Разные происходили необычные вещи во время Великой Отечественной с людьми, защищающими свою Родину. В том числе и чудесное спасение от гибели благодаря солдатским медалям.

Ниже подборка таких медалей плюс воспоминания сапера о везении во время войны...

Война сапера

"Меня отобрали в 8-й отдельный штурмовой инженерно-сапёрный батальон 2-й штурмовой инженерно-сапёрной бригады, которая входила в состав 3-й армии генерала Горбатова.
      Но до штаба бригады ещё нужно было дойти, и, пока мы с офицером шли в расположение части, стемнело. Решили заночевать: выбрали немецкий блиндаж. Расположились, задремали. А среди ночи немцы неожиданно начали обстрел, и нас накрыло прямым попаданием. Очевидно, все их окопы и блиндажи были пристреляны.
      Я даже не успел проснуться толком, как потерял сознание. Пришёл в себя, лежу примёрзшим телогрейкой к земле. Меня сначала посчитали погибшим, но, когда стал шевелиться, положили к раненым. Оказались сломаны рёбра и помята грудная клетка.
      Отправили в тыл, километрах в двадцати от фронта. Прикомандировали в роту собак-миноискателей. Отхаживала меня одна сердобольная женщина. Отлеживался у неё на печке, пил какие-то настои, отвары. Постепенно встал на ноги, и начались служебные будни сапёра.

      Сопровождали мы обоз с минами. Вдруг в конопляном поле заметили немецкий пулемётный расчёт. Один фриц стоит и потягивается на солнышке, другой рядышком сидит на бруствере.
      Я залёг, прицелился и из автомата дал очередь. Тот, который стоял, упал, а напарник его скорее бежать в лес. Я вдогонку стал стрелять, но вряд ли попал.
      Подошли мы ближе с младшим лейтенантом Кузнецовым - старшим обоза, смотрим, фриц живой. Поднимается на колено, бок в крови, лицо зелёное и говорит нам: "Я - русский. Из Новосибирска. Живу на улице Китайской". Номер дома называет. Странное чувство. Вроде свой, русак, а сам в немецкой форме, за пулемётом.
      Кузнецов говорит мне: "Добей его!" А я чувствую, что не могу вот так в упор стрелять в человека. Тогда лейтенант достал пистолет и со словами: "Именем Союза Советских Социалистических Республик" всадил ему две пули в голову.

       Вскоре после этого нас перебросили на Наревский плацдарм. Это уже сентябрь 44-го. Здесь были очень тяжёлые бои. Большие потери. Каждый день на наш берег переправляли тела погибших. Здесь их хоронили как положено. Ставили пирамидку деревянную, наверху - звёздочку, указывали фамилию на табличке.
      К тому времени я был помкомвзвода. А во взводе нас - 34 человека. Задач было много. Нас кидали то туда, то сюда. Вместе редко собирались. Мне поручали не только руководить постановкой мин, но и составлять карты минных полей.
      Примета была у нас: если немцы молчат, не стреляют, значит, где-то их разведка или сапёры работают. Если слегка постреливают, то это, скорее всего, означает, что сами они сидят в окопе второго эшелона, отдыхают, шнапс пьют или в карты дуются, а к спусковому механизму пулемёта на передовой верёвка протянута, за которую они периодически дёргают.
      Вот в одну из таких ночей, когда была тишина, мы вдвоём с напарником ставили противотанковые мины. Я ползу впереди, а Макаренко - земляк мой, сзади. Я ставлю, он маскирует дёрном, всё как надо.
      Возвращаемся, остаётся метров двадцать пять до нашей траншеи, как вдруг слышу, напарник мой кричит: "Ой, мамочка!" Я успел боковым зрением заметить, что какие-то две фигуры к нему метнулись. Прыгнул в окоп, там уже наши. Начали ракетами освещать, светло стало, а вокруг - ни души. Подползли к напарнику - а у него в горле нож.

          В ноябре 1944-го нашу сапёрно-штурмовую бригаду из 65-й армии передали в состав 8-й гвардейской армии, которой командовал генерал-полковник В.И. Чуйков. А это уже был 2-й Белорусский фронт маршала К.К. Рокоссовского.
       Сломили сопротивление врага и пошли дальше с боями: Кутно, Конин, Врешин, Скирневице. Потом - Познанская операция, где мы снова ненадолго застряли. Там была очень крепкая цитадель, которую снаряды не брали, нужно было в стенах делать брешь. Близко не подойдёшь - огонь плотный. Подкоп делать долго. Тогда у кого-то родилась идея: мы стали набивать бочки взрывчаткой. Выходило по 200 килограмм.
       Крепили к ним огнепроводный шнур, поджигали и пускали с горки под стены. Одна взорвалась раньше, а вторая прямо там, где надо. Образовалась брешь. Крепость взяли.
         Весной 1945-го вышли к старой германо-польской границе. Там висел большой плакат: "Воины, вот она, проклятая Германия" и дальше: "Пусть в вас не гаснет святая ненависть к врагу!" С такими пожеланиями и продолжали воевать.
       Впереди Одер и Кюстринский плацдарм. До Берлина всего 70 километров. Сам Кюстрин заняли достаточно быстро. По городу ещё троллейбусы ходили.
       А потом опять были тяжёлые бои. Сопротивление немцев не ослабевало. Приходилось всё, что перед фронтом находится, все постройки, сносить до основания! А ещё почва там плохая была: чуть копнёшь - и уже вода стоит. А зарываться в землю приходилось нам тогда частенько.

         Особенно запомнился один бой за местечко Альтухебан, на подступах к Зееловским высотам. Тяжёлый он был, ближний, ближе некуда - поэтому самый страшный.
       Мы тогда с ходу взять городок не смогли. Дома все крепкие, кирпичные. Залегли на окраинах, окопались - справа три наших танка подбитых. Утром глянул из окопа, а перед нами в нескольких метрах немцы. Они нас заметили и давай стрелять, мы отвечаем, а они в атаку поднимаются.
       Страшно стало, ведь расстояние-то всего ничего - лица видны. Спасло нас тогда, что ожил один из наших танков, казавшихся подбитым. Он несколько снарядов выпустил, атака захлебнулась. Но те немцы, что успели до нас добраться, подошли вплотную.
       И вот я помню момент: немец на бруствере с автоматом, в каске, морда злая и метров с трёх-четырёх в меня стреляет. Я нажимаю на курок, а патроны у меня закончились. Рядом лежит наш старшина убитый, Корышев, сталинградец, с автоматом в руке, но мне уже не дотянуться до него.
       Тогда мой сосед спас меня, уложил этого немца очередью. Почему тот немец в меня не попал, не знаю, только шапку мою прострелил. Вот, пожалуй, моё второе чудесное спасение.
       Перебрались мы в немецкие траншеи. Но я не добежал чуток. Огонь сильный. Упал в воронку. Рядом со мной наш солдат убитый лежит с пулемётом Дегтярёва. Часа два лежал рядом с ним. Хотел пулемёт забрать у него и не могу пошевелиться - пули рядом ложатся. Сколько лежать? Изловчился, прыгнул в траншею, там наши были.
        Подхватил я на ходу автомат немецкий (мой-то без патронов был), стал его осматривать, а мне командир кричит: "Жуков, что песенник разинул? Вперёд давай!". Заняли наконец окраины города, а у нас раненых много. Сложили их всех в подвале ближайшего дома.
        Кругом пальба, крики, стоны. Вдруг выползает откуда-то "фердинанд" и по подвалу, где были раненые, как зарядил прямой наводкой! Всем крышка, ясно. Был среди них и из моего взвода сержант Кудинкин из Ряжска Рязанской области. Он любил трофейные часы - носил по нескольку штук сразу на обеих руках. По часам его труп потом и опознали.

        Чтобы сломить сопротивление немцев, командование решило применить сверхмощный неуправляемый заряд, используемый обычно при разминировании. В простонародье его называли "Змей Горыныч". Очень серьёзная штука - накрывает большую площадь, и всё, что попало в сектор действия, уничтожается.
        Я, скорее всего, не расслышал команду на отход, и когда попал в зону поражения этого змея, было уже поздно. Плохо помню, что тогда происходило, потерял сознание. Говорить не мог, из ушей шла кровь. Потом узнал, что получил два или три перелома основания черепа.
       Меня загрузили в трёхколёсный трофейный санитарный автомобиль и повезли в тыл. Но машина попала под обстрел и перевернулась. В итоге я опять оказался на земле и почему-то без документов, видимо, санитары успели взять себе.
         Подобрали меня солдаты из комендатуры, когда бой утих. Один из них узнал меня, он был из соседнего 6-го штурмового батальона, командир у них, помню, был Королёв.
       Эвакуировали меня в тыл, в нашу часть - там старший лейтенант медик Корнилов и майор - женщина-врач. Осмотрели меня и сказали - надо отлежаться. Через пару дней я оклемался, даже начал говорить связно.
       Полежал ещё немного и сбежал в свою часть. Хотелось вместе со своими в Берлин войти. Тем более как раз накануне, 16 апреля 1945 года, нам зачитали приказ командующего фронтом: "Воины, мы потом и кровью заслужили право штурмовать логово фашистского зверя - Берлин". Ну как же там без меня!

           Дальше пошли мы на штурм города Шверина. Сидел я на броне самоходки, и тут мы на полном ходу свалились в ров. А я же только из госпиталя. Потерял сознание. Очнулся, глянул в небо, а над нами низко-низко самолёт немецкий Фокке-Вульф и лётчик как будто прямо на меня смотрит - такое было ощущение. Не стрелял, правда, немчура - наверное, боеприпасы кончились.
       Ну а дальше всё пошло своим чередом - вернулся к своим обязанностям сапёрным. Подошли к самому Берлину. Всё в дыму, в воздухе наша авиация - полное господство! Один немецкий реактивный самолёт, правда, был. Покрутился в гордом одиночестве и ушёл на запад.
       Сам город очень хорошо был укреплён. Улицы забаррикадированы. Фаустпатронщиков очень много было везде - от них большие потери танкам. Мы разминировали улицы и дома, взрывали баррикады, завалы, чтобы проход обеспечить.   Нас танкисты прикрывали, следили за окнами. Часто были такие ловушки: крепили фаустпатрон за спусковой механизм бечёвкой и другой конец на улицу - задел, идёт выстрел. Много так погибло наших танковых экипажей.
        В Берлине много каналов разных, которые затрудняли штурм. Мне запомнилось, как мы форсировали Шпрее. Начало мая. Раннее утро. В это время как ни странно тихо было. Нас, сапёров, перевёз на другой берег немец-капитан на своём кораблике. Никто не стрелял, даже удивительно. Правда, мы дымовую завесу применили.

       И вот мы уже перед рейхстагом. Стоим в каком-то парке. С нами тяжёлый танк и самоходка. Наблюдаем, как рейхстаг обстреливают. Стреляют только из автоматического оружия. Видел, как знамёна ставили: одно, второе, третье.
       А потом, когда победу объявили, и в самом рейхстаге был. Купол обрушен, следы пожара кругом. Говорили, это англичане его разбомбили. Ну а люди вокруг радуются кто как может: пляшут, поют, стреляют в воздух, обнимаются, кричат: "Ура, победили!"
       Подходит ко мне мой товарищ, высокий такой, Разуванов фамилия его. Обнимаемся с ним, поздравляем друг друга, а потом он и говорит: "Залезай ко мне на плечи и пиши". И кусок мела суёт. У меня вообще почерк красивый был.
       Все меня просили в роте конверты подписывать. Ну что я мог написать: "Гомель. Жуков!", а потом и за него что-то похожее.
       А ещё маршала Жукова видел. Он с генералами-союзниками разговаривал перед рейхстагом, а их снимали камеры. Нам по этому случаю приказали порядок навести, разгрести завалы. И мы вместе с пленными немцами битый кирпич убирали.

         Но война для сапёров на этом не закончилась. Много всяких задач, в основном по разминированию выполняли. Большинство солдат тогда думали, что раз Германия капитулировала, то и войне уже конец, расслабились, а жертв было ещё немало.
       Как-то в окрестностях Берлина, на фольварке полезли наши ребята на чердак. А оттуда - выстрел, и солдат наповал. Стали всё обшаривать. Зашли в дом, а там за столом сидят ещё четыре наших солдата. Мёртвые. На столе автоматы разобранные, видимо, оружие чистили, а охрану не выставили.
      Были и другие потери, но уже не от пуль. Нашли наши сапёры ёмкость со спиртом, разделили на всех по-братски. У моей фляжки крышка была плохо прикручена, всё вытекло. А ребята вечером выпили, в результате кто умер, а кто потерял зрение. Всего пострадало 22 человека. Мне опять повезло! Уже в третий раз.
        А до этого был ещё один удивительный случай. Как-то ехали мы в повозке, и вдруг по нам из танка выстрел. Снаряд прошёл у лошади между ног и рванул в поле, а мы успели в лесу скрыться. Вот так несколько раз чудом выходил живым! Как это объяснить - не знаю." - из воспоминаний сержанта-сапера Н.Т.Жукова.