянь пишет:

“Лао-цзы долгое время жил в Чжоу, но, когда начался распад династии, решил уехать. Когда он проезжал через заставу Саньгуань, начальник этой заставы обратился к нему с просьбой:

• Вы собираетесь навсегда удалиться от мира. Напишите мне что-нибудьна память.

Лао-цзы написал книгу из двух частей, в пять тысяч слов. В ней говорится о сущности “дао” и “дэ”.

После этого Лао-цзы уехал, и никто больше ничего не знает о его судьбе”.

Ненадолго вообразив себе сцену на заставе, я рассказываю калифорнийцам, Робину и Шилле о русских традициях обтираться снегом, выходя из бани, о купании в проруби. Иностранцы морщатся, говорят, что это не для них. Более того – они утверждают, что в поезде холодно, что нужны одеяла.

• Я русский, поэтому я сплю здесь в одних трусах! – шучу я.

Как попросил мой брат в смске, передаю Робину поздравление “с рождением маленького короля Англии”. Британец заливается добрым смехом.

• Джордж! Его зовут Джордж! – радостно уточняет он после задумчивой паузы.

Шилла принимается расхваливать английскую королеву:

• Она мне нравится! Улыбчивая, позитивная.
• Да-да, – соглашается бывший бухгалтер.

В продолжение Робин спрашивает, чем занимается брат.

• Машинами, запчастями. “Фольксваген”.
• О, это очень хорошая машина!

Тут же мой собеседник вспоминает “ЗИЛы”. Я повторяюсь, что с Заводом имени Лихачёва всё плохо. Робин вспоминает “Ладу”. Я говорю, что волжский завод работает, но ему помогает субсидиями государство.

Хоть я всегда позитивно отзываюсь о “Жигулях”, но в данном случае как в анекдоте:

У одного автовладельца стало из двигателя масло пропадать. Утром раз его щупом – мало! Дольёт, день поездит, раз щупом – опять мало! Позвал он одного знающего мужичка. Пришли они ночью в гараж, свет включили, и тут того мужичка ка-а-ак начало трясти всего! Трясётся весь и смеётся. “Так ты чего, – говорит, – сразу не сказал, что у тебя машина “ВАЗ”?! Ничего тут не поделать, из неё масло всё равно уйдет”. Взял бутылку водки и исчез.

• В Москве очень много джипов, и ты живёшь словно в деревне, – не могу удержаться я. Хотя, Москва – это же и есть большая деревня.
• Да, я видела много “Лэндроверов”, – делится Шилла.
• А какие ещё марки есть в России? – интересуется Робин.
• “Волга” есть, из Нижнего Новгорода, например. Правда, на Дальнем Востоке России русских машин вы не найдёте. Там появление нашего автомобиля сравни чуду.
• А какие в Китае машины?

Я роюсь в памяти:

• “Великая стена” есть…

Все смеются: “Ну, надо же!”

При начавшемся обсуждении программы “Top Gear” я моментально признаюсь, что она мне очень не нравится:

• В первую очередь из-за ведущего. Заносчивый, высокомерный, шумный. Не люблю таких людей.

Собеседники со мной совсем не солидарны. Ох, уж эти англосаксы.

• Вам нужен душ! – предлагаю я Робину, собирающемуся умыться.
• Нет-нет! – смеётся он. Впрочем, как и я:
• А что? Могла бы получиться интереснейшая история. Дэйв – в Новосибирске. Робин – в Зиме.
• Я – в Иркутске, – прибавляет Шилла.
• Пара из Калифорнии – в Улан-Удэ…

Тэйбор спрашивает Робина:

• Вы всегда жили в Англии?
• Нет, я три года пробыл на Фиджи.
• Фиджи – это мечта Джима Кэрри, – говорю я, – если судить по фильму “Шоу Трумэна”.
• На Фиджи очень людно и очень красиво! – уверяет британец.

Станция Зима.

Во время перекура на платформе к нашему вагону подъезжает кузовной трактор с углём. Две женщины с лопатами, молодая и не очень, начинают наполнять переданный китайцами бак. Йонатан поражается:

• Тяжело вашим женщинам… На таких работах трудятся…
• Да… – томно вздыхая, разделяю я мнение немца.

На станции же Зима все мои заморские друзья замерзают. Один ходит в шапке по вагону, другая – с красным носом. Третий купил водки, чтобы согреться, четвёртая завернулась в одеяло. Один я сижу в футболке и по-доброму подшучиваю над ними.

Сыма-Цянь пишет:

“Лао-цзы родился в княжестве Чу, в деревне Цюйжэнь. Это была одна из нескольких деревень волости Лайсян, Кусяньского уезда. Фамилия его Ли, имя – Эр, второе имя – Бо-ян, а посмертное – Дань. Служил он на должности хранителя архива чжоуского царского двора.

Однажды Кун-цзы (Конфуций. – Прим. автора) побывал в Чжоу, там он посетил Лао-цзы и задал ему вопрос о сущности этикета.

Лао-цзы ответил ему:

• То, о чём вы говорите, напоминает мне человека, кости которого давно уже сгнили в могиле и лишь памятны его слова. Совершенный человек в благоприятные для него времена разъезжает в колеснице, а в неблагоприятные времена странствует с места на место пешком. Слышал я, что хороший купец скрывает от людей накопленные им богатства. Добродетельный человек старается показать, что он глуп. Бросьте свою заносчивость и чрезмерные желания, напыщенные манеры и низменные страсти – они не принесут вам никакой пользы. Вот что я хотел бы вам поведать.

Распрощавшись с Лао-цзы, Кун-цзы сказал своим ученикам:

• Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает. Бегающего можно поймать в тенета, плавающего – в сети, летающего можно сбить стрелой. Что же касается дракона – то я ещё не знаю, как его можно поймать! Он на ветре и облаках взмывает к небесам! Ныне я встретился с Лао-цзы, и он напомнил мне дракона”.

Часть иностранцев несказанно восторгается самым дешёвым российским шампанским – и это презабавнейший факт.

Прочие заморские люди продолжают пить водку в нашем купе. Я, как истинный европеец, отпиваю красного вина.

Катрин из Норвегии – о русских:

Молчаливые;

Никогда не улыбаются;

Отзывчивые;

Серьёзные;

Выглядят как люди, жизнь которых тяжела.

Катрин из Норвегии – об испанцах:

Ужасный акцент;

Дерзкое отношение;

Высокомерны;

Слишком болтливы;

Великая культура, несмотря на всё вышесказанное.

Поезд «Москва-Пекин». Вагонные споры с американцами о патриотизме

Вообще, негативная тема про испанцев не оставляет меня равнодушным, потому что у её истоков стоит именно Шилла, имеющая мексиканские корни: рвущаяся наружу ненависть к австралийцам и испанцам выходит за все разумные рамки.

Плюс американка ещё и подначивает своих попутчиков. Всё это и противно, и смешно.

Я перевожу взор на стаканы с алкоголем: иностранцы употребляют его с чем только можно. И с кофе, и с соком, и с тоником.

Теперь Шилла выражает отношение к норвежским мужчинам:

• Они не умеют флиртовать.
• Сразу напролом? – уточняет Робин.
• Да-да!
• Хорошо ли это? – справляюсь я.
• Не знаю… Пожалуй, немного флирта должно быть всегда. По крайней мере, мне он необходим.

На мой взгляд, большая доля истины в сказанных словах есть. Куда же без пусть даже самых маломальских заигрываний? В этот раз я полностью поддерживаю девушку из Техаса.

Вскоре Шилла затевает “игру” про любимую еду. Кавычки здесь не случайны – ох, уж эти американцы. Суть “игры” такова: надо озвучивать любимые блюда из национальных кухонь. Очень “интересная игра”. Очень “затягивает”. Эти потоки бессвязных кулинарных слов… Да ещё и меня заставляют что-то сказать.

И я, нехотя, говорю: “Самая лучшая, самая вкусная еда – это русский чёрный хлеб и соль”.

Что по сравнению с русским чёрным хлебом заморские бефстрогановы, японская кухня и прочее, прочее, прочее? Что? Пыль… Иностранцы искренне удивлены таким ответом.

Хорошо, что “игра” резко перетекает в объяснение популярности “Route 66” – шоссе, чаще всего мелькающего в американских фильмах. По словам Шиллы, эта дорога проложена через всю Америку, от Чикаго до Лос-Анджелеса. В этом её “фишка”.

Многое можно узнать от американцев при живом общении. Все фразы, слышимые от них в поезде, кажутся какими-то добрыми и славными, пусть даже речь идёт о чём-то плохом. Единственное, что чернит их – это частое употребление слова “fucking”. Типичный англосаксонский мат.

Также, в частоте произнесения не уступают ему ещё два выражения: “Oh, my God!” (“О, мой бог!”) и “ Exactly!” (“Точно!”). Впрочем, сюда же можно отнести и фразу “I like it!” (“Мне нравится это!”), схожую с лозунгом кафе быстрого питания “Макдональдс”: “I’m lovin it!” (“Вот, что я люблю!”). Особенно грешит сим девушка из Техаса.

Странное, должно быть, ощущение для человека: ты всегда в “Макдональдсе”.

Не проходит и нескольких минут, как мы с Шиллой начинаем есть семечки. Она повторяет, что мексиканцы в этом деле братья русским. Правда тут же осекается: “Ты ешь в три раза быстрее меня!”

• Раз в Мексике любят текилу с солью и семечки с солью, то, наверное, здорово было бы всё это совместить? – шутливо вопрошаю её. А она совершенно серьёзно:
• А мы так и делаем.

Я, будучи поражённым таким ответом, не нашёлся, что и сказать. Текила, семечки…

Вроде бы и разговор свернул в более приветливое русло, как вдруг всплывает новая бестолковая игра. Теперь – посвящённая любимым спиртным напиткам:

• Что ж, я выбираю водку.
• Я – пиво! – чуть ли не вскрикивает от радости Шилла.
• Ты не настоящая мексиканка, раз не любишь текилу!
• Нет, я настоящая! – возмущается она.

Главная странность игры заключается в том, что все сейчас пьют не свои любимые напитки: я – вино, Шилла – водку, Робин и Ив вместо красного вина – водку, Тэйбор заместо коктейля c трудновыговариваемым названием – водку. Ох, уж эти парадоксы.

В наше купе заглядывают из ниоткуда взявшиеся шведы.

Мы едем до Иркутска, – сообщает один из них. Что вы там будете делать? – одолевает меня любопытство. Есть борщ, ездить на озеро, пить…

Чёрт же возьми, какой правильный ответ! Я преприятно удивлён. Ох, уж эти скандинавы.

Слушая рассуждения Шиллы о религиозных постах, в особенности – о сорока днях, я искренне негодую: “Как можно триста дней в году пить пиво, сорок дней не пить, а после чувствовать себя очистившейся?”

• Русские девушки очень красивы, – чуть погодя делится своими мыслями Ив.
• И мужчины – тоже, – вторит ей американка с мексиканскими корнями. – Один мужчина в станционном кафе посмотрел на меня своими большими голубыми глазами – я прямо растаяла…

Раз уж речь снова зашла о русских, то я задумался: а что я мог бы с ходу написать о них? Наверное, давным-давно стремясь говорить о русских с позитивом, я непременно начал бы с шутливых признаков русского человека:

• Может семь суток ехать в поезде, чтобы день погостить у дальнего родственника;
• Пересекая границу, автоматически начинает разговаривать в два раза громче;
• Волнуется, общаясь со швейцаром или официантом;
• Самый аморальный и бесстыдный поступок для него – заговорить с незнакомым человеком на улице;
• Душа его по площади равна пяти американским, трёмстам английским и восьмистам бельгийским душам.

Проголодавшись, калифорнийцы приступают к “Роллтону” прямо в нашем купе – для меня это презабавнейшая картина. Я привык видеть жителей Калифорнии в сериалах и фильмах с богатыми героями, а тут они… Сидят… Взахлёб кушают “Роллтон”. Представьте себе Брюса Уиллиса, Анджелину Джоли, лопающих “Роллтон”… Каково!?

Вскользь упомянув о том, что в обыденной жизни я читаю “Капитал” Карла Маркса, я сталкиваюсь с более чем неожиданной реакцией окружающих – все, абсолютно все хвалят коммунизм!

Робин добавляет, что в СССР коммунизм не работал. О, как же он прав, этот англичанин! Жаль только, что мои друзья по купе неимоверно быстро стали обсуждать сильно тронувшую их тему – я элементарно не успеваю за извивающейся нитью беседы… Америка, капитализм, здравоохранение… В итоге, вся дискуссия сводится к тому, что “Барак Обама – тупой”. Это говорят мне, русскому, люди из Техаса и Калифорнии.

Хотя, касаясь рассуждений о коммунизме, я хотел бы обязательно высказаться, пусть и только на бумаге: по моему мнению, именно уравнивание всех людей вкупе с предопределённой заработной платой породили в России лень и пьянство. Именно недостроенный коммунизм – родитель сих двух недугов русского человека.

За окном появляется нефтяная столица России, город Ангарск. Обращаю особое внимание Шиллы на этот факт. Она:

• О, как Техас?! Я – из Техаса!
• Ну, примерно, – улыбаюсь я.
• У нас, в России, есть два главных вопроса: “Кто виноват?” и “Что делать?” – посвящаю иностранцев в особенности российского мировоззрения.
• Да такие вопросы есть везде! – негодуют они, чуть ли не крича.
• Но только у нас они поставлены в литературе и описаны.
• Да… А у нас нет… – огорчается Шилла.

Затем я озвучиваю две главных проблемы России: “Дураки и дороги”. Заморские попутчики вновь поражаются. Однако только наполовину:

• Дороги у нас хорошие, но дураков очень-очень много.

На столь душевном национальном фоне прошу американцев описать проблемы США.

Шилла берёт ручку и аккуратно выводит на бумаге:

“Американцы только и делают, что обсуждают заботливую политику Обамы, но на самом деле все её ненавидят. Англичане и норвежцы думают, что США обладают таким же характером, как у Обамы, однако это не так. Мы вообще не верим в то, что он будет выполнять какие-то свои обещания.

Что касается нашего с Ив спора об участии американцев в войнах, то мнение Ив следующее: жителям США следует больше учиться, чтобы принимать правильные решения, чтобы знать, ради чего ведутся войны. Я же считаю так: люди должны делать то, что требует от них страна, должны бороться за то, во что они верят”.

Ив – о проблемах американцев:

Невежество: им ничего неизвестно об остальном мире;

Заняты только собой, лишь Америка имеет для них значение;

Очень много религиозных фанатиков – религия на первом месте;

Низкий уровень системы общего образования, что очень печально;

Необъективное, эгоистичное освещение событий американскими СМИ.

На перроне вокзала в Иркутске начальница поезда признаётся мне, что случай с опозданием на поезд иностранца, Дэйва – первый на её памяти. На мой комментарий о ветхости состава она отвечает:

• Китайский поезд один у нас на угле остался…

Захожу вместе с ней в вагон, и поезд отправляется. Обратно идти приходится через весь состав, поэтому по пути перекидываюсьпарой-тройкой слов с администратором вагона-ресторана. Рассказываю ему о неопрятности иностранцев, об их “колхозности”. Лысоватый, сбитый мужчина невысокого роста не только не опровергает моё мнение, а даже наоборот – ещё больше сгущает краски:

• Такие они… Босиком в туалет заходят! Чумазики… Да какие там чумазики – чумазоиды… Будь я пассажиром, с ними бы рядом вообще никуда не поехал. Столько я их повидал за тридцать пять лет…

Робин – о проблемах Великобритании:

Политика слишком централизована;

Продукты;

Отношения с континентальной Европой;

Слабая экономика.

Шилла продолжает чуть ли бить себя в грудь, утверждая, что она пойдёт за своей страной куда угодно.

• Что, ты даже одобряешь Аушвиц? – удивлённо вопрошает Ив.
• Куда бы мне приказали идти, туда бы я и пошла. Чем приказали заниматься, тем бы я и занималась.
• О, боже! После всего, что было, после Второй мировой войны, я даже не могла предположить, что остались ещё такие люди… – поражается Ив и начинает рыдать навзрыд.

Какие человечная и бесчеловечная реакции двух американок! Я, конечно же, на стороне Ив.

Просыпаешься утром, а за окном Байкал. Просто Байкал. И ты ничего не можешь с собой поделать – начинаешь фотографировать озеро, даже несмотря на то, что видел его уже трижды. Это естественная реакция на красивейшие места.

В этот раз байкальский берег покрыт частыми проплешинами снега.

По нашему вагону взад-вперёд мотаются группы и группки иностранцев, зашедших в Иркутске: немцы, корейцы и прочие любители самого глубокого озера в мире.

Над водой стоит пар, не самые малые волны ударяются о берег. Красотища!

Робин тоже записывает что-то – тут поневоле каждый становится писателем.

Я повторяю ему слова Амура из очерка “Москва-Владивосток”:

• В Байкал втекает тысяча рек! А вытекает всего одна – Ангара.

Британец искренне удивляется.

Смотря на почти примыкающую к рельсам воду, англичанин шутит:

• Если бы Дэйв был с нами, то он бы прыгнул в озеро прямо из поезда.

Здесь, именно здесь, сперва окончательно убеждаешься, а потом раз за разом находишь подтверждение, что нет поездок лучше, чем поездка на поезде через всю Россию.

Колёса, стучащие полдня по берегу Байкала – это сказка. Красота!

Пять утра по Москве. Пять с половиной тысяч километров от Москвы.

Возвращаясь ко вчерашним ночным посиделкам и другим, более ранним, я делаю для себя вывод, что американцы действительно не большого ума люди. Ни сдержанности, ни мало-мальски малого уважения ко всем людям – уважения не только к тем, кто тебе изначально симпатичен. Они могут заочно грызться между собой, они не слушают здравые мысли друг друга, прочих людей, а точнее – не хотят слышать. Свою страну считают чем-тобожественным, что вызывает как минимум улыбку, как максимум – смех.

Шилла предубеждённо думает, что все богатые люди – тупые; калифорнийцы, как лично мне показалось, в душе не любят иммигрантов, в частности – мексиканцев, а на словах – только за.

Шилла готова словно робот идти туда, куда прикажут власти, её даже не пугают возможные поручения сжигать людей в печах нового Освенцима. Ив же, услышав такое мнение – плачет. Кто же здесь богатый калифорниец, а кто бедная мексиканка?

Вот, Робин, Катрин из Норвегии – сдержанные, рассудительные. Австралиец, тот тоже спокойно говорил, мыслил. Американцы же не только прогнали его, но и после за глаза называли хикки.

Я повторюсь, у всех разная судьба. В Китае, в том вообще на неё не ропщут – судьбу принимают за данность: если ты из низов, то – из низов; из верхов, то – из верхов. Не думай о положении – будь счастлив. Если человек не зазнаётся, не мнит себя пупом Земли, если трезво оценивает всё вокруг, то чем он заслуживает гнев и неуважение?

Робин берёт в руки электронную книгу и ложится читать. Преступление! Ведь за окном Байкал.

Иностранцы вновь прохаживаются босиком по коридору вагона. Особенно выделяются норвежки. Ох, колхоз! Противное ощущение. Вот люди из Южной Кореи ходят в ботинках – и все в одинаковой сине-чёрнойодежде, чем, безусловно, напоминают своих соседей из Кореи Северной.

Улан-Удэ, столицу Бурятии, я успешно проспал. Но что горевать, когда такая природа за окном! Бежевые горы из огромных валунов, широкая река, деревни. Красотища! Мы словно в американском Большом каньоне!

Прочие встречающиеся горы настолько голы, что их можно сравнить разве что с лысыми буддистскими монахами.

Мы определённо едем по бежевому горному макету, по бежевому берегу Селенги. Пять часов до границы с Монголией.

Поезд крадётся по роскошной долине, по этой огромной бежевой американской прерии, словно мышь, точно нас тянет не современный локомотив, а старый-старый паровоз. Красота! Железная дорогадавным-давно стала однопутной. Кое-где на холмах пасутся коровы.

Китайский проводник с помощью телефонного переводчика по слову что-топытается объяснить Робину. Как мы с англичанином поняли, следующим утром ему придётся покинуть моё купе и переместиться на своё, прописанное в билете, место, потому что в Улан-Баторе, столице Монголии, ожидается новая партия пассажиров.

Тут, на новой для себя дороге, я вынужден признаться вам кое в чём. Впрочем, думаю, что не удивлю вас. Я просто хочу сказать, что нет ничего лучше новых дорог. А если они ещё и с восхитительными бежевыми холмами, то за них сразу можно поднять тост.

Здесь, в Бурятии, почти на границе с Монголией.

Калифорниец опять лопает “Роллтон”. Приятная, радующая душу картина. Представьте себе ребят из Беверли-Хиллз с “Дошираками”. Да-да, с их особенными запахами, да-да, на фоне американского флага и красивых дорогих машин. Это и есть настоящая Америка.

Меж холмов, в долине, с поразительной частотой попадаются бурятские деревеньки. Это одни из самых красивых деревень в мире.

Иронично спрашиваю у только что проснувшейся Шиллы:

• Что ты думаешь о Байкале?

И она сокрушается, прямо в середине вагонного коридора:

• Дерьмо! Я всё пропустила! Ты должен был меня разбудить!!
• Я делал это дважды.
• Ты должен был трясти меня!
• И это я делал!
• Дерьмо! Я выпила слишком много…
• Значит, ты должна будешь приехать в Россию ещё раз. Вместе с Дэйвом.

Всё это очень смешно. Ох, уж эти англосаксы. Приехали в Россию, почти доехали до самых красивых мест – и всё пропустили. Чудаки!

Железная дорога поворачивает на триста градусов, огибая небольшое озеро. Вы представляете себе это?! Красотища! Даже Тэйбор, парень из Калифорнии, теперь что-то пишет.

Вот и пикник рядом с зелёной “Нивой” среди бело-коричневых берёзовых очертаний. Вот и снова проходящие мимо южнокорейцы.

• Они словно призраки, – говорю я Робину, – мелькают постоянно.

Англичанин широко улыбается.

Но эта зелёная “Нива”… Как тут не вспомнить два анекдота: первый, про зелёную “Оку”, и второй, очень на него похожий…

Один мужик всю жизнь работал, копил деньги, а когда накопил, тоиз-за нехватки свободного времени послал свою жену на авторынок купить ему машину. Дал он ей сто тысяч долларов и сказал: “Бери, какую хочешь машину, только не покупай зелёную “Оку” за сто тысяч долларов. “Хорошо”, – сказала жена. Пришла она на рынок, ходит, смотрит, выбирает. И тут, только подумай – видит зелёную “Оку” и как раз за сто тысяч долларов. Забыла она про всё, что говорил ей муж, и полезла в сумочку за деньгами. Хвать, а деньги-то и украли.

Один мужик долго копил деньги, а когда накопил, взял в руки газету и стал искать хорошее подержанное авто. Нашёл наконец подходящее, звонит. Хозяин говорит: “Подъезжай!” Ну, мужику всё понравилось: и цвет, и салон, и движок. Разве что слово неприличное из трёх букв было гвоздиком на капоте нацарапано. Но это ж мелочь – закрасить, да и всё. Купил мужик машину, не задумываясь. Хозяин тут и говорит ему: “Помни, мужик: что хочешь с машиной делай, но слово это не убирай". А мужик взял и убрал. И начались у него проблемы с тем самым, про что слово было. По каким только врачам не ходил, и к гадалкам, и к целителям – ничего не помогало. Тогда от безысходности он взял и нацарапал это слово снова. И всё у него с этим делом стало хорошо.

Корейцы, сии странные представители человечества, в несколько ходок перетащили к себе из вагона-ресторана, пожалуй, тысячу бутылок минеральной воды. Такое ощущение, что они запасаются перед пустыней Гоби.

На экране окна появляется ТЭЦ с массивнымибело-красными трубами, белым дымом. Она стоит прямо на берегу огромного озера, затерявшегося в одной из долин, по которым проезжает зелёный поезд.

Это озеро очень напоминает Байкал: холмистые берега, большая вода. Красотища!

Мы катим с черепашьей скоростью по однопутной дороге уже несколько часов. Часто холмы настолько близко подступают к рельсам, что состав словно едет по дну огромной канавы. Раздаётся замедленный стук колёс.

Вы когда-нибудь вслушивались в замедленный стук колёс? Этот звук, он просто восхитителен! Спокойствие, гармония, размеренность. Всё это здесь.

Шилла отказывается от пива, предлагаемого вагоннымпродавцом-китайцем.

• Это очень странные слова, – говорю я ей, – ведь их произносит девушка, не раз называвшая себя beer-girl (пивной девочкой. – Прим. автора)…

Американка смеётся.

Чтобы сделать чёткие фотографии, приходится часто открывать окно в коридоре. Ветер, дующий прямо в лицо, то и дело вызывает слёзы. На этот раз капли текут по щекам Шиллы.

• Ты плачешь!
• It’s so beautiful! (“Там так красиво!” – Прим. автора), – театрально восклицает она, глядя на жёлтое-жёлтое поле, подступающее к синей-синей воде. На противоположном берегу высятся коричневые холмы.
• На таможне российские полицейские, скорее всего, будут с российскими собаками, – шутливо предупреждаю свою попутчицу.
• Я видела шоу, повествующее о жизни в разных точках мира. Ведущий был поражён, когда увидел сибирских собак. Они были просто огромны! Выше пояса уж точно!
• Может, это были только щенки?
• Кстати, ты слышала о том, что существуют всего четырнадцать самых древних пород собак?
• Нет…
• Так вот. Половина из них – китайские. Пикенес, чау-чау… Из России,по-моему, только две…
• Интересный факт!
• Хм. Но самый-самый интересный факт, с которым я столкнулся за последние годы – это основная гипотеза возникновения Луны. Согласно ей, на Землю по касательной налетела небольшая планета под названием Тейя. Она рассыпалась на кусочки, которые смешались с вырванным из Земли грунтом. Затем, кружась вокруг нашей планеты, разрозненные частицы двух небесных тел соединились в одно целое – и получилась нынешняя Луна. Поэтому и состав её схож с земным.
• О, это очень интересно!!
• Я тоже знаю интересные факты! – будто оправдывается американка. – Только сейчас не могу вспомнить их. Хотя, пожалуй, один из самых странных такой: дельфины, как и люди, тоже могут быть гомосексуалистами. Учёные даже проводили исследования.
• Да уж… – удивляюсь я и продолжаю с совершенно серьёзным лицом:
• У нас, в России, российские законы прямо запрещают дельфинам быть гомосексуалистами.
• Ты что записал сейчас? – вопрошает любопытная девушка из Техаса.
• Историю про дельфинов.
• No, no, no! У меня есть и другие факты! Я не тупая девочка!

Я смеюсь.

• Ну, ты же сама сказала, что это самый странный факт, о котором тебе известно.
• No, no, no!!
• Шилла, а ты в курсе, что у России и Америки есть общая граница?
• Нет… Где?
• На Аляске.
• Да! Я знала… Я просто забыла!
• А что ты думаешь об американском футболе?
• Он потрясающий!

Столь вдохновенная реакция заставляет меня широко улыбнуться, потому что к заокеанским видам спорта я отношусь скептически:

• В Европе не любят американские виды спорта. Европейский футбол, например, как игра намного более сложен, нежели американский. Американский футбол, вообще, похож на бег. Это даже не регби, где пас вперёд запрещён.

Присоединившийся к разговору Йонатан, парень из Дюссельдорфа, сразу же заявляет, что периодически смотрит американский футбол!

У меня лёгкий шок. Я перевожу дыхание и в шутку добавляю:

• В европейском футболе есть правило офсайда. И женщинам его объяснить невозможно!

Немец, как ни странно, задорно и одобряюще смеётся.

Вообще, встреча с человеком из Германии – это повод рассказать ему, как мы с друзьями ездили в Гамбург, чтобы поесть гамбургеры.

Йонатан шутейно негодует: “Даже я, немец, туда не ездил и не ел там гамбургеры!”.

Смеёмся с немцем вместе.

Норвежки, любуясь природой, чуть ли не полностью высовывают свои головы в окно. Отныне очной встрече ветра с их носами ничто не мешает. Я говорю Шилле:

• Норвежские девушки очень любят российский воздух. Когда мы пересечём границу с Монголией, они сразу же закроются в своём купе.

Тем временем, Йонатан, наш немецкий друг, где-то нашёл ещё одного немецкого друга. Поэтому к заветному рубежу мы подъезжаем с немецкой речью в коридоре.

И, о, боже! Если бы вы сейчас видели закат над Бурятией! Его яркие жёлто-голубые цвета, нависшие над холмами, над широкой синей рекой, они изумительны! Для описания всей этой красоты напрашивается лишь одно, расхожее, выражение: “Счастье не за горами”.

Всё как в той известной шутке:

Русский человек способен тосковать по Родине, даже не покидая её.

Петляющая по берегу реки железная дорога неумолимо приближается к госгранице.

И как же он красив, край России! Красно-жёлто-голубой закат, река по правую руку, бесконечные огни мачт освещения! Красотища!

Южноафриканцы уходят в свой вагон и говорят всем на прощанье: “See you!” (“Увидимся!” – Прим. автора).

Я отвечаю: “See you in Mongolia!”

Однако всего через несколько минут мы дружной англосаксонской ордой – южноафриканцы, англичанин, три американца, ну, и немец с русским – идём в суровую российскую действительность, в приграничный посёлок Наушки.

Йонатан настороженно озирается на бродячих собак:

• Алекс, нужно опасаться…
• Почему?
• У нас, в Германии, нет бродячих собак, кто их знает…

И к магазину мы шагаем уже без него. Из-за неожиданного исчезновения немца на моём лице надолго застывает широченная улыбка.

Сквозь темноту, по ухабам и выбоинам мы пробираемся к заветным “Продуктам”. По пути я фотографирую Шиллу и Криса на фоне сельского дома. Ох, уж эти контрасты. Контрасты, которые просто-таки одолевают меня у прилавка – я напрочь забываю о цели нашего визита и смотрю, как среди деревенских шастают американцы. Красотища!

Прямо при нас продавщица посылает на**** крутящихся возле кассы местных пацанов. Теперь я смеюсь вовсю – иностранцы невозмутимы. Они то и дело просят меня переводить нужные названия на русский язык. Мои друзья покупают водку, вино, сыр, колбасы, фрукты, “Дошираки”.

Робин несказанно рад тому, что ему удаётся приобрести настоящее французское вино в Наушках. Я усмехаюсь, сильно сомневаясь в подлинности сей бутылки.

В вагоне сотрудница таможни спрашивает:

• Так, русский в вагоне один. Кто?
• Я! – гордо отчеканиваю я. Это весьма забавный факт.
• Старший?
• Нет, сам по себе. Но вообще – да. Иностранцы для меня – все как дети.

При проверке паспортов узнаю, что фамилия у Робина – Андерсон, у Шиллы – О’Брайан. Пожалуй, наитипичнейшие фамилии в Англии и Соединённых Штатах.

Не проходит и десяти минут, как челноком по коридору вагона начинает мотаться монголка, предлагающая разменять наличные деньги на тугрики. Тугрик – национальная валюта Монголии. Вот уж не думал когда-либовстретиться в реальной жизни с этим шутливым для России словом.

Однако полно вагонной лирики, ведь Россия провожает, а Монголия встречает поезд чистым-чистым ночным небом и яркой-яркой Луной. Мы выключаем свет в купе, и всё, что на улице, видно будто днём. Красотища! Словно снег отражает свет Луны в деревне Диканьке – той, что из “Вечеров на хуторе близ Диканьки”. Представляете, даже ночью можно любоваться природой! Идеальная ночь!

Но как только состав проезжает мимо границы России и Монголии, как только разровненная полоса песка, обнесённая с двух сторон заборами с колючей проволокой, остаётся позади, свет мы включаем. Робин просит открыть настоящее французское красное вино, купленное в настоящей русской деревне. Мы разливаем его по стаканам и поднимаем тост за Монголию.

Привет, Монголия!

Однако тут же где-то внутри звучат грустные нотки “Песни о далёкой родине”. Песни, всегда играющей в голове при пересечении границы России:

Где-то далеко, очень далеко

Идут грибные дожди,

Прямо у реки, в маленьком саду,

Созрели вишни,

Наклонясь до земли…

Пусть сейчас и октябрь. Всего несколько сотен “чужих” метров, а я уже сильно скучаю по России.

Поезд «Москва-Пекин». Иностранцы и один русский в Монголии спорят про войну

Да ещё и Робин, рассыпаясь в восторженных здравицах новой для нас стране, успевает сказать, что любит Россию: Москву, Тулу и весь оставшийся за спиной путь. Какая-то приятная теплота растекается по душе.

Дороги же тут как на БАМе: невозможно спокойно пройти через вагон – раза три врезаешься в стенки коридора.

Монголия, город Сухэ-Батор, привечает нас местной таможней, типичными для России пятиэтажками и ночным клубом “Чингиз-клаб”.

Если Вы считаете себя клубным человеком и не были в “Чингиз-клаб”, то в мировых масштабах Вы не настоящий клаббер.

А дальше происходит совсем непредвиденное – два локомотива поочерёдно таскают вагоны взад-вперёд, прямо перед “Чингиз-клабом”. Раз, два, три раза. Непроизвольно задаёшься вопросом: “А внутри ли здания клуб?”

Кажется, что танцует именно наш поезд. “Чингиз-клаб” – это клуб на открытом воздухе. Клуб для поездов. Не одним же людям плясать. Во всём мире я знаю только одно подобное место – это Красная площадь и Храм Василия Блаженного на ней. Сия церковь настолько узка внутри, что по одной из гипотез она на самом деле – алтарь. А храм – это вся Красная площадь, где должны собираться прихожане. Тот самый невидимый храм Нового Иерусалима. Невидимым клубом в Новом Иерусалиме будет “Чингиз-клаб”.

Что же, что обо всём этом думает Лао-цзы, вошедший в вагон перед станцией Зима?

Человек, создавший из самого себя мать, проживший в её утробе восемьдесят один год и родившийся на свет уже седым старцем?

О невидимом:

“Превращения невидимого бесконечны. Оно – глубочайшие врата рождения. Глубочайшие врата рождения – корень неба и земли. Оно существует подобно нескончаемой нити, и его действие неисчерпаемо”.

Американцы, конечно, не устают меня поражать. Вчера одна, из Калифорнии, плакала из-за другой, из Техаса, при мне поносившей калифорнийцев. Сегодня они сидят в одном купе и веселятся, вместе с Робином. У меня же нет никакого желания участвовать в этом фарсе.

А потом меня ещё спрашивают, почему русские не улыбаются незнакомцам? Вот, представьте. Будучи бедным, встречаешь ты надменного калифорнийского человека, или, будучи богатым, встречаешь завистливого техасского человека, улыбаешься им. Разве это нормально? Не обязан ли тут возникнуть резонный, общий, вопрос: “А с какого х** я должен улыбаться всяким м****м?”

Повторюсь, всё потому, что русские – искренние люди, не фальшивые. Какой смысл улыбаться незнакомому человеку? Не улыбаясь, никто же не осуждает незнакомца. Просто нет реакции. Нет взаимодействия двух людей – нет реакции. Есть взаимодействие – есть реакция: улыбка, в частности. Так что, здесь, в вагоне, я больше верю Лао-цзы, нежели живым людям.

Об искренности человека:

“Сердце человека должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми человек должен быть дружелюбным; в словах должен быть искренним”.

Про отсутствие отношений Лао-цзы не говорит ничего.

Об обществе потребления:

“Пять цветов притупляют зрение. Пять звуков притупляют слух. Пять вкусовых ощущений притупляют вкус. Быстрая езда и охота волнуют сердце. Драгоценные вещи заставляют человека совершать преступление. Поэтому совершенномудрый стремится к тому, чтобы сделать жизнь сытой, а не к тому, чтобы иметь красивые вещи. Он отказывается от последнего и ограничивается первым”.

О руководителях СССР и современной России:

“Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа их любить, возвышать. Ещё хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает”.

Я выключаю свет и смотрю в окно: а там тёмные плоскогорья, блестящие звёзды, тёмно-синее небо без облаков и яркий-яркий свет Луны. Так вот какая ты, монгольская ночь. И стук колёс, одинокий стук колёс. Будто ты едешь по картине ван Гога “Звёздная ночь”. Красотища!

Как тут не вспомнить сцену из фильма “Особенности национальной охоты”? С моей точки зрения, самого русского фильма. Когда захмелевший финн выходит из-за стола и видит в ночном небе вместо Луны Землю. Морщась, он говорит: “А из Финляндии её не видно…”

Прошёлся в другой вагон за кипятком для чая – вновь встретил босую норвежку. Колхоз! Полный колхоз! А потом она сядет на нижнюю полку, подобрав ноги…

• Где твои носки? – спрашиваю.
• В Норвегии! – пытается отшутиться скандинавка.
• Это норвежская традиция – так ходить?
• Ну, да, – дурашливо улыбается она, не зная, что ответить.

И эти люди ещё что-то пытаются указывать России.

В поезде вообще создаётся впечатление, что Россия – самая культурная страна в мире. А представлен в нашем поезде весь мир, все континенты: и Европа, и Азия, и Северная Америка, и Южная, и Африка, и Австралия.

Придя за щепоткой соли, Шилла остаётся вместе со мной любоваться звёздной ночью: Очень красиво! И снег есть!

На Байкале она, девочка из Техаса, чуть ли не впервые в жизни увидела снег, что привело её в полный восторг.

Из-за ярчайшего лунного света стакан с чаем отбрасывает подлинную дневную тень. Красотища!

Остановка. Разъезд. Ожидание встречного поезда на однопутной железной дороге. БАМ, БАМ, кругом БАМ. Без стука колёс в тёмном купе воцаряются только звёздная ночь и тишина. Красота!

Американка уходит, а я через некоторое время записываю прелюбопытнейший факт, хотя именно в этом очерке не собирался делать подобного. Но перебороть себя не могу.

Как же вдохновенно ощущение, когда твоя голая задница проносится над Монголией!

Шилла хотела прийти ещё, дабы в тишине понаблюдать за звёздной ночью, что для меня было, конечно же, предсказуемо. Ведь иногда, если не часто, спокойная звёздная ночь намного приятнее шумных компанией. Однако вернулся Робин, и мы легли спать, чтобы проснуться уже где-то недалеко от Улан-Батора, столицы Монголии.

Слова “где-то недалеко” были лишними, потому что мы просыпаемся в самом Улан-Баторе. Поезд замирает на вокзале в полной темноте. Пересиливаешь себя, одеваешься и выходишь наружу.

Ночь. Площадь перед вокзалом, забитая машинами, проспект в искусственных огнях за ней. Достаёшь сигарету, закуриваешь. Куришь, прохаживаешься – и в это время наступает он, рассвет в Улан-Баторе.

Солнце, выкатываясь откуда-то из-за локомотива, освещает зелёный поезд, серый вокзал и зелёные буквы на нём: “ULAANBAATAR”. Что в переводе означает “Красный богатырь”.

Двадцать минут на всё про всё, двадцать первых минут нового дня.

Едва поезд трогается, ты словно скотч или жевачка прилипаешь к окну, чтобы с жадностью насладиться проплывающим мимо Улан-Батором.

Когда ещё увидишь его и увидишь ли вообще? Смесь из высоток, советских типовых домов и белых юрт очаровывает. И юрты – более всего остального. Белые круглые монгольские “квартиры” раскинулись повсюду точно рассыпавшийся бисер или горящие звёзды на тёмном небе.

Красотища!

А как вдохновенна остановка напротив монгольской деревни со всё теми же белыми юртами! По улочкам проходят коровы, из некоторых юрт идёт дымок. Ты же пьёшь сладкий чёрный чай, ешь баранки.

Красота! Вот это утро! Фантастическое монгольское утро!

Горячим чаем приходится отпиваться довольно часто, потому что стёкла окон постоянно гуляют то вверх, то вниз, причём на обеих сторонах вагона: всё – ради чётких фотографий октябрьской Монголии. Ради коричневых гор, бежевых долин и замёрзших рек. О, боже! Это красотища из красотищ!

И по этой красоте поезд едет полукругами. В окно ты видишь не половину поезда, нет – ты видишь почти весь состав!

В коричнево-бежевых долинах мелькают бесчисленные бело-коричневыекоровы, бредут табуны лошадей, над коричневыми редкими деревьями светит яркое солнце. Красотища!

После пары новых табунов я открываю бутылку белого. Я хочу отметить этот праздник.

Праздник Монголии в моём сердце. Пятый день пути, и вот мы тут: среди гор, на дне долин, между коров, лошадей и юрт. О, боже! Это просто восхитительно! За тебя, Монголия!

Поднятый со стола стакан едва не заслоняет внушительную статую золотого Будды, вынырнувшую из-за высокого холма. Красота!

Здесь я вновь лирически отступлю. Знаете ли вы, что из себя представляет посольство Китая в Москве? Это не стандартное зданьице, не обычный дом – это настоящий район, обнесённый высоким забором и находящийся далеко за центром города. В середине “района” высится массивное, как вся советская эпоха, административное здание. Наверное, так и должно выглядеть посольство самой населённой страны мира. Около входа копошится немалая толпа людей, желающих получить китайскую визу. Им приходится часами ждать своей очереди и в снег, и в дождь, и при палящем солнце. Что же из себя представляет консульский отдел посольства Монголии? Это уютное помещение в небольшом доме возле Арбата. Из посетителей – никого: ни тебе очереди, ни непогоды.

Почему-то не едут россияне в Монголию. Как я изначально и предполагал: заходишь внутрь, сдаёшь документы за пару минут и уходишь. Но разве мог я в тот момент предугадать, что получу “билет” в столь изумительный мир?! Коровы, лошади, юрты! О, красота!

Присоединившаяся ко мне, Шилла признаётся, что она никогда не пила с утра вино. Я в ответ вдохновенно рассказываю ей про московские электрички с шампанским и бутербродами, отъезжающие в восемь или десять утра в старинные городки Московской области.

• Да, почти никто не ездит в такие потрясающие места. Всем бы самолётом да в страну популярнее! – делюсь я с американкой.
• Да уж… – вздыхает моя попутчица.
• Кстати, Алекс, ты знаешь, что вчера калифорнийская пара подралась?
• Не…
• Прямо в купе. Такие у них “семейные отношения”, – улыбается Шилла и тут же восхищается происходящим:
• Вино… В Монголии… Утром… Это что-то!
• А мой бывший муж даже по Америке не путешествовал… – с куда меньшим энтузиазмом заключает она.

Я тоже не сдерживаюсь:

• Чудеснейшее монгольское утро!

Монголия, американка, русский, вино. Красота!

Очередная остановка среди монгольских деревень. Между юрт и баскетбольных площадок бегают собаки, не спеша прохаживаются куры. На холмах крутятся винты ветряных мельниц, вырабатывающих электричество.

• Побывав в Марокко, я стал болеть за марокканскую футбольную сборную, – говорю Шилле. – И раз я увидел Монголию, то теперь буду симпатизировать её национальной команде тоже!
• Что касается российской сборной, – продолжаю, – то в России очень много шутят над ней. Например, есть такая шутка: “Сборная России по футболу – лучший DVD-проигрыватель. Потому что она может проиграть всё что угодно”.

После объяснения двойственного смысла русского слова “проиграть” американка задорно смеётся.

• Вообще, у нас есть целый клуб, посвящённый юмору. Клуб весёлых и находчивых, сокращённо – “КВН”. На сцену поочерёдно выходят несколько команд и шутят, шутят, шутят. Жаль, правда, что это всего лишь одна из двух русских передач на нашем телевидении – все остальные у нас из-за границы. Кроме “КВН”, есть ещё “Что? Где? Когда?” В этой игре команды из умных людей отвечают на умные вопросы. На поиск ответа отводится всего минута.
• И раз уж у нас разговор опять коснулся спорта, а ты живёшь ныне в Чикаго, то я просто должен тебе рассказать о кое-чём интересном. После развала Советского Союза, в девяностые неблагополучные годы, все в России носили бейсболки с надписью “Чикаго буллз”. Сейчас это часто вызывает улыбку, но тогда…

Американка улыбается и говорит:

• В Москве я щеголяла по Большому театру в красивом вечернем платье и серёжках “Чикаго буллз”, ведь это моя любимая команда!
• Ничего себе! Кто-нибудь оценил?
• Нет, никто пристально ведь не всматривался…

Почему-то этот диалог вызывает у меня умиление. Ох, уж эти американцы.

• Во время твоего пребывания в Москве состоялся бой между Александром Поветкиным и Владимиром Кличко. Смотрела? Или, может быть, ходила?
• Нет! – в голосе Шиллы чувствуется нескрываемое огорчение. – Я не только не попала на него, но мне даже не удалось его увидеть! У вас же есть спорт-бары, где можно посмотреть бокс?
• Конечно.
• Вот, чёрт… Мой отец, между прочим, был профессиональным боксёром в молодости!
• В целом, бой вышел не очень интересным. Однако комментатор – молодец. Делился интересными вещами. Он поведал, что Майк Тайсон – чуть ли не единственный низкорослый боксёр в истории бокса, умевший справляться с “великанами”. Услышав эти слова, я специально пересмотрел записи главных боёв “Железного Майка” – и был восхищён им, его стилем peek-a-boo (пикабу. – Прим. автора)!
• В монгольском вагоне-ресторане работает монгольская babushka, – с неподдельным удовольствием произносит вернувшийся с завтрака Робин. Особенно трогает его слово “бабушка”.
• А вы видели недавний конкурс “Евровидение”, в котором участвовали бабушки из России, с большой печью и пирожками? – с восхищением вопрошаю я.
• Нет, я не смотрел…
• Жаль, Вам бы очень понравилось!

Обратив в очередной раз внимание на слово “шип” из чужого диалога, прошу Робина найти его в моём словаре, ведь вряд ли речь заходила о кораблях. Оказывается, имелись в виду овцы.

• В России этим словом часто называют женщин. Также могут обозвать коровой, если женщина покрупнее. Мужчин по аналогии называют баранами.
• У нас, в Англии, “баран” – это комплимент для мужчины, – улыбается британец, – похвала в сексуальном плане. Мол, ты агрессивный, настойчивый.

И представляете, тотчас за окном мелькает отара овец! Будто знак! За отарой овец – табун лошадей.

Предлагаю Робину вина.

• Очень рано, – шутя отнекивается он.
• А я согласна! – подхватывает Шилла. И берёт стакан вина.

Мы с Робином смеёмся.

• Это плохое влияние Алекса! – с улыбкой оправдывается девушка из Техаса.

Всю дорогу я слышу это имя, “Алекс”. И всё время ассоциирую себя со львом из известного заморского мультфильма “Мадагаскар”. Дурацкое ощущение. Но что поделаешь с привычками иностранцев…

И Шилла, и Робин вспоминают вчерашнюю китайскую водку. Пятьдесят шесть процентов, с запахом.

• Ужасно! – восклицает американка.
• Ив раньше была моделью, – говорит англичанин. – Она очень худенькая.
• А я не люблю худых, – признаюсь ему. – Я люблю девушек, женщин “с формами”.
• Ты любишь бабушек! – радостно вскрикивает Робин.

Я чуть ли не плачу от смеха, впрочем, как и Шилла. Это – шутка поездки!

Я имею в виду не полных женщин, а женщин с выделяющейся грудью, широкими бёдрами. Они – красотища!

Поезд вновь проносится мимо скопления лошадей.

Я добавляю:

• В России мы вообще говорим: “Мужик костей не любит – он же не собака!”

Иностранцы смеются.

Робин отчего-то припоминает драку калифорнийцев:

Ребята всего два месяца вместе… Все пары должны проверять свои отношения в России, в поезде “Москва-Пекин”, – и шутливо, и одновременно серьёзно уверяю я.

В этот момент, в этот самый момент, я хочу обязательно сказать, что если вам нужна практика в английском языке, ежедневная, ежечасная, более того – ежеминутная, то садитесь в поезд “Москва-Пекин”. Вас ждёт почти целая неделя самых разных акцентов, диалектов. Ежеминутно! Ежеминутно!! Это лучшие курсы в мире. С видом из окна на всю Россию, всю Монголию и значительную часть Китая!

Как только в беседе возникает тема гражданской войны в Испании, тема диктатуры Франко, я сразу же рассказываю моим попутчикам о картине Сальвадора Дали “Предчувствие гражданской войны”. И не просто рассказываю – я схематично рисую её. Делать это совсем нетрудно, потому что основой картины является почти квадратный контур. Его стороны – это руки и ноги одного человека, давящие друг на друга. Так Дали изобразил карту Испании.

Робин и Шилла окунаются в “купейное искусство” с большим удовольствием.

Американка, неравнодушная к военным вопросам, делится тем, что её брат служит на американской базе в Японии уже десять лет. Всего же в армии он на протяжении тридцати лет.

• Почему ты сейчас его не навестишь? – интересуюсь.
• О, это забавная история. Собравшись ехать на границу двух Корей, я сказала ему: “Извини, в этот раз не могу…”

И смеётся.

• А сколько вы не виделись?
• Немного, около месяца.
• А, ну тогда ладно… – улыбаюсь я и дополняю:
• Раз уж мы говорим об американской армии. Во Вьетнамской войне принимали участие советские лётчики, но фамилии у них были особенные. Скажем, русская фамилия Лисицын перекладывалась местными на новый лад: Ли Си Цын. И никак её нельзя было отличить от вьетнамской.

За нашим окном появляется очередной табун лошадей. Красота!

• Это снимок для журнала “National Geographic”! – кричит, фотографируя, Шилла.

Тут же американка вспоминает техасские родео:

• Я очень люблю их. У нас очень крутые наездники!
• И я тоже умею ездить на лошадях, – следом восторженно добавляет она.
• Как Крутой Уокер?
• Да-да! Я помню этого техасского рейнджера! Только опять забыла его настоящую фамилию…
• Чак Норрис!
• Да-да!
• Кстати, я читал про Джона Доу – об анонимных имени и фамилии, используемых в англосаксонском праве.

Мои попутчики подтверждающе кивают.

• В России Джон Доу – это Иван Иванов.

Ну, или имярек. Слово “имярек” по понятным причинам я своим англоговорящим друзьям не озвучиваю.

Далее Шилла касается в беседе Папуа – Новой Гвинеи:

• Страна эта очень маленькая. И там до сих пор живут людоеды!
• И население там маленькое, – озвучиваю свои мысли вслух. – Почему? Потому что там живут людоеды.

Едва всплывает тема употребления в пищу собак, мы с Робином, конечно, шутим, что Шилла едет в Корею есть собак.

• Нет-нет! – отнекивается она.
• У нас, в России, есть фраза “Собаку съел”. Означает, что человек приобрёл знания, поэтому мы шутим, что корейцы едят собак специально – дабы стать мудрыми.

Улыбающийся Робин прибавляет:

Была одна история про китайскую пару, которая пришла в корейский ресторан со своей собакой. И они попросили покормить пса. Так, собаке принесли еду из другой собаки.

Я чуть ли не плачу от смеха.

Шилла показывает фотографию своих родителей. На ней: она, отец и мама. На заднем плане – мексиканский собор.

• Твой отец – американец? – спрашиваю у неё.
• Да, он белый.

Я снова смеюсь. Белый… Ох, уж эти жители США с мексиканскими корнями.

• Для моих друзей, неравнодушных к теме национальностей, эта история будет очень забавной! “Снежок”! Более того, у нас есть фильмы “Брат” и “Брат-2”, в одном из которых русский парень попадает в Гарлем (“чёрный” район Нью-Йорка. – Прим. автора), и там негры называет его “снежком”.

Сразу вспоминается известная шутка про героев сего кино:

• Вот, скажи, американец, в чём сила?
• В деньгах.
• Вот, и брат говорит, что в деньгах. А сила-то, она в ньютонах!
• Шилла, ты вчера вроде бегло упомянула, что твоя мама переплыла пограничную реку между США и Мексикой. Так ли это?
• Да, это очень популярная история. Так многие делают.
• А что за река?
• Рио-Гранде.
• А что было с ней дальше? В первые дни?
• Её встретили мексиканцы, живущие в США. Она заранее отправила им письмо.
• А как же она жила без документов, как вышла замуж? Как это? Разве так можно?
• Да, в Америке, если ты нелегальный иммигрант, если у тебя нет документов, то ты можешь получить образование, медицинские услуги, продукты.
• Это очень и очень интересно. В России же мы говорим: “Без бумажки ты – букашка”.
• Нет, у нас, в Америке, такое отношение невозможно.

Нагорья Монголии сменяются неравномерно вздыбленными лоскутами степи. Они – как предвестники пустыни Гоби.

Местность за окном “пустынна” как в России. Встречаются лишь крохотные деревеньки с юртами да табуны лошадей, чередующиеся со стадами коров. И не мудрено: в Монголии живут всего три миллиона человек, из них полтора – в Улан-Баторе.

Немалая заслуга здесь принадлежит России, потому что она сыграла главную роль в образовании Монголии, в первой половине XX века. Представьте, если бы Монголия входила в состав Китая. Тогда вдоль длиннющего участка российской границы жил бы самый многочисленный народ в мире! Это просто невероятная победа в геополитическом плане! “Наш буфер” – как нередко называют Монголию.

• Шилла, я часто думаю, что те страны, в которых ты не был, что все они – это часть ТВ-шоу. Что этих стран на самом деле нет.
• Да-да, есть такое.
• Я и сейчас думаю, что никаких Соединённых Штатов нет.
• Есть, они есть! – возмущается шутя она.
• Не знаю, не знаю… Вот Монголия точно существует! Это я знал всегда.
• И ещё по поводу Америки. Недавно журнал “Эсквайер” снял фильм о том, как обычный русский мужик из обычной русской деревни впервые в жизни оказался в Москве, а потом и в США. В своей самой праздничной одежде он гулял по Уолл-Стрит. Плюс он мечтал увидеть океан – и увидел его.
• Я могу найти этот фильм на “ютуб” (“ютуб” – интернет-сайтс различными видео. – Прим. автора)?
• Да, конечно. По-моему, он называется “Василий”. И я вообще был удивлён, ознакомившись с рубрикой “Правила жизни обычных людей”, к которой относится это двадцатиминутное кино. Просто раньше я не натыкался на статьи “Эсквайера”. А тут, после просмотра фильма, прочитал несколько подряд. Это очень интересно!
• Самое же страшное кино, связанное с поездами, которое я когда-либовидел – это “Horror express” (“Поезд ужасов”. – Прим. автора). Не смотрела?
• Нет…
• Фильм о том, как учёные нашли в вечной мерзлоте обледеневшее мохнатое существо, похожее на человека, и повезли его в Европу по Транссибирской магистрали. Так по дороге оно ожило и стало всех убивать в поезде. У него были красные глаза, взгляд которых гипнотизировал каждого…
• Также в детстве меня очень пугал клип Майкла Джексона “Триллер”. Эти безумной длины когти, кладбище, мертвецы…
• Да-да! Это клип моего детства тоже! Я тоже сильно-сильно боялась!

Пробегающая по деревне рыжая собака заставляет изменить течение разговора:

• Смотри, какой рыжий пёс… У нас, в России, очень популярна кличка “Чубайс” – благодаря одному рыжему политику из девяностых годов. Половину рыжих котов страны зовут Чубайсами.
• Очень холодно, – признаётся во время остановки на очередной станции Робин.
• Робин, Вы не настоящий русский. Нормально тут.
• А в Англии бывает когда-нибудь холодно? – спрашивает у него Шилла.
• Да, – опережаю я британца, – иногда. Во время ледниковых периодов.

Англосаксы смеются.

Шилла резко хватает фотоаппарат, припадает к окну и что-то снимает:

• Там статуя космонавта! Вид сзади…

Я верчу в руках сувенирную кружку, купленную американкой в Перми, и говорю:

• В Перми есть Шоссе космонавтов, но нет космодрома. Всё потому, что однажды космонавты приземлились не там, где нужно, где полагалось – они приземлились в окрестностях Перми. После этого шоссе, по которому их везли в город, и стало называться Шоссе космонавтов.
• А то, что Дэйв уронил твою кружку – это даже хорошо, – продолжаю. – Кружка с отколотой ручкой – твой лучший сувенир, лучшее воспоминание о Дэйве. У меня был аналогичный случай. В Египте во время экскурсии по пустыне нас привезли в тамошнюю деревеньку. Местный парень разжигал кальяны, и с нашего стал падать уголёк. Так египтянин не растерялся – решил удержать его пластмассовым стаканом. Конечно, раскалённый уголёк прошёл сквозь стакан. Мы с тем парнем долго тогда смеялись. Стакан же тот я забрал с собой в Россию – с тех пор это один из моих лучших сувениров.

Постепенно поезд въезжает в пустыню. На поверхности ровной-ровнойземли остаётся лишь песок, краплёный мелкими пучками сухих растений.

Неожиданно среди безжизненного пространства появляется белая арка, с белой колоннадой. Слева и справа от арки – памятники верблюдам. “Видимо, ворота в пустыню Гоби”, – решаем мы с Робином, ведь дальше сухие растения практически исчезают.

В Сайншанде поезд останавливается на полчаса. Перед выходом на свежий воздух симпатичная немка, зашедшая в Улан-Баторе, спрашивает:

• Сколько длится остановка?
• Два года… – отвечаю.

В коридоре раздаётся англо-немецкий смех. Как вы поняли, появление симпатичной немки я счёл за чудо, ибо отчего-то сей народ обделён женской красотой.

За вокзалом Сайншанда я перехожу на бег, чтобы как можно быстрее добраться до центра сего городка и увидеть вблизи бродящих по улицам коров.

Коричневые бурёнки шастают прямо по дорогам, мычат, спят где попало – в общем, чувствуют себя тут полными хозяевами жизни. Индия, Дели, Бомбей – всё это здесь, в Монголии.

Едва колёса застучали вновь, под общее хорошее настроение заявляю Шилле:

• Америка – монстр!
• Нет-нет!
• Весь мир заполнен кровью из-за Соединённых Штатов!
• Нет-нет! Мы несём всем процветание!
• Какое процветание?! Америка – хищник. Весь мир в реках крови! Вон, посмотри. Видишь холмы?
• Вижу.
• А вот за ними течёт кровь.

На самом же деле повсюду пересохшие реки. Возле одной из них резвится пара диких чёрных лошадей. Тысяча километров от границы с Россией.

Добавьте сюда ещё сладкий чёрный чай с баранками, всю ту же пустыню за окном, Трансмонгольскую железную дорогу и стук колёс. Красота!

И только сейчас, когда солнце уже начинает садиться, просыпаются калифорнийцы и норвежцы. “Morning!” – слышишь от них. Всё-такидурацкое у иностранцев ежедневное приветствие. “Утро!” Подходишь к другу и говоришь: “Утро!” Если здороваешься днём – “День!” Вечером – “Вечер!” Идиотизм. “Доброе утро!”, “Good morning!” – ещё куда не шло. Но “Утро!”…

Встреченная мной в коридоре норвежка на этот раз в носках и ботинках. Причём она сама обращает моё внимание на этот факт.

• Молодец! – хвалю я её, широко улыбаясь.

В монгольских сумерках как никогда приятно смотреть на поезд. Он всё петляет и петляет. Представьте себе змейку из квадратных огоньков, изгибающуюся то вправо, то влево среди тёмной пустынной земли,тёмно-синего неба и редких тёмных холмов. Красотища!

Сменившая полутьму вторая монгольская ночь совсем не звёздная. Огромный жёлтый диск луны еле пробивается сквозь горизонтальные полосы облачного неба и тёмные холмы.

Что, что же по этому поводу думает Лао-цзы, вернувшийся в наш вагон? Здесь, на ночной границе с Китаем. Здесь, под стук шагов таможенников.

О шагах и умениях:

“Умеющий шагать не оставляет следов. Умеющий говорить не допускает ошибок. Кто умеет считать, тот не пользуется инструментом для счёта”.

О неминуемых последствиях любой войны:

“Где побывали войска, там растут терновник и колючки. После больших войн наступают голодные годы”.

О воинственности США:

“Войско – орудие несчастья, поэтому благородный не стремится использовать его, он применяет его, только когда его к этому вынуждают. Главное состоит в том, чтобы соблюдать спокойствие, а в случае победы себя не прославлять. Прославлять себя победой – это значит радоваться убийству людей”.

О военных парадах:

“Если убивают многих людей, то об этом нужно горько плакать. Победу следует отмечать похоронной процессией”.

Поезд «Москва-Пекин». Финишная прямая

Наконец-то в нашем разговоре всплывает тема “Пусси райот”! Можно сказать, я ждал её появления с самого начала поездки, ведь нынче ни один иностранец без неё обойтись не может. Меня просят выразить своё мнение, и я выражаю…

• Я согласен с приговором. Во-первых, потому что три безмозглых девушки просто-напросто взяли и плюнули в душу большинству россиян – тем, кто верит в Бога. Они могли выразить своё недовольство где угодно, но не в главном храме страны. Чем не высшая степень хулиганства? Это вам не стекло ночью на остановке разбить. Во-вторых, разнузданность в российском обществе дошла до такой степени, что просто-таки стал необходим ограничивающий пример, наглядный, чтобы не повадно было.
• Понятно… – хмыкают мои заморские попутчики.
• Да, и всё равно ж эти девушки добились своего. В России сейчас есть грандиозная шутка насчёт них. Они же взывали к Богородице, и, о, чудо – они были услышаны! Через несколько месяцев в Россию приехала “Мадонна”. Ещё и с надписью на спине, посвящённой сим подругам.
• Шилла, а ты, как американка, не скучаешь по “Кока-коле”? – перевожу я беседу в другое русло.
• Нет, я не такая любительница. Хотя в Мексике дети с двух лет пьют “Колу”, вместо молока.
• Ничего себе…
• А вы слышали что-нибудь об истории появления “Фанты”? – тут же вопрошаю я всех сидящих рядом, включая присоединившихся к нам калифорнийцев.
• Нет, а что такое?
• Просто “Фанту” придумали в нацистской Германии. После наложения экономического эмбарго Соединёнными Штатами немцы лишились нескольких ингредиентов для производства “Кока-колы”. И тогда они решили выпустить свой напиток. Его название – это сокращение от “фантазие”, “воображения” по-немецки. Причём ранее у “Фанты” был яблочный вкус.
• Вот это да! – неподдельно удивляются американцы.
• Когда война кончилась, “Кока-кола” выкупила права на этот напиток, а про его историю стала умалчивать. Правда, совершенно неожиданно уже в наше время появилась “Фанта” с яблочным вкусом…

Пятнадцать минут спустя Тэйбор рассказывает о том, как, будучи волонтёром, строил школу в Никарагуа. Сырьём были пластиковые бутылки с песком. Также он и его сотоварищи успевали преподавать местным детям уроки английского языка. Что же, интересно, сейчас думает Шилла о калифорнийцах?

Робина волонтёрство абсолютно не трогает. По его словам, в Англии полно таких людей, “даже члены королевской семьи занимаются этим”. Однако младшего принца британец к помощникам не относит:

• Он скорее будет в Лас-Вегасе, где его и сфотографировали недавно в компании трёх стриптизёрш.

Дождавшись ухода калифорнийцев, Шилла говорит, что якать они – большие мастера. Мы с Робином охотно соглашаемся.

Я же вообще, когда слышу возле себя якание, всегда представляю рядом режиссёра Якина из фильма “Иван Васильевич меняет профессию”. И вот сейчас кажется, что он только-только вышел из нашего купе.

О якании:

“Кто поднялся на цыпочки, не может долго стоять. Кто делает большие шаги, не может долго идти. Кто сам себя выставляет на свет, тот не блестит. Кто сам себя восхваляет, тот не добудет славы. Кто нападает, не достигает успеха. Кто сам себя возвышает, не может стать старшим среди других. Если исходить из Дао, всё это называется лишним желанием и бесполезным поведением. Таких ненавидят все существа. Поэтому человек, обладающий Дао, не делает этого”.

Ненадолго заглянув ещё раз, Тэйбор угощает всех “Сникерсами”. Пустячок, а приятно.

• Почему таможенники не могут обнаружить у нас наркотики? – любопытствую я, имея в виду семечки.
• Да, это мой наркотик! – вторит Шилла.

В этот момент мы дружно вспоминаем, как на российской таможне по вагону ходила женщина с маленьким кокер-спаниелем.

• Он такой забавный был и совсем не страшный! – умиляется девушка из Техаса.
• Зато очень умный, всё вынюхает! – добавляю я. И говорю:
• В России, у нас есть поговорка про полицейского на лошади или полицейского с собакой: “Одна голова – хорошо, а две – лучше”.

Разговаривая о животных, мы неспешно въезжаем в ночной Китай.

Остановка. Пограничный вокзал. Даже в вагоне слышно, как из перронных динамиков играет классическая музыка. По-моему, это Чайковский. Пустячок, а приятно.

• Шилла, ты знаешь Яо Мина?
• О, да!!! Он из “Рокетс”! Их дворец располагался прямо возле моей работы, на углу. Я ходила на их матчи! Мин стоял в трёх метрах от меня, как сейчас стоишь ты. Он высоченнейший!

Глядя на здешние высокие деревья, которые, между прочим, непрерывно растут от самой границы с Монголией, делюсь с Робином:

• Я прочитал, что у китайцев есть своя Великая зелёная стена, созданная и продолжающая возводиться для защиты от песков пустыни Гоби. Похоже, это её начало.

Здесь же всем выдают талоны на бесплатные завтрак и обед в вагоне-ресторане. Вот это уровень!

Пока нашему поезду меняют колёсные пары для езды по более узкой колее, в вагон снова заходит Лао-цзы.

О смене колёс у поезда:

“Чтобы нечто сжать, необходимо прежде расширить его. Чтобы нечто ослабить, нужно прежде укрепить его. Чтобы нечто уничтожить, необходимо прежде дать ему расцвести. Чтобы нечто у кого-то отнять, нужно прежде дать ему. Это называется глубокой истиной”.

Сколько тебе лет? – спрашивает меня Тэйбор.

• Двадцать девять.
• У тебя baby-face (“лицо ребёнка”. – Прим. автора)!

Я смеюсь. Baby-face. Очень забавные слова.

• У тебя тоже baby-face! – заявляет тридцатичетырёхлетняя Шилла двадцатичетырёхлетнему Тэйбору.

После очередного дёрганья поезда в ангаре для смены колёс Тэйбор шутит, что пара человек выпала и умерла. Немного чёрного американского юмора.

Однако я убеждён, что русский чёрный юмор намного веселее:

• Какая разница между русской свадьбой и русскими похоронами?
• На похоронах на одного пьяного меньше.

Чуть погодя, Тэйбор вдохновенно рассказывает о фильме “Я люблю тебя, Филлип Моррис”, размахивая во все стороны руками. Калифорниец настоятельно советует всем посмотреть это кино, основанное на абсолютно реальной истории.

Тут я позволю себе ещё одно лирическое отступление. Вернувшись в Россию, я посмотрел разрекламированный американцем фильм, отчасти рассчитывая увидеть историю основателя одноимённой табачной компании. Скажу просто: я потерял полтора часа своей жизни. В течение всего кино два гомосексуалиста целовались друг с другом взасос, делали друг другу минет, чередуя любовные утехи с побегами из тюрьмы. Фильм преподносится как потрясающая любовь мужчин-геев. Что тут ещё добавить? Пожалуй, ничего, кроме того, что я могу заглянуть немного в будущее. По моему мнению, в скором времени люди будут требовать не только принятия законов об однополых браках, но и о браках с животными. Ведь никто не может опровергнуть тот факт, что женщина и дог любят друг друга, что мужчина и болонка души в друг друге не чают. Отказ в регистрации таких браков – прямое нарушение прав личности. Сей кульминации ждать осталось совсем недолго.

Как только новые колёсные тележки были установлены, поезд вернулся на вокзал и распахнул свои двери.

И тут, именно тут, ты чувствуешь, что останавливаешься. Останавливаешься по жизни. А то ведь всё бежишькуда-то, спешишь, несёшься. Всё, стоп!

Достаёшь сигарету, замираешь и слушаешь громкую классическую музыку. Бетховен, “К Элизе”. Моцарт, “Реквием”. Звучат произведения Чайковского, других композиторов.

Озираешься вокруг. И, о, боже! Что тут происходит? Что с этими людьми?? Йонатан из Дюссельдорфа с пустыми глазами трескает семечки. Американцы играют в фрисби. Южнокорейцы устраивают непонятные моей душе забеги по перрону. О, странные, непонятные мне люди! Где созерцание? Где наслаждение первыми минутами пребывания в Китае? Где душевная гармония, вселяемая звучащей из динамиков классической музыкой? Где всё это?

Я стою и курю. Лишь норвежки радуют мои глаза, пытаясь вальсировать.

Ко мне подходит Крис из ЮАР и интересуется моим настроением в данную минуту.

• О, эта музыка прекрасна! – отвечаю ему. – И эта дорога… Китай… Я вообще считаю, что дорога туда – самая важная, самая интересная часть поездки. Потому что ни во время отдыха, ни во время пути назад у тебя нет стольких эмоций! Столько предвкушения! Нет абсолютного никакого ощущения уходящего времени!

Я возвращаюсь в тёплый вагон и записываю эти слова. Впервые за поездку выпиваю водки, предложенной Робином. Здесь, в Эрлане. И снова выхожу на улицу, слушаю классическую музыку и курю. Затем опять иду в вагон, выпиваю. Вновь выхожу и слушаю, слушаю, слушаю, сладостно покуривая.

• Пит, а куда ты едешь? – спрашиваю на перроне у мужчины из Норвича.
• Я совершаю кругосветное путешествие. Поездка из Москвы в Пекин – часть его.

Следом по моей просьбе англичанин подробно перечисляет пункты своего маршрута, средства передвижения между ними. И я говорю:

• Вообще, это довольно странная кругосветка – из-за самолётов.По-моему, такое путешествие нужно совершать либо по земле, либо по воде. А то, что это такое: взял и перелетел на самолёте в другую страну? Какое же это кругосветное путешествие? Это какая-то пародия.

Британец отчасти соглашается.

Немного позже я узнаю, что и южноафриканцы едут вокруг Земли. Однако не будем отвлекаться от вокзала, от первой станции в Поднебесной.

Здесь, именно здесь, в китайском Эрлане, слушая классическую музыку и памятуя о выданных бесплатных талонах на завтрак с обедом в вагоне-ресторане, понимаешь, насколько Россия отстаёт от Китая. Отстаёт в культуре, в приёме гостей страны.

С уважением, к Китаю.

• Шилла, напиши, пожалуйста, на моём листе бумаги имя “Тэйбор” на латинице. Чтобы мне точно знать, как оно пишется, – прошу я американку, переместившись в купе.

Она выводит: “Tabre”. Я подписываю справа: “Tabre + Eve = Love”.

Робин начинает хохотать:

• Может быть, может быть… Но не похоже…

И мы смеёмся все вместе. Поезд отправляется.

Затем наша увеличившаяся компания – три американца, два англичанина, два южноамериканца и один русский – дружно чокается кружками, стаканами, бокалами под тост, посвящённый завершающему дню поездки. Отовсюду звучит стандартное, избитое слово: “Cheers!” К концу пути оно вызывает у меня уже лёгкое раздражение. Никакого разнообразия.

И я бы вообще, честно говоря, с удовольствием променял бы эту англоязычную компанию на оставшуюся часть книги Лао-цзы. Слишком всё не по-настоящемувокруг меня. Все эти фрибси, сплетни, взаимные неприязни, фальшивые улыбки – всё это вспоминается сейчас… Я устал, просто устал от всего этого за шесть дней.

Едва первый тост был сказан, Арлин достаёт телефон и включает громкую музыку. Параллельно с почти всеобщим подпеванием начинается бесконечное фотографирование, раздаются вопли, воцаряется суета. Позируя перед фотоаппаратом, я никак не могу выдавить из себя искреннюю улыбку. Иностранцы замечают это, Арлин, смеясь, кричит: “Алекс, smile! Smile!” (“Улыбка!” – Прим. автора).

Какая-то бессмыслица происходит вокруг меня… Музыка – уж точно лишняя для начала вечера, для какого-никакого задушевного разговора, тем более включённая после первого же тоста. И эти ежедневные пьянки… Они меня утомили ещё вчера. Нельзя же постоянно пить…

Постоянные пьянки рождают ощущение серости и монотонности. Возьми – выпей чайку, налей себе сока или кофе. Вкуси разнообразие! Но нет… Пить, пить, пить… Хочется уже просто тишины, гармонии. Тут, на первых километрах Китая.

В общем, я не собираюсь обманывать ни себя, ни остальных, выпиваю рюмку и ухожу в другое купе. Туда, к Лао-цзы. Бессмысленные англосаксонские вечеринки меня совсем не прельщают, даже несмотря на то, что пришли две норвежки, одна из которых чрезвычайно симпатичная. Она – самая красивая в поезде. Её младшая сестра почти такая же красивая. Правда, младшей в нашем купе сейчас нет.

Итог прост: в вечеринках иностранцев ни капли души. Одна внешняя суета, отдающая глупостью и бессмысленностью, даже если собрались не глупые люди. Наверное, это крест заморских людей. Я же не сторонник пьянки не по душам. Я просто ухожу, покидаю это бессмысленно хмелеющее общество.

Конечно, заметив изменение выражения моего лица при включении музыки, меня спросили: “Тебе не нравится музыка? Давай мы послушаем русскую музыку! У тебя есть в телефоне?” Кто-то даже в шутку вскрикнул: “А может, мы послушаем “Пусси райт”? Но все эти возгласы потонули в атмосфере всеобщего англосаксонского куража.

Нет, сразу после основного вопроса я ещё пытался донести, что слушаю только русскую музыку, что, по моему мнению, слушать иностранную музыку, не зная, о чём поётся в песне – это идиотизм.

Однако ж быстро успокоился, в первую очередь, из-за того, что это вообще было не главным. Главным было включение музыки после первого же тоста. А этого, противного русской душе, факта иностранцы осознать бы не смогли ни в каком случае. Поэтому, что же у нас там говорит Лао-цзы?

О церкви как таковой:

“Человек, во всём соблюдающий ритуал, действует, надеясь на взаимность. Если он не встречает взаимности, то он прибегает к наказаниям”.

“Ритуал – это признак отсутствия доверия и преданности”.

О правде жизни:

“Сильные и жестокие не умирают своей смертью”.

О гармонии:

“Ходьба побеждает холод, покой побеждает жару. Спокойствие создаёт порядок в мире”.

О секрете победы над Китаем:

“Овладение Поднебесной всегда осуществляется посредством недеяния. Кто действует, не в состоянии овладеть Поднебесной”.

О нынешней российской власти:

“Если дворец роскошен, то поля покрыты сорняками и хлебохранилища совершенно пусты. Знать одевается в роскошные ткани, носит острые мечи, не удовлетворяется обычной пищей и накапливает излишние богатства. Всё это называется разбоем и бахвальством. Оно является нарушением Дао”.

Смотрю в окно, а там – Китай. Ночь.

Я наливаю себе вторую кружку сладкого чёрного чая. Здесь, в Китае.

О российских законах:

“Когда в стране много запретительных законов, народ становится бедным.

Когда у народа много острого оружия, в стране увеличиваются смуты.

Когда растут законы и приказы, увеличивается число воров и разбойников”.

О путешествиях:

“Путешествие в тысячу ли начинается с одного шага”.

О выпендрёже:

“Кто, имея знания, делает вид, что не знает, тот выше всех. Кто, не имея знаний, делает вид, что знает, тот болен”.

Дочитывая “Дао дэ цзин”, я одновременно обдумывал, как буду всех выгонять из нашего с Робином купе, но все, как оказалось, разошлись заблаговременно. Недеяние – лучшее средство. Маленький кусочек Поднебесной уже отвоёван.

Третий стакан сладкого чёрного чая я завариваю себе уже в родном купе. Робин спит. Лао-цзы – нет.

О налогах:

“Народ голодает оттого, что власти берут слишком много налогов. Вот почему народ голодает”.

О жизни и смерти:

“Человек при своём рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти твёрд и крепок. Все существа и растения при своём рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые”.

“Вода – это самое мягкое и слабое существо в мире, но в преодолении твёрдого и крепкого она непобедима, и на свете нет ей равного”.

Утро. Рассвет. Минуя повсеместные огни большого города Цзинина и равнину, занятую производствами и теплицами, поезд подъезжает к холмам. Красное солнце, жёлто-бежевое нагорье, высокие деревья, коричневые одноэтажные сельские дома с черепичными крышами. Красотища! Здесь зимой и не пахнет.

Посёлки, посёлки, холмы, ржавые корпуса заброшенного завода, длинный горный тоннель – немного России должно быть в каждой стране.

А дальше… А дальше представьте себе картину: вы на гребне нагорья, внизу долина, изрезанная разноцветными засеянными кусочками, за долиной – гряда гор, над которыми из-за облаков пробивается яркое солнце! Красотища!

За поворотом появляются черепичные крыши посёлков, чередующиеся с массивными автомобильными эстакадами. Красота!

Остановка. Город Датун. Своими высоченными типовыми домами он очень напоминает Москву.

Да, и, о, боже! Вспоминаешь каждый наш обшарпанный маленький или средний российский город, с готовыми рассыпаться пятиэтажками, деревянными бараками, и не то, что стандартно ужасаешься – вновь и вновь думаешь, что при таком “развитии” инфраструктуры мы станем частью Китая очень-очень скоро. Безусловный позор. Тут, в китайских городах – красотища; у нас, в России – позорище.

Но да ладно… Здешняя природа выветривает все плохие мысли напрочь, пусть и на время. Эти плато, прорежённые каньонами пересохших ручьёв и рек – они восхитительны! От них просто не оторвать глаз! Русла пролегают прямо в полях на десятиметровой глубине, точно огромный трактор проделал поражающую размерами борозду.

Жаль, что вдоль железной дороги полоса земли засажена высокими деревьями – горы с переливчатыми тенями от облаков не сфотографируешь. А сделать это, ох, как хочется! Потому что горные гряды с тенями от облаков напоминают мозаику из жёлтых, бежевых и коричневых клеток. Будто перед тобой трёхмерная изломанная шахматная доска!

Робин спит как убитый. Да, и, похоже, я его совсем заморозил утренней прохладой, врывающейся из постоянно открываемого окна. Всё – ради чётких снимков. Ох, уж эти русские. А мне хорошо – я налил горячий кофе, сижу, наслаждаюсь. Пять часов до Пекина.

Почему-то в памяти всплывает именно эта известная шутка:

Русский народ обычно не имеет плана действий. Он страшен своей импровизацией.

Очередной посёлок. Отара овец. Женщины на велосипедах в марлевых повязках.

Вообще, в каждом увиденном из поезда китайском посёлке людей тысяч по сто… Копошатся, суетятся, так, что зачастую и домов не разглядеть. Они – точно улей с пчёлами или муравейник. Это шутка, конечно. Самих китайцев почти и не встречается. Девять утра на часах.

Я завариваю себе ещё стаканчик кофе и продолжаю любоваться бескрайней изломанной шахматной доской.

Даю Шилле наушники и включаю “Катюшу” на английском языке:

• Послушай, это русская военная песня о цветущих яблонях и грушах, о любви.
• О, это очень круто! – восклицает она через три минуты. – А другие, подобные, есть?
• Нет, других на английском языке нет… Это эксклюзив в моём телефоне.

И в этот самый миг мы видим на “шахматной доске” часть Великой китайской стены. Красотища!

• Так что у вас с Детройтом? Он умер?
• Да, банкрот… Всё это очень печально… У правительства города нет денег… Работает только маленькая часть заводов…

Холмы теперь подступают с обеих сторон прямо к железной дороге, их ветвистые ущелья словно зовут тебя прогуляться: спуститься в пещеры, забраться на пики, провести ладонью по каменным стенам. Красота!

• Из русских я знаю теперь только тебя, – признаётся Шилла.
• Ну, значит, теперь ты будешь думать, что все русские такие же, как я.
• Фермеры! – восклицает американка, глядя на очередное поле, обрабатываемое китайцами.

Засеянные поля тут вообще повсюду. Да и надо думать… Десять Россий умещается здесь, если говорить о населении! Всех надо кормить…

И не мудрено, что китайцы строят Великую зелёную стену – земля у них больше походит на сухую глину, которую нужно поливать как минимум ежедневно.

Остановка. Город Чжанцзякоу. Три с половиной часа до Пекина. Полчаса до бесплатного обеда.

Почти шесть дней пути и почти три часа до столицы Китая. Весьма и весьма приятное ощущение. Мы близки к финишу, – говорит Робин.

На улице около двадцати градусов тепла.

И как вы думаете, на что похож бесплатный обед в китайском поезде? Конечно же, на колхоз. Некоторые, и мы в их числе, сидят впятером за столом на четверых.

Вкусные рис, салат и местные тефтели есть нужно палочками. Правда, несколько отвлекает летающая по вагону-ресторану муха. В общем, в конце обеда я её изловил и… Нет, конечно же, не съел. Просто бросил на пол, рядом с окном, из которого открывается потрясающий вид на старую-добруюгряду гор в виде изломанной шахматной доски.

Конфуций сейчас в России. Лао-цзы в поезде. У них разные пути – как и у нас всех. И у вас, и у англичан, и у американцев, и у меня, и у прочих, прочих, прочих, едущих в эту секунду из Москвы в Пекин. Здесь, по солнечному плато, примыкающему к горам.

А за полтора часа, ровно за полтора часа до Пекина, начинается полное безумие, невероятное игрище, буйство красоты! Состав ныряет в тоннели и выныривает из них среди гор, красивейших высоких бежевых гор с бегущими внизу голубыми и зелёными реками. Чёрт возьми, да это самая красивая железная дорога, которую я видел в жизни!!! Это фантастика! Фантастика с большой буквы “Ф”! Я поражён! Бесчисленные тоннели! Горы!! Реки!!!

Мне кажется, сам Лао-цзы сел в кабину поезда и увёз нас в Понебесную! Не в Китай – именно в Поднебесную!

Мы ничего не делали и попали в Поднебесную! Неделание – главный движущий фактор. Это и есть Дао.

Один час до Пекина.

Господи, я хватаюсь за голову… Я никогда не видел такой красоты! Под стук колёс, под стук колёс. Всё, что происходит с нами, с нашим поездом – это божественно. Просто божественно.

• Ты – windowman! (“человек-окно”. – Прим. автора), – шутит Шилла над тем, что я опускаю и поднимаю стекло по несколько раз в минуту. У меня даже начинают болеть руки. Всё – ради чётких фотографий.
• Да, шесть дней прошли! – восклицает Робин.
• Шесть дней назад мы друг друга не знали. Мы лишь знакомились, узнавали друг друга… – с грустью подытоживает Шилла.

Под занавес поездки иностранцы особо благодарят меня за помощь в описи багажа Дэйва, принявшего душ в Новосибирске. Мне говорят большое спасибо за покупку продуктов в посёлке Наушки. Полчаса до Пекина.

• У нас были две драки, одна потеря человека, – улыбаюсь я.

И мы вместе смеёмся.

• Вдруг, Дэйв сможет уже сегодня вечером встретиться с нами в кафе?
• Да-да, я напишу ему, – заверяет американка.

В душе я надеюсь, что посещение кабака обойдётся без музыки, играющей из телефона.

К нам ещё раз заходят калифорнийцы. У одного штаны свисают с трусов, вторая – в вязаной шапке и солнечных очках. Колхоз!

• У нас, – говорят они, – много китайских ресторанов в Санта-Барбаре.

Пекин встречает поезд высокими и не очень многоэтажками, огромной центральной больницей и оживлённым движением на проспектах.

Почва в столице Китая такая же сухая, как и на оставленной позади территории.

Пять минут. Три минуты. Пекин. Привет, Пекин!

Я дожидаюсь, пока все покинут вагон, иду с сумкой в тамбур, останавливаюсь. Достаю наушники, включаю ту саму песню и выхожу:

Мусульманское сердце распято тротилом,

За Берлинской стеной жарят жаб журавли.

Дорожает тоска, дешевеют кумиры –

Век глобальных проблем, тараканов и тли.

Старый театр абсурда набит пустяками,

Мир прямой, как блокбастер, грызёт пустоту.

Семафорит мне беглый очкарик стихами:

“Вы Живой?! Посмотрите, я тоже расту!”

Все говорят,

Что звёзды мне благоволят.

Я на коне – дыши, летай!

В душе тоска, в душе тоска,

В душе тоска, вокруг Китай…

“ДДТ”, “Made in China”

Послесловие.

Немец, Йонатан из Дюссельдорфа, выходит из поезда с семечками в сжатой ладони. Кажется, он вообще не переставал их грызть с того момента, как мы с Шиллой приучили его к сей трапезе.

Самая красивая норвежка в ожидании коллективного снимка пьёт “Балтику-трёшку”. Здесь, на пекинском вокзале. Пустячок, а приятно.