Школьные годы чудесные...

"Школьные го-о-оды чуде-е-сные!" Кто согласится со словами известной песни? Я уверена, что многие. Первая любовь - она очень часто именно школьная, первая настоящая подруга, коллективный побег с урока, снежки у школьного крыльца, общая, сближающая всех ненависть к математичке, любовь всего класса к харизматичному биологу, который летом выезжал в экспедиции ловить ядовитых змей. Это такая твоя, внутренняя школа, школа человеческих отношений.

Была еще и внешняя, полная обязательств и взрослых претензий. Тогда все было серьезно. Форма - непременно. Сережки еще можно, колечки - низя! Яркий маникюр - исключено. Губы в помаде? Анисимова - быстро умойся в туалете!

На уроках дети молчат - взрослые говорят правильные слова. Слова были только очень правильные всегда: "...вычитать и умножать, малышей не обижать - учат в школе, учат в школе, учат в школе".

А кто сказал, что правильные слова - это плохо? Мы в них до определенного возраста верили. А кое-что навсегда осталось записанным на подкорке. Например, то, что нет плохих и хороших наций и национальностей. В нашем классе были - грузин, монголы, татарин, евреи, болгарка, русские. Рядом со школой стоял дом, два подъезда которого были отданы иностранцам, приехавшим работать в Россию. Их дети учились с нами в школе, играли во дворе. Не зная ни одного слова по-русски, пытались общаться и очень скоро, без репетиторов и дополнительных уроков, начинали резво болтать, только иногда запинаясь в поисках нужного слова.

Правда, таких заминок не случалось в моменты детских разборок.

"Ты ка-а-азел!" - громко орал юный наследник дипломатов, поймав товарища по играм на жульничестве.

Никогда между нами не было разговоров о том, кто какого роду-племени, где работают и сколько получают родители. Это было неинтересно. Каждый сам завоевывал себе место под солнцем.

Было и патриотическое воспитание. В школе нам очень много рассказывали о войне, каждую весну приезжали из разных городов подшефные ветераны. И мы тащили из дома постельное белье и раскладушки, учили стихи и песни. И с огромным уважением относились к этим пожилым людям с медалями и орденами. Ветераны всегда плакали на нашем самодеятельном концерте.

А еще у нас был ежегодный конкурс "В гостях у сказки". Каждый класс должен был поставить какую-нибудь сказку и представить ее на суд строгого жюри. Делали все самостоятельно. В нашем классе сценаристом и режиссером бессменно была я. Власть моя была абсолютна: сама подбирала актеров, сама придумывала текст и трюки. Ну, и конечно, самую привлекательную, с моей точки зрения, роль тоже оставляла себе. Так, в 4 классе я играла девицу-красавицу. Но уже в восьмом сильно поумнела и триумфально изобразила на сцене Бабу Ягу. Мы всегда занимали первое место!

Еще нас принимали в пионеры и в комсомол. Все тоже было очень серьезно и даже приятно, но без особых эмоций. 80-85 годы были достаточно безыдейными, все рассказывали анекдоты про Брежнева, все пропускали мимо ушей многочисленные коммунистические призывы и откровенно ржали над программой "Время". Но оппозиция юных была такая снисходительно-мирная, выполненная в стиле хиппи, типа - что с них, старых пердунов, взять?

В те славные времена школа учила молодых, как надо вести себя в присутственных местах.

- Что это за танцы? - грозно вопрошала, негодующе вздымая мощную грудь, учительница литературы Крокодиловна. В миру - просто Кира Никодимовна.- Обхватит мальчик девочку в темноте, и что ждать после этого?!

Мы слушали, хихикая и думая о том, как мало известно Крокодиловне о настоящей жизни. Как же мы ошибались!
Однажды на летней практике (ну, помните, это когда летом ученики должны были две недели школу драить?) мы убирались в кабинете литературы. И Крокодиловна стала поднимать на шкаф какие-то книги. Как вдруг из-за рукава показалась обширная наколка. Мы замерли. Тогда - это вам не теперь. Наколок не было даже у мужчин, а уж у пожилой тетеньки! Эх, рассмотреть подробно мы ничего не успели: Крокодиловна быстро одернула задравшийся рукавчик. Но с тех пор время от времени мы с девчонками увлеченно сочиняли Крокодиловне портовую молодость и тюрьму за связь с иностранными моряками.
Нас в школе еще и учили. Кстати, достаточно добротно. Русичка, математичка без экспериментов и педагогических полетов, но честно и постоянно вдалбливали нам в головы знания. Мы этих учителей боялись и уважали. Никаких пререканий с педагогом или панибратства не было. Когда я в прошлом году увидела ролик о том, как ученик нахлобучил учительнице помойное ведро на голову, я поняла, что что-то не так в нашем королевстве. Да что там! Я просто очень испугалась и спросила у знакомой учительницы математики, бывает ли в их школе подобное.

- Что ты, - успокоила меня знакомая, - такого не было. Вот только есть один мальчик - он плюется во всех учителей, причем в лицо целится.

И еще очень часто теперь бывает, что учитель и ученик говорят на разных языках, в прямом смысле. Учительница одна мне рассказала:
- Попросила учеников найти в словаре слово " книжка", на второй парте мальчик тянет руку и кричит: "Нашо-ол, нашо-ол!"
Подхожу: "И что ты нашел?"
- Что ты просил, то и нашол: слово ки'шка!
- Смотрю - и правда: слово кишка'.
И таких учеников не два и не три в классе, а гораздо больше.

Впрочем, вернемся в прошлое. У нас тоже могли попытаться выразить свое неудовольствие учителю. Так, придя как-то в школу на контрольную по алгебре, мы увидели, что к ручке двери кабинета математики привязана за веревочку огромная дохлая крыса.

Наша бесстрастная математичка (до нас она учила курсантов в Суворовском училище) сходила в соседний кабинет, принесла ножницы, отрезала веревочку и унесла крысу с глаз наших. Контрольная, конечно, состоялась.

А еще мы убегали с уроков в десятом классе из-за непреодолимого коллективного конфликта с химозой. Химоза краснела, размахивала руками и орала, что уйдет на пенсию через месяц. Насколько я знаю, она работает в школе до сих пор.
Были педагоги, которых мы совсем не уважали. И за дело. Свой предмет они знали плохо, и дети их явно раздражали. Но таких было гораздо меньше.

Общая атмосфера в школе все же была достаточно тягостная. Утомляли ранние подъемы, сидение в течение долгих часов за партой. Грубость многих учителей: в те патриархальные времена с нами особо не церемонились. Слова "дебил"и "идиот" учителя использовали активно.

Был еще в старших классах мерзкий старый физрук, который, выбрав себе четырех худеньких и высоких учениц, заставлял их отдельно от класса отжиматься в комнатке для инвентаря. Мы были уже взрослые и дико негодовали. Но даже в голову не приходило пожаловаться родителям.

Не меньше раздражал и химик, который был в девятом классе, до химозы. Он всегда называл меня в классе по фамилии, заставлял ходить на дополнительные занятия. И после уроков, объясняя тему, ворковал:" Ты все поняла, Асенька?" Асенька-то все понимала в свои семнадцать, а чего сделаешь? Сидела и послушно кивала горемычной головушкой.

Каждый год в конце августа я начинала предаваться горю: скоро школа. С раздражением выслушивала рассказы папы о том, что он обожал свою школу, рассматривала его сочинение по истории, написанное в пятом классе. Десять страниц мелким почерком, тема:"Смерд и свободный крестьянин".Ближе мне была позиция мамы, которая никогда не любила присутственные места. Правда, может быть, такое отношение мое к школе было спровоцировано первой учительницей. Она не разрешала писать мне левой рукой, гордо заявив моим родителям: "Я не потерплю в своем классе ученицу, которая не умеет писать правильной рукой!" Она за эту левую руку грозилась отчислить меня из октябрят, позорила перед всем классом и посадила рядом с мальчиком, у которого из носа постоянно свисали зеленые толстые сопли.

До нее вокруг меня были только те взрослые, которых я любила. Поэтому, по инерции, пыталась любить и ее, свою мучительницу. Когда осенью случился День учителя, мои одноклассники пришли в школу с шикарными букетами и разноцветными свертками. Все же престижная английская школа на Патриарших. Мои же маргинальные родители и не подозревали, что в календаре есть такой праздник. Поэтому я, движимая желанием тоже поздравить учительницу, положила ей на стол пакетик с виноградом, который выдали мне дома на завтрак. Она же потребовала немедленно убрать ЭТО с ее стола. Наверное, именно в тот момент я навсегда разлюбила ее и школу.

С третьего класса я училась в Кунцево, в обычной школе во дворе дома. Но больше никогда не доверяла ни школьным учителям, ни их оценкам. Много и хорошого, и плохого было в школе. Но осталось стойкое убеждение: лучше с ней вообще не связываться. Образование все равно приходится добирать с учителями и из книг. Своих детей я в школу не отдала. И никогда об этом не пожалела. По крайней мере, они никогда не увидят, как унижают старенькую учительницу.

Предпоследний ряд, крайняя справа - это я.

(с) А. В. Николаева