«Русская — значит виновна»: россиянку в Канаде посадили пожизненно и безвинно

Статус — лайфер. Так в Канаде называют тех, кому суд назначил суровое наказание — пожизненное лишение свободы с правом выхода на условно-досрочное освобождение через 10 лет. Людмила Ильина, которую обвинили в убийстве мужа, прошла через земной ад: пять тюрем разного режима. Год назад она вернулась в Россию и написала книгу «Русская — значит виновна».

Делу Ильиной в 2011 году была посвящена специальная передача программы «Проект Невиновность» на телевизионном канале (CBC), но в России об этой мрачной истории ничего не знали.

Со своим вторым мужем, американцем польского происхождения Збигневом Мичковски, Людмила познакомилась в Хабаровске, в далеком 1979 году, на Международном Тихоокеанском конгрессе. Он — профессор университета канадской провинции Манитоба, преподаватель политической географии. Она — кандидат наук, без пяти минут доктор иркутского Института географии Севера и Дальнего Востока. Он представился Тедом, поясняя в шутку: чтобы «не путать с Бжезинским».

— Я тогда занималась природоохранными проблемами в зоне Байкало-Амурской магистрали. Выступила с докладом, посыпались вопросы, — вспоминает Ильина. — Конгресс, как это принято, закончился брудершафтами. Тед подошел ко мне на банкете и рассказал, что часто бывает в Советском Союзе. Он очень хорошо говорил по-русски, учился в МГУ и защищал кандидатскую диссертацию у Юлиана Глебовича Саушкина по экономической географии, которого я тоже знала. Нам было о чем поговорить.

Он улетел в Канаду, но они продолжали общаться. Тед присылал симпатичной коллеге поздравления с праздниками на адрес Института географии: тогда не рекомендовалось вести личную переписку с иностранцами.

Ей — 40, он на 16 лет старше, но, как все иностранцы, выглядел моложе. Оба в тот момент свободны. Но Людмила не думала о замужестве.

— Я настолько была устремлена в науку, что не хотела полностью посвящать себя семье, несмотря на сорокалетний возраст. Думаю, что это было связано с поздним развитием. Я же ленинградский ребенок, дитя войны, поэтому физиология шла с опозданием, — рассказывает она. — У меня был человек, которого я любила, кстати, моложе меня на 5 лет, но ему мама запретила на мне жениться из-за разницы в возрасте. Потом я вышла замуж за мужчину, который очень долго добивался моей руки, и переехала в Москву, где меня пригласили в Институт географии РАН. Я работала над атласом «Природная среда и естественные ресурсы мира». Все это время нас с Тедом связывали дружеские отношения.

Брак оказался неудачным. Муж Иван, несмотря на ишемическую болезнь сердца, сильно пил. Людмила боролась как могла, даже в партбюро обращалась за помощью. Ничего не помогало, и она ушла. Снимала квартиру, на которую уходила треть зарплаты. Через пять лет после развода она узнала, что Ивана уже нет. Его нашли мертвым в ванне. Сначала рюмка водки, потом бутылка... Сердце остановилось.

Когда Тед приезжал в Москву, они с Людмилой всегда встречались. Он присылал ей приглашения от университета Манитобы, но ее не выпускали за границу. Говорили: «Вы не замужем, поэтому нельзя». Иногда документы просто «терялись». А в 1989 году неожиданно оформили визу.

Тогда прямых рейсов в Виннипег не было, пришлось лететь через Монреаль. Тед встретил Людмилу в аэропорту и сразу сказал: «Сейчас полпервого ночи, а в 5 утра мы едем на экскурсию в северную Манитобу!»

Вернулись через 12 дней, и встал вопрос: где остановиться московской гостье?

— У него был большой дом: цокольный этаж, три спальни, но сначала я снимала комнату по соседству. Однажды Тед устроил романтический вечер при свечах, — вспоминает Людмила. — Пригласил гостей. Когда все ушли, он признался: «Ты знаешь, чем дольше мы дружим, тем больше я понимаю, что дело идет к браку!» И все «по науке» разложил: мы оба одинокие, хотим создать семью, у нас много общего, будем помогать друг другу. Встал на колени, поцеловал мне руку и заплакал. Устоять было трудно. Я понимала: он человек хороший, добрый, любит меня.

— А вы любили его?

— Но я не умею вот так сразу. Потом на суде спрашивали: «А почему нет ни одной фотографии, где вы целуетесь?» Не привыкли мы на людях в нашем возрасте целоваться. Это сейчас все селфи делают. Мы по-другому воспитаны. Я сказала, что должна вернуться в Россию, а он ответил: «Пока мы не зарегистрируем брак, я тебя не отпущу!» Мы расписались, и я полетела в Москву. И только оказавшись дома, поняла: как же я одинока, как мне не хватает Теда!

Мама с сестрой восприняли новость о ее замужестве настороженно. На семейном совете решили: Людмиле пока лучше ездить в Канаду в научные командировки. Они с Тедом начали интересный проект «Компьютерный атлас России», собрали более 300 карт.

Людмила никому из московских коллег не рассказывала о своем заокеанском замужестве. Она организовывала мужу с помощью друзей-географов поездки на Алтай, в Якутию, на Дальний Восток. Регулярно летала в Канаду. Это была жизнь на чемоданах: три месяца там, три месяца тут. Но расставаться надолго каждый раз становилось все тяжелее, и Людмила наконец переехала к мужу. Начался новый отсчет ее судьбы.

Людмила и Тед. Пять счастливых лет вместе. До трагедии оставался год. Фото: издательство «Весь Мир»

— Мы были вместе шесть лет. Жили так, как я понимаю семейную жизнь. Получалось, что в нашем браке преобладала интеллектуальная общность. Если бы мы были моложе! А так… мне за 50, ему — за 60. Секс был, но, конечно, не каждую ночь. Однако на суде это прозвучало. Откуда они узнали, я не поняла. Мне сказали: «Вы не каждую ночь спали вместе, потому что у вас разные спальни». Да, у нас был разный биоритм. Я жаворонок, встаю в 5 утра и в 6 уже работаю за столом. А Збышек — сова, засиживался до глубокой ночи.

— Каким человеком был ваш муж?

— Он был импульсивным, но отходчивым. Честно скажу: ко мне он был очень добр, давал деньги на поездки в Россию и на дорогие экскурсии по США и Канаде. Моей маме помог купить квартиру в Москве. В этих вопросах он был очень щедрым человеком. А в мелочах мог проявить скупость. Рождение ребенка, юбилей, свадьба — в Канаде, как и в России, принято сбрасываться на общий подарок. Мой Тед возмущался: «Ну почему я должен давать деньги людям, с которыми связан просто по работе? Ладно бы 20 долларов, но они ждут от меня в десять раз больше!» Считалось, что профессор, который получает 100 тысяч (канадских долларов) в месяц, должен внести в общий котел двести. Я говорила: «Не жалей!» Он отвечал: «Не дам из принципа»! За это его недолюбливали.

…Шесть лет пролетели как один миг. А потом наступила, как говорит Людмила, «точка невозврата».

20 июля 1995 года Тед был жестоко убит. Людмила нашла его на пороге их дома в луже крови. Сразу вызвала 911. Для полиции она сразу стала подозреваемой номер один. Когда Людмила спросила об адвокате, ей сказали: «Зачем вам адвокат, если вы невиновны?»

Потом патологоанатом насчитает около 30 телесных повреждений, из них 19 на голове. Череп был проломлен. Со старым профессором расправились с помощью бейсбольной биты и неизвестного металлического предмета. Орудия убийства так и не нашли, несмотря на то, что полиция не один месяц рыскала по округе, а водолазы тщательно обследовали дно близлежащей реки.

— Помните первый допрос?

— Такие вещи не забываются. Допрос длился 16 часов без перерыва и закончился глубокой ночью. Ни адвоката, ни переводчика, ни воды, ни еды. Потом меня раздели догола, и женщина-полисмен обследовала каждый сантиметр моего тела, но не нашла ни единой царапины, ни одного синяка, ни капли крови. Ногти обрезали до мяса — искали биологические следы. Их не было. Но из свидетеля я быстро превратилась в обвиняемую. Главный аргумент: в доме, кроме меня, не было никого.

…Прокурор Джордж Дэнжерфилд настаивал на «хладнокровном, хорошо спланированном убийстве». Он все время повторял: «Она русской национальности, у нее российский паспорт, она ездит туда-сюда и может сбежать в Россию». На три месяца Людмилу бросили в тюрьму Портидж — самое страшное женское исправительное учреждение Канады.

В мгновение ока она лишилась всего. У нее не было больше ничего: ни мужа, ни дома, ни сбережений — банк конфисковал общий счет супругов. На следующий день после ареста Людмила потеряла работу в институте при университете Манитобы. А еще через сутки ее имя исчезло из списка профессоров, вывешенного перед главным входом в институт. Известный ученый, член мирового научного сообщества превратилась в убийцу.

Так выглядело место преступления. Фото: издательство «Весь Мир»

— Людмила, почему, попав в беду, вы сразу не связалась с российским консульством?

— Я с самого начала хотела, чтобы консулу сообщили о том, что со мной произошло. Но мои адвокаты, которым уже были заплачены деньги, запретили: «Только русских нам здесь не хватает! Сами знаете, какое здесь отношение к России!» Была середина девяностых, на Западе боялись русской мафии. Только в 2001-м я послала все документы в наше консульство. Консул навещал меня в тюрьме и позже, когда суд выпустил «русскую убийцу» на поруки под залог, который внесли наши с Тедом канадские друзья.

…Жернова карательной машины старательно перемалывали жизнь Людмилы в пыль. И не важно, что не было ни улик, ни свидетелей, ни орудия убийства, ни мотива. Местные газеты раздували историю о «русской женщине, вступившей в брак с богатым американцем и убившей из-за денег».

— Вам приписывали корыстный мотив?

— Они ведь не знали, что перед бракосочетанием я подписала брачный контракт, согласно которому я отказывалась от раздела имущества. По канадским законам я имела право на половину имущества вне зависимости от того, когда оно было нажито. Позже я подписала отказ и от пенсии мужа в случае его смерти. Поэтому с гибелью Теда я теряла все. Но мои канадские адвокаты не спешили озвучить эту информацию в суде.

— Вы пытались анализировать, что произошло той ночью?

— Сотни раз я пыталась это понять. В семь часов вечера я в последний раз видела своего мужа живым. Рано утром мне надо было лететь в трудную командировку в Ванкувер, на пять утра Тед заказал мне такси в аэропорт, а сам поехал в гости к своим друзьям Фабриковски. Я умоляла его не пить алкоголя, потому что он принимал транквилизатор, буквально на днях вернулся из длительной поездки в Польшу и не успел перестроиться к другому часовому поясу. Но, как потом выяснилось в суде, Тед все равно выпил 2–3 бокала вина. Согласно показаниям Фабриковски, он уходил из гостей, держась за мебель, а на велосипеде его качало из стороны в сторону. Как же можно было отпускать человека в таком состоянии?

…Как разворачивались события дальше, можно только предполагать. Скорей всего, кто-то подъехал на машине и вошел в дом с целью ограбления, но Тед оказал сопротивление, возможно, пытался преследовать грабителей, и его забили насмерть. Со стола пропали два бумажника — его и Людмилы. Выпотрошенное портмоне Теда валялось на улице в луже крови. Исчезли фамильные драгоценности, которые он накануне привез из Польши. А ближайшие соседи показали, что слышали в полночь звук отъезжающей на большой скорости машины.

— Было много несовместимых вещей, — размышляет Людмила. — На левой руке мужа остался огромный синяк с выходом на ладонь — в рапорте патологоанатома речь идет о мощном боксерском ударе, который Тед нанес кому-то из нападавших. На моем теле не было никаких кровоподтеков и повреждений.

Ее судил суд присяжных. Голоса разделились 50 на 50. В таких случаях вердикт не бывает негативным. Либо суд отменяют, либо решение выносится в пользу обвиняемого. Но нашу соотечественницу приговорили к пожизненному сроку за преступление, которого она не совершала.

— После первого суда я еще надеялась, что меня освободят. Друзья говорили: «Канада — демократическая страна. У нас все делается легально и никогда не посадят невиновного человека». Когда я поняла, что все кончено и меня посадят в тюрьму, я приняла огромную дозу таблеток. Попасть еще раз в тюрьму Портидж мне казалось хуже смерти. Но я не умерла.

Вторую попытку она предприняла, когда из Оттавы пришел отказ: суд отклонил апелляцию. Вошли две женщины и шериф с наручниками. «Можно мне попрощаться с друзьями?» — спросила Людмила и за их спинами незаметно затолкала таблетки в рот.

— На меня надели наручники и повели. Возле лифта я потеряла сознание и больше ничего не помню. В себя пришла в одиночке. Меня раздели, выдали негнущийся сарафан без рукавов. В камере был голый топчан — ни одеяла, ни подушки. Я просила об экстрадиции в Россию, но мне отказали.

— Людмила, вашу жизнь, наверное, осложняло и то, что вы не признали свою вину.

- Я была так твердо убеждена в своей невиновности, что не продалась бы ни за какие льготы и привилегии. Хотя в Канаде многие идут на сделку со следствием. Была нашумевшая история с супружеской парой. Они приглашали к себе подростков, которых муж насиловал и убивал, а жена снимала все происходящее на видео. Даже родную малолетнюю сестру привела и держала маску с хлороформом на ее лице.

Благодаря торгу между прокуратурой и адвокатом женщина выдала видео с условием, что ей вменят непреднамеренное убийство, за которое она получит 10 лет, а потом ее файл в компьютере будет уничтожен. Ее выпустили на свободу с условием не приближаться к подросткам и не заводить детей. Она полетела на Карибские острова, вышла замуж за миллионера с двумя детьми и забеременела. Попалась на том, что приехала рожать в Канаду. В роддоме ее узнали и отказались обслуживать.

— Вы прошли через пять тюрем. Что можете сказать о пенитенциарной системе Канады?

— Тюрьмы в Канаде очень разные. Самый страшный уровень — «максимум секьюрити», где убийцы сидят в полной изоляции при круглосуточном наблюдении. Сначала следят, чтобы осужденные ничего с собой не сделали, только после обследования психолога могут перевести в федеральную тюрьму. Там убийцы отбывают два года, и при хорошем поведении и признании своей вины их переводят в обычную тюрьму, где уровень «медиум секьюрити».

Людмила на прогулке во внутреннем дворике тюрьмы уровня «максимум секьюрити». Фото: издательство «Весь Мир»

— Какие там условия содержания?

- Мы жили в коттедже на 10 человек, у меня была отдельная комната с окном. Слежка ведется, но вы можете выходить во двор на прогулку и в главное здание, где библиотека, медпункт, спортзал.

При хорошем поведении, а лайферы, у которых впереди долгий срок, стараются изо всех сил, есть шансы заслужить перевод в «минимум секьюрити». Это тоже домики за двумя рядами колючей проволоки и рвом, но степень свободы больше: можно выходить на работу за пределы тюрьмы. Но все это не идет ни в какое сравнение с мужскими тюрьмами. Мужчины могут работать на стороне без всякой слежки и даже иметь личный автомобиль! У меня сразу отобрали водительские права. Когда я хотела их продлить, мне сказали: «Неужели вы думаете, что выйдете живой из тюрьмы?»

— Но вам даже разрешили навестить в Москве больную сестру, несмотря на статус лайфера.

— К этому моменту я уже вышла на «парол» — условно-досрочное освобождение. Это мечта всех заключенных. Когда моя сестра тяжело заболела, у нее была онкология, меня отпустили на три месяца в Москву. Парол-офицер Линда Хэм поверила мне и стала моим гарантом. Конечно, у меня не было ни малейшего желания возвращаться в Канаду, но я не могла нарушить слово и подвести людей, которые за меня поручились.

— Как удалось сохранить себя? Не сломаться, не сдаться…

- Пока я 8 лет до приговора «ждала» тюрьмы, я была пассивна. В это время со мной могли делать что угодно. Но когда я попала в тюрьму и стала бороться за свою жизнь, начала думать и анализировать. Если ничего не можешь изменить, нужно затаиться и изучать законы и правила страны, где ты отбываешь наказание. Если есть доступ к Интернету, надо не порнографию ловить, а работать на свое освобождение.

Меня уважали даже те, кто призван был ненавидеть, за то, что я, с их точки зрения, убийца, к тому же русская. Я знаю многое из того, чего не знают они.

К примеру, никому не разрешали из тюрьмы в библиотеку выезжать. Но я вычитала в подзаконном акте, что если речь идет о лайфере, чей родной язык не английский и не французский, — ему обязаны предоставить возможность для чтения и общения на родном языке. Так же с посещением церкви. Я выяснила, что это положенная привилегия, поскольку в тюрьме нет православного священника, и два раза в месяц меня возили на службу.

Мне так жаль Константина Ярошенко и Виктора Бута! Я бы им посоветовала: «Не рыпайтесь! Молчите! Играйте по их законам!» В уголовном законодательстве всегда может найтись щель. Если бы эти ребята работали на свое освобождение, как я, а в США законы гораздо либеральней, чем в Канаде, они уже были бы в России…

— Что еще помогало выжить?

— Работа. Без работы мозг умирает. Мне нужно было зарабатывать на телефонные звонки сестре в Москву, на витамины. В Портидже меня поставили на мытье туалетов, в тюрьме Гранд Вэлли я работала в швейной бригаде. Через неделю уже давала норму, а через месяц — две. Зарабатывала до 120 долларов в месяц.

— Как вам удалось вернуться домой?

— Сначала я подала прошение о выезде в Россию на три месяца по состоянию здоровья, но мне отказали. Я боялась, что мы с сестрой больше не увидимся. Новое прошение долго оставалось без ответа, а мне уже перестали платить пенсию. В конце концов разрешили выезд на три месяца после 28 ноября 2015 года. Я не могла так долго ждать и 21 сентября покинула Канаду. До последнего боялась, что снимут с рейса и наденут наручники. В Москву летела как в тумане.

— У вас по-прежнему двойное гражданство — России и Канады?

— От российского паспорта я никогда не отказывалась. И пока я все еще гражданка Канады, к сожалению. Хотелось бы, конечно, повидаться с друзьями, но в эту страну я никогда не вернусь. Я по-прежнему в статусе лайфера, и меня могут опять упрятать в тюрьму. Канада лишила меня всего — здоровья, научных проектов, пенсии. Я стала инвалидом. Хожу с трудом — кандалы резали вены на ногах.

Мне 77 лет. В Москве у меня нет своей квартиры. Живу у сестры на пенсию в 15 тысяч рублей. На скопленные в Канаде «похоронные» деньги купила летний домик, куда перевезла архив — мою историю, в которой еще не поставлена точка. Надеюсь, что когда-нибудь меня оправдают, пусть даже посмертно…