Умирать не хочется, но придется: 6 признаков того, что нас гложет бессознательный страх смерти

Мы все умрем, и это действительно страшно. Человечество пытается справиться с этим страхом тысячи лет. Стратегии борьбы могут быть как продуктивными (например, научиться получать удовольствие от жизни в настоящем), так и деструктивными (вроде трудоголизма, который только убивает нас быстрее). Трудоголизм, косметология, сожаления, жертвенность, идеологизированность и ритуалы — психолог и ведущая канала «Назойливый вольный слушатель» Полина Михайлова рассказывает о 6 признаках неосознанного ужаса перед умиранием, понимание которых помогает принять жизнь такой, как она есть.

Человек — единственное существо, способное к рефлексии собственной смерти. Это знание плюс поведение самосохранения равно ужас, который преследует нас на протяжении всей жизни. Под давлением страха смерти мы стремимся создать в повседневной жизни иллюзию контроля (сожалеем о прошлом, берем все на себя, обвиняем себя в чужом выборе) либо сдаемся (перекладываем ответственность и занимаем жертвенную позицию). Это может проявляться в как в стиле жизни, так и в переживаниях.

1. Манипуляции с внешностью, скрывающие возраст

Например, закрашивание седины, пластические операции или крем от морщин. Следы времени во внешности, старость, болезни — все это ассоциируется с близостью смерти. Простейший ответ в таком случае — «не напоминайте». Люди могут не только быть одержимыми косметологией, но и не выносить разговоров о проблемах со здоровьем и даже изображений черепов. Как будто смерть не случится, если ее игнорировать.

2. Сожаления о прошлом

Бывает, что мы усиленно вздыхаем по поводу прошлого и думаем, что «должны были тогда вот так ответить тому хаму» или «не надо было говорить ей, что она мне нравится, тогда все было бы по-другому». При любом раскладе, что бы мы ни делали, можно найти ворох поводов для сожаления.

В погружениях в прошлое, как бы это ни было больно, есть масса преимуществ для нашей психики. Например, убегание от опасной реальности и ответственности за взаимодействие с ней. В реальности нужно делать выбор, а в прошлом можно покопаться — и избежать выбора, ведь прошлого не изменить.

В этих переживаниях закрепляется жертвенная позиция «если бы не те обстоятельства, я был бы счастлив, но теперь я несчастлив, и это все из-за тех обстоятельств». К тому же, в прошлом все уже случилось, там есть определенность; в реальности же определенности нет, она полна непредвиденных опасностей, и самая страшная из них — смерть. В прошлом же места смерти нет.

3. Патологический трудоголизм

Речь идет о патологической привязанности к работе, когда стремление к деятельной жизни выходит за рамки естественного трудолюбия и превращается в зависимость. Страдающий от трудоголизма человек чувствует постоянную тревогу из-за страха потерпеть неудачу, проиграть в конкурентной борьбе или показаться некомпетентным; он компульсивно стремится к одобрению окружающих, от мнения которых напрямую зависит его эмоциональное состояние.

Всемирная организация здравоохранения определяет трудоголизм как излишнюю опору на работу как исключительный источник идентичности и поддержки; при этом другие ценности, вроде семьи, друзей или здоровья, остаются без внимания.

Как это может быть связано с ужасом перед осознанием своей смерти?

Люди используют труд как щит от тревоги и неуверенности в завтрашнем дне. Работа делает жизнь человека более осмысленной и упорядоченной, расписывает ее по дням, неделям и месяцам, позволяя почувствовать власть над временем. Отсутствие временно́й структуры и конкретной цели способствует возникновению экзистенциального вакуума и вызывает чувство тревоги.

В труде человек учится и достигает определенного мастерства, что дает ему ощущение творческого успеха и наличия в жизни смысла. Без него может развиться ноогенный невроз — мучительный поиск в экзистенциальном вакууме хоть чего-нибудь ценного.

Когда баланс между трудом и любовью не соблюден, работа становится формой аддикции — навязчивой потребности, через которую человек убегает от реальности в альтернативное состояние. Оно выгодно тем, что в нем мы отвлекаемся от опасностей, которые несет реальность, и чувствуем больше иллюзорного контроля над своей жизнью.

Трудоголизм как патологическое состояние может развиться из-за:

• проблем в личной жизни — тогда работа заполняет вакуум, образовавшийся в отношениях с семьей или партнером;
• нереалистичной самооценки — тогда работа становится способом борьбы со страхом несоответствия общественным требованиям или страхом потерпеть неудачу;
• страха одиночества — тогда работа может быть способом отвлечения от него и всего, что с ним связано;
• страха общения — тогда работа может помочь избежать этого за счет сверхусердного труда в выходные и праздники, например.

Чрезмерный труд становится важным и часто единственным компенсаторным механизмом, который помогает справиться с эмоциональным хаосом, закрыть глаза на проблемы и придать жизни хоть какую-то гармонию.

Проблема в том, что механизм этот довольно хрупкий: любое событие «не по плану» выбивает человека из колеи, посягает на его идентичность и оголяет перед ним факт его смертности, который он всеми силами старается игнорировать.

Чтобы такого не случилось, нужно обрести дополнительную опору, которая будет поддерживать в трудные времена, и отыскать новый источник ресурса, но для этого придется обращаться к реальности со всеми ее непредсказуемыми угрозами. А это может быть страшно.

4. Перманентная жертвенная позиция

Суть этой позиции в полном снятии с себя ответственности и перекладывании ее на «более влиятельных» людей и обстоятельства. В чем смысл жертвенности как стратегии убегания от страха смерти?

В современной психологии распространено понятие локуса контроля — воспринимаемого источника собственного поведения. Люди с внутренним локусом контроля склонны принимать ответственность за свои действия и считают, что сами распоряжаются собственной судьбой. Люди с внешним локусом контроля, наоборот, рассматривают источник своих действий как внешний и полностью приписывают свои успехи или неудачи чему угодно, но не себе.

Когда человек делает выбор, это всегда в каком-то смысле необратимо; он закрывает одну дверь, чтобы суметь открыть другие. Необходимость выбирать и нести ответственность подразумевает, что пути назад нет и не будет. Человек может не выдержать такого давления и переложить этот процесс на внешние силы — чаще всего на кого-то другого.

В таком случае появляется ощущение, что этот кто-то и контролирует все, что происходит вокруг. Ребенок воспринимает родителя как всесильного великана-волшебника, рядом с которым всегда безопасно и предсказуемо; здесь ситуация похожа. Ради поддержания иллюзии человек способен принести в жертву очень и очень многое. Этот процесс, разумеется, происходит неосознанно, помимо воли.

Получается замкнутый круг: чем сильнее нас пугает реальность, тем выше наша потребность в иллюзии безопасности под крылом у другого; чем выше потребность в этой иллюзии, тем больше мы готовы принести в жертву ради нее; чем больше мы принесли в жертву, тем сложнее нам от иллюзии отказаться. Мы можем жертвовать даже собственным здоровьем, а в крайнем случае и жизнью, потому что потенциальная награда за это — освобождение от смерти.

«Я отдала тебе свои лучшие годы», «Я угробил на тебя все свое здоровье, и вот твоя благодарность?» — в этих способах манипуляции выражается разочарование от понимания бессмысленности жертвы и отсутствия той награды, на которую мы, не отдавая себе отчет, рассчитывали.

5. Вражда и приверженность идеологии

Немецкий социолог и философ Эрих Фромм считал, что главную трудность человеческого существования создает пропасть между свободой и безопасностью, которые вечно конкурируют между собой. Люди одновременно пытаются и убежать от свободы ради безопасности, и забрать свою свободу назад, потому что она составляет человеческую суть.

Свобода предполагает сосуществование разных вариантов мировоззрения, допуская и те, что противоречат выбранному нами для защиты от страха смерти.

Представьте: всю жизнь вы свято верите, что, следуя определенным правилам, можно обрести счастье в другой, вечной жизни, и это вас утешает. А потом вы встречаете человека, который утверждает, что вы придерживаетесь неверных правил и «другая жизнь» или выглядит совсем не так, или ее вовсе нет. Что вы почувствуете? Как вы отнесетесь к идее свободы каждого человека выбирать, каким правилам следовать?

Спокойно принимая право другого человека жить по-своему, вы будете вынуждены допустить свою неправоту: другой, вечной жизни может не быть. Получается, стремление к свободе угрожает вашей картине мира крушением, а за этим приходит осознание неизбежности смерти.

Все мы склонны делить мир на Своих и Чужих, отдавая предпочтение, конечно, Своим. Критериев разделения очень много: по общей территории, половой принадлежности, сексуальным предпочтениям, идеологии… Иногда даже по текстуре волос!

Для узнавания и выделения признаков Своих мозгу хватает минимального количества информации: чтобы почувствовать симпатию к человеку напротив, достаточно, чтобы он просто повторял наши движения. Происходит это с поразительной скоростью: например, для определения чьей-либо половой, расовой или какой-нибудь еще принадлежности и нашего к ней отношения достаточно 0,05 секунды.

Быструю автоматическую реакцию против Чужих можно отследить с помощью имплицитного ассоциативного теста, который определяет, с какими приятными или неприятными эмоциями у испытуемого ассоциируются люди определенной категории.

Мы способны разделяться даже по малейшим произвольным критериям.

Конкретную культуру — группу Своих — определяют ценности, убеждения, идеология. Это нематериальные категории, которые должны быть соотнесены с чем-то материальным: одеждой или украшениями. Так мы можем опознать Своего, например, по крошечному кулону в виде креста определенной формы. В отрыве от идеи, которую он символизирует, этот кулон не несет ценности, но мы знаем, что кресты носят христиане — и если мы относим себя к таковым, то человек с крестом воспринимается как Свой и вызывает больше доверия.

Дальше интереснее: символика наших ценностей становится ценной как таковая, начинает свою отдельную жизнь, и теперь уже не предмет символизирует убеждения, а убеждения — предмет. За символику люди готовы идти на смерть, потому что крест для них — уже не просто крест, а знак сообщества, которое защищает их от смерти. Вот такой парадокс.

Почему Свои и Чужие вообще враждуют?

В 1980-х социальные психологи Джефф Гринберг, Шелдон Соломон и Том Пищински сформулировали теорию управления страхом смерти (ТМТ), предполагающую, что почти вся человеческая деятельность направлена на защиту от тревоги, вызванной пониманием конечности жизни.

TMT утверждает, что активация мыслей о смерти усиливает благосклонность к представителям своей группы и негативную предубежденность — к представителям чужой. Об этом свидетельствует обесценивание и поведенческое избегание членов этнических, гендерных и сексуальных аут-групп (групп Чужих); негативные суждения о тех, кто нарушает социокультурные нормы, и позитивные — о тех, кто поддерживает; увеличение привлекательности тех, кто высоко оценивает мировоззрение человека, и снижение — тех, кто критикует; усиление представлений о своем этносе как об эталоне культуры и нравственности (этноцентрические установки).

Сторонники ТМТ объясняют ее социально-психологические эффекты тем, что переживание ужаса перед осознанием своей смерти заставляет нас защищаться от него. Так, мы либо относим смерть к неопределенному будущему, либо верим, что какие-то важные аспекты нашей личности ей не подвержены — буквально (в виде загробной жизни) или символически (в виде продолжения жизни в детях, идеях, творчестве). При активации мыслей о своей смерти (например, когда испытуемых просили написать эссе об этом) значение таких способов продления жизни сильно возрастает.

Итак, приверженность идеологии нужна для того, чтобы быть в Своей группе, чувствовать себя в безопасности и попытаться продлить свою жизнь за счет жизни идей. Вражда с Чужими — прямое следствие этого, и функций у нее может быть много: утвердить свою правоту, почувствовать в борьбе сплочение со Своими или «выполнить высшую миссию», в общем, насколько хватит фантазии. Ясно только, что эти два явления неразделимы, а объективные причины, кроме страха умереть, часто им и не нужны.

6. Ритуалы

Ритуал как выработанный порядок совершения какого-либо действия также отсылает нас к бессознательному страху смерти. Здесь можно говорить как о навязчивых ритуалах типа «сплюнь три раза через левое плечо», так и об условиях бессознательного контракта, выполнив которые, человек «обретет счастье».

Навязчивые ритуалы. Возьмем пример про левое плечо: скажем, человеку в голову приходят пугающие мысли вроде смерти близкого человека либо его собственной или мысли о сексе с кем-то, с кем спать нельзя (список можно продолжать бесконечно). Человек не знает, как на это реагировать, или убежден, что такие мысли — предвестник какой-то катастрофы или потери контроля над собой; его окутывает динамично нарастающая тревога, которая затем начинает подпитывать сама себя. Единственный способ выпустить напряжение и предотвратить катастрофу — постучать по дереву и строго определенное количество раз плюнуть через левое плечо, после чего наступает кратковременное облегчение.

Подобные ритуалы, навязчивые мысли и действия часто проявляют себя в тревожные времена, потому что дают нам ощущение упорядоченности и безопасности, пусть даже в мелочах. Так, желая через ритуал взять под контроль свой страх, свою жизнь и смерть, человек теряет ту часть контроля над жизнью, которая ему доступна.

Условия контракта. «Получу красный диплом / завершу пятьдесят сделок / построю карьеру — тогда заживу». Такое мировоззрение по существу религиозно, только культ продуктивности и успешности со своими особыми ритуалами заменили старых божеств.

В эссе «Молитвенный обход половичка» биолог Роберт Сапольски пишет:

«Ритуал… — утешительная структура. Мир правил, предписаний, требований и запретов — это мир, размеченный указателями. Религиозный ритуал не снижает тревогу, но помогает перейти от безымянного ужаса к ужасу, который измерен, взвешен и разделен. Есть огромное облегчение в том, что демоны, обуревающие человека, укомплектованы с подробной инструкцией по кормлению и уходу за ними».

Такое мировоззрение — попытка найти правильный путь в мире, в который нас выкинули без карты и компаса, обрести хотя бы иллюзорный контроль над реальностью, которая неотвратима, непредсказуема и перед которой мы все в конечном счете уязвимы. Ведь страшно осознавать, что мы контролируем на самом деле очень мало и при этом почти не имеем альтернатив. Ориентироваться в мире на ощупь сложнее и тревожнее, чем иметь пошаговый план по обретению счастья, пусть и порожденный фантазией.

Еще немного про контракт. Можно уйти чуть дальше в абстракцию и поговорить о контракте как о способе избегания жизни и всего, что с ней связано: любви, боли, близости, удовольствия.

Действуя по детально расписанному плану, мы можем откладывать жизнь на то время, когда план будет выполнен. Страх «жизни сейчас» можно связать с идеей неотвратимости расплаты за нее. Как будто откладывая жизнь, мы откладываем смерть.

Ирвин Ялом в книге «Мамочка и смысл жизни» проиллюстрировал это на примере кота, который доживал свою девятую жизнь в ожидании, грезя местью:

Автор: Что же ты делаешь весь день?
Кот: Я жду, пока меня не позовет сон.
А.: И это всё?
К.: Я жду.
А.: Это и есть твоя жизнь? Она тебя устраивает?
К.: Если принять во внимание альтернативу.
А.: Альтернативу? Ты имеешь в виду — не жить?

Жизнь кота, который во сне мстит третьему поколению одной из героинь, насквозь пропитана тоской. В измерении снов он остается бессмертным, но все, что он делает в действительности — ждет. Не живет, а просто существует в бесчувствии. Когда главный герой спрашивает: «У тебя осталась всего одна жизнь, почему ты не проживешь ее сполна?» — кот признается, что для него это просто слишком ужасно — взять и кончиться.

На вопрос кота о том, как же сам главный герой это выносит, тот отвечает, что именно смерть делает жизнь более драгоценной, придает ей особую остроту, горькую радость. Что для него лучше использовать все, что у него есть, не оставить смерти ничего, кроме выжженного изнутри замка:

«Больше всего страшатся смерти те, кто подходит к ней с большим запасом непрожитой жизни».

Да, мы боимся. Да, наша жизнь во многом строится вокруг страха смерти, но это нормально. Просто следите за тем, чтобы не оказаться у него в плену и удерживайте баланс между стратегиями борьбы с ним, чтобы не убить себя быстрее.

Вся проблема человеческой жизни не в том, что мы не состоялись или состарились — а в том, что умирать не хочется, но придется.

Источник