Прокурор, хотевший стать спецназовцем

Выбранный «Прокурором года» прокурор Вируской окружной прокуратуры по особым делам Антти Айтсен говорит, что большинство коррупционных и наркопреступлений было бы почти невозможно раскрыть без тайной розыскной деятельности и прослушивания разговоров.

Антти Айтсен. Автор фото - Пеэтер Лиллевяли

- Насколько ценимым титулом является «Прокурор года» в вашем цеху?

- Пожалуй, это что-то вроде мини-»Оскара». Прокуроров много, а титул один.

- Прилагается ли к нему и что-то еще осязаемое?

- Этому признанию сопутствует подарок. Я получил наручные часы с гравировкой «Прокурор года-2012″, а также денежную премию.

- Очевидно, более чем на 90 процентов в получении этого титула «виновато» разоблачение крупной нарвской наркошайки, когда под судом оказались 27 человек, а главаря Олега Ямбаева недавно отправили на 10 лет в тюрьму. Как начало распутываться это дело?

- Эта история начала распутываться в 2007-2008 годах, когда работники Налогово-таможенного департамента стали обращать повышенное внимание на определенных наркокурьеров.

- Так их сразу не взяли?

- Нет, поначалу занялись розыскной деятельностью. До первых задержаний дошли в начале 2008 года и позднее весной 2009 года, когда на границе задерживали лиц либо при выезде, либо при въезде в Эстонию.

- Доказательства оказались на этот раз настолько убедительными, что сам Ямбаев согласился в конце концов с согласительным производством, то есть признал себя виновным и судье оставалось лишь утвердить договоренное наказание?

- Да, через два года после задержания. В мае 2010-го его задержали, весной 2011-го начался судебный процесс.

- Когда Ямбаева задержали, он ведь предлагал налоговым и таможенным чиновникам сделку?

- При задержании он просил дать ему час, мол, в этом случае мы его никогда больше не увидим. У нас были основания полагать, что у него достаточно денег, чтобы до конца своих дней спокойно жить в России.

- Только наличными в его квартире нашли 125000 евро?

- Да, это лишь часть, что мы обнаружили в сейфе 500-евровыми купюрами.

- Что было в этом деле самым сложным?

- Поначалу у нас не имелось прямых доказательств на лиц выше курьера и руководителя курьера. Все основывается на прослушивании: распечаток разговоров было сотни и тысячи страниц. С помощью логики и в результате анализа удалось наконец очертить ежедневную жизнь конкретных людей и схемы общения, и уже на основании этого утверждать, что они занимались наркобизнесом. Причем ни один из этих людей, кроме одного бывшего под судом, ни разу не указали друг на друга пальцем. Да и тот, кто указал, знал только того человека, который отдавал ему распоряжения.

- Одно лицо все же избежало наказания, поскольку содействовало следствию?

- Да, один ключевой свидетель избежал, поскольку в Эстонии в случае тяжких преступлений возможно освобождать от ответственности лицо, содействующее следствию.

- В его случае применяются какие-то дополнительные меры безопасности?

- Он входит в программу защиты свидетелей, но более подробно я говорить об этом не могу.

- Ему сделают пластическую операцию и отправят жить куда-нибудь в Америку?

- Этих обстоятельств я не знаю. Знаю, что он под защитой государства. Допрос его в суде тоже проходил при посредничестве видео.

- Неужели теперь в Нарве и Ида-Вирумаа с наркоторговлей вообще покончено?

- До этого еще далеко. То, что одну группировку уберут и часть каналов закроется, не означает, что эта деятельность прекратится. Так долго, пока будет спрос, будет и предложение. Ровным счетом настолько долго, пока из Европы можно получать наркотические вещества, они будут также течь отсюда в Россию. Вопрос лишь в том, насколько организованными окажутся эти группы, как велики их запасы наличности и так далее. Мы должны быть в состоянии препятствовать, чтобы та или иная группа не становилась слишком сильной.

- В данном случае амфетамин поступал из России, а гашиш и так называемые «клубные таблетки» шли отсюда в Россию. Откуда эти наркотики поступали в Эстонию?

- Этого данное уголовное дело не касалось.

- Насколько много вы сотрудничали с российскими коллегами?

- Помощь россиян использовали только в случае одного эпизода, когда 5000 вывезенных отсюда в Россию таблеток там обнаружили и изъяли. Мы получили оттуда соответствующий протокол и акт экспертизы о том, что вещество действительно имелось, что это не плод прокурорской фантазии, с которым он выйдет в суде.

- Стало ли дело шайки Ямбаева вершиной вашей прокурорской карьеры?

- Все зависит от того, что считать вершиной. Иногда и по сути очень маленькое дело может иметь большее общественное значение и резонанс, чем отправка в тюрьму 27-ми человек. Но если мы говорим об этом деле как о вызове, учитывая его сложность и масштабность, то да, до сих пор оно было самым крупным. Оно вообще состоит из 11-ти уголовных дел.

- Вы – прокурор по особым делам. Что это за особые дела такие и как определяют, какие дела особые, а какие – нет?

- Чтобы пояснить это, мы должны вернуться в 2004 год, когда государственным главным прокурором был Юри Пихл. Именно тогда создали институт прокуроров по особым делам и разъяснили, что их работой станет борьба с тяжкой преступностью, организованной преступностью, наркопреступностью и коррупцией во властных структурах. Особые дела отличает то, что они в очень большом объеме связаны с розыскной деятельностью. У меня не было почти ни одного дела, где не применялась бы розыскная деятельность.

- Так с каким же чувством вы читаете поступающие с Тоомпеа новости, что правительственная коалиция хочет урезать возможности прокуратуры по части розыскной деятельности?

- В Эстонии существует разделение властей. Если законодательная власть посчитает нужным ограничить эти возможности для лучшей защиты прав человека, то ничего не поделаешь. Будем использовать другие возможности, станем действовать по-иному. В то же время, практика западных государств показывает, что без тайного розыска и прослушивания практически невозможно доказать преступления некоторых видов. Ведь, как мы видим в случае коррупции и наркопреступлений, даже по телефону ничего напрямую не говорят. Тут надо следить за людьми, анализировать их доходы. Почему, например, два человека, между собой вроде и не связанные, встречаются, а затем идут к другим людям что-то вместе обсуждать? Ведь за всем этим можно пронаблюдать только скрытно.

- Однако даже премьер-министр Андрус Ансип говорил, что все предприниматели, разговаривая по телефону, предполагают, что их прослушивают. Что об этом думать?

- Я указал бы тут на слова генерального прокурора, что скрытую розыскную деятельность используют менее чем в одном проценте всех уголовных дел. Если учесть, как много у нас политиков, бизнесменов и так далее, и разделить на них это число, то вы поймете, что никакого массового прослушивания не происходит. К тому же, получение разрешения на скрытую розыскную деятельность очень строго урегулировано, следственное учреждение должно убедительно доказать суду ее необходимость.

- В качестве прокурора вы бывали, например, и проигравшим в коррупционных делах. Насколько это больно, если вы долго и основательно работали во имя того, чтобы суд признал кого-то виновным, а также уверены, что речь идет о преступнике, – и тут вдруг следует оправдательный приговор?

- Это вообще не больно. Прокурор – не судья. Я представляю в суде свое мнение, и в Эстонии решение выносит все же суд.

- Есть ли в прокуратуре также такой неофициальный верхний предел того, насколько большая часть уголовных дел вообще может закончиться оправдательным приговором?

- (Смеется.) Абсолютно нет.

- Полиция тоже говорит, что у них планов нет, но если полицейский не выписывает штрафные квитанции пачками, то скажут, что ты не работаешь.

- Некоторые члены Эстонской адвокатуры утверждают, что в Эстонии слишком велика доля обвинительных приговоров. Только менее чем в двух-трех процентах случаев решение оказывается оправдательным. Опять же скажу, что решение ведь принимает суд. Наше дело – исходя из своего внутреннего убеждения и совести либо прекратить дело, либо передать в суд.

- Часто используется такой термин, как «подпольный мир». Что вы под этим подразумеваете?

- Эти слова звучат как-то так, будто речь идет о людях, прячущихся где-то в подвале или шахте и там вершащих свои дела. Но на самом деле речь идет о лицах, которые действуют скрытно, тайком от других. Они совершают преступления и не хотят показывать остальному обществу свои деяния.

- Речь идет об интеллигентных людях?

- В случае верхушки – да. Большинство из них кажутся интеллигентными и обладающими лучшей логикой, чем средний человек в Эстонии. Ведь удержаться на вершине тяжело, и там существует такая же конкуренция, как в других областях.

- Ваша мать долгое время работала судьей и была руководителем Вируского окружного суда. Ваше как юриста будущее было предопределено этим?

- (Смеется.) Абсолютно нет. То, что я пошел учиться профессии юриста, было полной случайностью. В то время, когда поступал в университет, существовала такая система, что при поступлении надо было указать свой первый и второй выбор. У меня первым была юриспруденция и вторым – экономика. Я поступил бы и туда, и туда. Но поскольку первым выбором была юриспруденция, то так и пошло. В действительности я поначалу вообще не хотел идти в университет, а хотел стать спецназовцем. Но получилось так, что поступил в университет с первой попытки, и карьера военного отпала.

- Занимаетесь ли вы сейчас каким-нибудь таким расследованием, которое могло бы удивить общественность, став достоянием гласности, – чем-нибудь вроде дела группы Ямбаева?

- Дело Ямбаева еще далеко не закончено. Это только начало, и там есть дела, которые могут оказаться довольно шокирующими для определенных кругов.