Что может быть естественнее, чем улыбка? Это мускульное движение, способное выразить целый спектр чувств, обычно кажется чем-то самим собой разумеющимся для человеческого общения. Однако в разные эпохи и у разных народов разные виды улыбки имели разный социальный смысл — например, в Европе до XX века демонстрация зубов подобала лишь низшим сословиям, а в искусстве символизировала потерю рассудка. Колин Джонс — о том, как менялось представление об улыбке и почему в современной мировой интернет-культуре она стала одним из главных и общепонятных знаков.

Улыбку на человеческом лице узнать легче всего. Кроме того, улыбнуться намного проще, чем изобразить на своем лице страх, гнев или страдание: для выражения этих эмоций требуются как минимум четыре лицевые мышцы, а для улыбки нужна всего одна — большая скуловая мышца в углу рта (хотя для искренней и радостной улыбки требуется одновременное подергивание глазной мышцей века). При этом улыбка подходит для огромного количества жизненных ситуаций: она может обозначать чувственное удовольствие и восторг, веселье и радость, удовлетворение, симпатию, соблазн, облегчение, стресс, нервное напряжение, раздражение, гнев, стыд, агрессию, страх и презрение.

Людям легко улыбаться. Лицевые мышцы, с помощью которых мы улыбаемся, развиваются уже в утробе матери, и ребенок сразу после появления на свет легко может успокоить встревоженных родителей. По всей видимости, улыбка появилась даже раньше человеческого вида. Известно, что многие человекообразные обезьяны улыбаются. Это позволяет предположить, что улыбка впервые появилась на лице нашего общего предка задолго до появления Homo sapiens.

Чарльз Дарвин в своей классической книге «Выражение эмоций у человека и животных» (1872) впервые описал улыбку большой обезьяны. Он также показал, что улыбка человекообразных обезьян обладает многозначительностью человеческого жеста: она может обозначать удовольствие (особенно при щекотке), но также и агрессивную самозащиту.

Иллюстрация из книги Чарльза Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных» (1872)

Похоже, улыбка была с нами всегда, она как бы внеисторична. Но это не совсем так. На самом деле у улыбки есть весьма увлекательное, хотя и подзабытое прошлое. И чтобы докопаться до него, нам нужно принять во внимание более общие культурные факторы. Многозначительность улыбки подразумевает, что, например, недостаточно увидеть, как кто-то улыбается, чтобы понять, что он имеет этим в виду. Всякая улыбка нуждается в расшифровке. В этом она напоминает подмигивание. Как отметил антрополог Клиффорд Гирц в 1973 году, подмигивание физиологически идентично непроизвольному подергиванию век, которое мы называем морганием. Чтобы подмигивание было понято как подмигивание, а не как моргание, тот, кто подмигивает, и тот, кому подмигивают, должны понимать культурные коды. И эти коды, конечно, могут очень сильно отличаться.

На Западе мы склонны признавать вариативность кодов с точки зрения многообразия эпох и культур: западное восприятие улыбки отличается от, например, японского и китайского. Улыбка имеет и хронологическую, и пространственную дифференциацию. В «архаичной улыбке», которую можно увидеть, например, на некоторых древнегреческих скульптурах, губы в самом деле сложены в улыбку. Тем не менее, классицисты скептически относятся к тому, что это знакомая нам современная улыбка. Возможно, она лишь подчеркивает здоровье и удовлетворенность. Иными словами, очевидно, что люди в древности улыбались, но мы не знаем, что они именно они этим выражали.

«Архаичная улыбка» (около 530 года до н. э. или современная копия). Музей Гетти, Лос-Анджелес

В Древнем Риме относились к улыбке по-своему. Например, в латинском языке не было различий между улыбкой и смехом: римляне довольствовались одним латинским глаголом (ridere) для того и другого. Только к закату Римской империи в язык вошло уменьшительное — subridere. Это слово происходит от существительного sub-risus (позже surrisus), «суб-смех» — тихий, приглушенный смех, ассоциировавшийся с насмешкой. Слово сохранило свою уменьшительную форму, отличающую его от обычного смеха, и вошло в романские языки в эпоху позднего Средневековья. Например, около 1300 года во французском языке появились слова, обозначающие смех как глагол, «смеяться» (rire), смех как существительное (le rire или le ris) и улыбку (sourire, от sous-rire).

Примерно в то же время и аналогичным образом итальянцы переняли ridere и sorridere, испанцы — reir и sonreir, португальцы — rir и sorrir, а провансальцы — rire и sobsrire. В кельтских и славянских языках специальное слово, обозначающее улыбку, появилось примерно тогда же, но было не латинским: датчане выбрали smile, а шведы — smila. Английский язык в конце концов заимствовал свое smile из верхненемецкого или скандинавского источника. Примечательно, что почти в то же время улыбка вошла в западную художественную традицию в виде знаменитого «Улыбающегося ангела», созданного между 1236 и 1246 годами и украшающего западный фасад собора в Реймсе на северо-востоке Франции.

Получается, что улыбка, которую мы знаем, была распространена в западном мире начиная с XIII века. Литература показывает, что в последующие столетия она уже вызывала многие из тех же чувств, которые она вызывает и в нашей собственной культуре.

Петрарка мечтал о «сиянии ангельской улыбки» своей возлюбленной, и хотя в сонетах Уильяма Шекспира можно найти не менее лирические строки, он знал, что «Можно улыбаться, улыбаться // И быть подлецом». Живопись эпохи Возрождения тоже переняла эту улыбку. Однако ее значение не всегда было кристально ясным — вспомним двусмысленную улыбку на губах Моны Лизы Леонардо да Винчи (1503–1517).

И все же если улыбка и бытовала в западной культуре с XIII века, она еще не была той же, что и у нас. Была одна важная деталь: улыбающийся рот на картинах западноевропейских художников почти всегда был закрыт. Зубы видны крайне редко. Можно просмотреть рисунки, картины и скульптуры, созданные до XIX века, и не найти ни одного примера «зубастой» улыбки, которая так распространена в наши дни. Конечно, есть картины, где рты широко открыты и видны зубы, но они неизменно вызывают негативные ассоциации.

Возникает соблазн объяснить это плохим состоянием полости рта у людей тех веков, не знавших правил гигиены. Однако скелетные останки с кладбищ позднего Средневековья свидетельствуют о том, что люди тогда меньше страдали от кариеса, чем в XVIII веке, когда на Западе сахар был массово введен в рацион. Причина сдержанной чопорности улыбки в эпоху, начатую улыбающимся ангелом из Реймса, по-видимому, объясняется все же культурными ценностями, а не биологическими недостатками.

На подобную манеру выражения повлияло три фактора. Во-первых, существовала тесная связь между открытым ртом и представлениями о «низшем». Лишь плебеи открывают рот — чтобы выразить ужас. Эта художественная условность отражала социальные нормы, существовавшие в светском или патрицианском обществах. Эти нормы были изложены в первой половине XVI века в двух весьма объемных трудах: «Книга придворного» мантуанского дипломата Бальдассаре Кастильоне (1528) и «О воспитании вежливости у детей» голландского гуманиста Эразма (1530). Оба настоятельно рекомендовали не открывать рот ни для чего, кроме удовлетворения основных биологических потребностей. Смейтесь, если нужно, но делайте это тихо и с закрытым ртом — это пристойно, прилично и вежливо.

Например, у «Смеющегося кавалера» Франса Халса (1624), как следует из названия, широкая улыбка, но его губы сжаты. В противном случае он бы потерял свой статус джентльмена.

Два этих основополагающих текста часто редактировались в течение следующих нескольких столетий и переводились на многие языки. Труд Эразма впервые появился на английском языке в 1532 году, а труд Кастильоне — в 1561 году (версия, по-видимому, известная Шекспиру). Хотя книги были адресованы придворным и школьникам, они охватили гораздо более широкую аудиторию, особенно благодаря распространенному в эпоху Ренессанса жанру книг о поведении, которые должны были показать читателям, как должны себя вести обходительные люди. Эти тексты были частью того, что немецкий социолог Норберт Элиас в 1939 году назвал «процессом цивилизации». Это была своего рода поведенческая революция, и одной из ключевых ее особенностей был контроль над отверстиями тела, особенно в общественных местах: рты во время еды должны быть закрыты, категорически запрещено плевать, носы должны оставаться открытыми, уши не надо щупать, а глаза не надо пялить. И категорически запрещено пердеть.

Уильям Хогарт, «Девушка с креветками» (1740–1745). Национальная галерея, Лондон

Несомненно, в реальной жизни эти правила часто нарушались. Но их нарушение обнаруживало низкий характер человека. Или же — и это было вторым фактором, как в искусстве, так и в жизни, — это говорило о потере рассудка. Широко раскрытый рот на картинах маркировал безумцев, но также и тех людей, рациональные способности которых подавлены страстями или низменными аппетитами. Поэтому зубы часто были видны на портретах детей. Хорошим примером является «Девушка с креветками» Уильяма Хогарта: она еще не достигла разумного возраста и не научилась быть вежливой. (Или, может быть, она была из низших слоев общества и никогда этому не научится.)

Третий фактор, объясняющий отсутствие «положительных» изображений открытых ртов в западном искусстве, связан с так называемыми историческими картинами, посвященными сюжетам из древней истории или Священного Писания. Люди на них часто изображаются во власти сильных эмоций, таких как ужас, страх, отчаяние, ярость или экстаз (духовный или плотский).

В XVII веке главный художник Людовика XIV Шарль Лебрен стремился кодифицировать условности, касающиеся изображения страстей в исторической живописи. Он опирался на скрытые нормы западного искусства, восходящего к античности, но также искал подтверждения своим идеям в передовой физиологии философа Рене Декарта.

Декарт утверждал, что шишковидная железа между глазами и за переносицей является «вместилищем души», расположенным внутри головы. По мнению Декарта, железа была местом, где формировались мысли и ощущения, и это влияло на приток «животных духов» к мышцам, включая, что немаловажно, мышцы лица. Для Лебрена это означало, что когда душа спокойна и безмятежна, лицо находится в совершенном покое. И наоборот, когда душа взволнована, это выражается на лице, особенно вокруг бровей, мышцы которых расположены ближе всего к шишковидной железе. Чем сильнее была страсть, тем сильнее искажались мышцы верхней части лица и тем ниже опускалась челюсть. Нужны были очень сильные эмоции, чтобы рот широко открылся.

Теории Лебрена получили широкое распространение в Европе с конца XVII века. Несмотря на то, что картезианский взгляд на душу впоследствии отошел на задний план, рисунки лиц из галереи выражений Лебрена оставались очень популярными. Действительно, на протяжении всего XVIII века и вплоть до XIX века копирование этих выражений было стандартным способом, с помощью которого художники-любители учились рисовать и раскрашивать лица. Эти выражения обнаружились и в других типах картин. Голландская жанровая живопись часто изображала пьяных людей, слоняющихся по гостиницам и тавернам, громко смеющихся или вовлеченных в спор. Зубы также появлялись на некоторых автопортретах художников, писавших себя в сардонической манере — традиция, восходящая к Рембрандту. Но обычный портрет по-прежнему продолжал придворную традиции молчания Кастильоне, Моны Лизы и «Смеющегося кавалера»

И так было до 1787 года. Ибо именно в этот год в Париже Элизабет Луиза Виже-Лебрен (родственница того самого Лебрена) выставила автопортрет в ежегодном салоне в Лувре (где картина хранится до сих пор). Держа дочь на коленях, она грациозно смотрит на зрителя и очаровательно улыбается, обнажив свои белые зубы.

Мадам Виже-Лебрен и ее дочь Жанна-Люси-Луиза, которую мать называла «Жюли» (1786). Фото предоставлено RMN-Grand Palais (Музей Лувра) / Мишель Уртадо

Мир искусства был просто шокирован. «Один элемент, который художники, люди с хорошим вкусом и коллекционеры явно не одобряют, — писал критик, — и который не имеет прецедентов, восходящих к Античности, состоит в том, что, когда она смеется, она показывает зубы…» В Париже конца XVIII века новое явление нарушало все нормы и условности западного искусства. Родилась современная улыбка.

Мадам Виже-Лебрен, возможно, инициировала нечто вроде художественной революции в преддверии революции 1789 года. Но есть предположения, что ее нарисованная улыбка отражала изменения, происходившие во французском обществе. Люди, похоже, в то время стали больше улыбаться. И Париж был в авангарде этого движения. Французская столица зарекомендовала себя как своего рода центр передовой литературы, задающий тенденции, которым следовала вся Европа. Та чопорная серьезность, надменность и неподвижность лица, которые ценились при королевском дворе в Версале, утратили свою привлекательность для более живой и динамичной культуры, зарождающейся во французской столице.

В салонах, кофейнях, театрах, магазинах и прочих публичных местах нормой стало более непринужденное поведение.

Более того, белозубая улыбка приобрела престиж благодаря культу чувственности, вдохновленному книгами Сэмюэля Ричардсона («Памела», «Кларисса») и Жан-Жака Руссо («Юлия, или Новая Элоиза»). Современных читателей этих романов обычно поражает огромное количество слез и рыданий: добродетель главных героев книг постоянно находится под угрозой. Но персонажи, что примечательно, часто показаны с возвышенной улыбкой на губах.

Подобные романы вызывали у читателей желание подражать их персонажам. Эта тенденция напоминает влияние на публику голливудских звезд и инфлюенсеров. Выведенная в романах добродетельная и возвышенная улыбка со здоровыми белыми зубами стала образцом для парижской социальной элиты.

Проявлять свои естественные чувства стало не только приемлемо, но даже желательно. Английские путешественники удивлялись тому, насколько часто парижане обмениваются улыбками при повседневных встречах. Город стал мировой столицей улыбок.

Если культ чувствительности вызвал у читателей романов желание улыбаться, то парижанам еще и посчастливилось все для этого обустроить — французская столица стала известным центром гигиены полости рта. По всей Европе (и во всем мире) до начала XVIII века уход за полостью рта сводился к неуклюжему ковырянию во рту, употреблению опиатов и беспорядочному вырыванию зубов. Теперь же в Париже появилися настоящий специалист по уходу за полостью рта: дантист.

Термин «дантист» был придуман в Париже в 1720-х годах. Он обозначал специалиста с хирургическим и анатомическим образованием, который использовал хитроумные инструменты для оказания стоматологической помощи. Стоматологи могли чистить, отбеливать, выравнивать, пломбировать и даже пересаживать зубы, чтобы рот был чище, здоровее и, если улыбнуться, привлекательнее. Европейские джентльмены во время своих грандиозных турне заезжали в Париж специально для того, чтобы починить зубы. Парижские газеты были переполнены рекламой средств по уходу за полостью рта и специальных инструментов. Наряду с зубочистками, скребками для языка, освежителями дыхания, отбеливателями и губными помадами, была там и зубная щетка — предвестник нашей улыбчивой современности.

Качество фарфоровых зубных протезов, изобретенных в конце 1780-х годов парижским предпринимателем Николя Дюбуа де Шеманом, предвещало бурный рост индустрии вставных зубов. В конечном счете это означало, что можно красиво улыбаться, не имея даже собственных зубов.

В этом контексте мы можем рассматривать портрет Виже-Лебрен как своего рода высокохудожественную рекламу парижской профилактической и косметической стоматологии и моды. Публичный показ портрета в Салоне обеспечил широкий резонанс: зрители как бы уносили новую улыбку с собой. Казалось, вот-вот наступит блестящее будущее.

Однако триумф парижской белозубой улыбки был недолгим. Ей пришлось ждать еще столетие, прежде чем воцариться во всем мире. Очарование улыбки Виже-Лебрен было сведено на нет французской революцией и новой политической культурой, считавшей этот вид улыбки непристойным. Еще до революции неоклассика бросала вызов культу чувственности. На эпических картинах Жака-Луи Давида, например, акцент был сделан на выступающих челюстях, жесткости лица и выразительных жестах. Этот стиль и возобладал после 1789 года. Действительно, во время террора (1793–1794) было не до улыбок.

Для революционеров улыбка отсылала к сладкой жизни, которой наслаждались избалованные аристократы при старом режиме. У истинных патриотов не было времени на пустяки, которые казались им насмешкой над республиканской серьезностью.

Кроме того, люди теперь ассоциировали открытый рот с французской революцией, и он чаще вызывал омерзительные и мелодраматические ассоциации. Например, государственный чиновник Жозеф-Франсуа Фуллон де Дуэ, который в 1789 году призывал жителей Парижа есть траву, если они не могут позволить себе купить хлеб, был обезглавлен, а его отрубленную голову носили по городу на конце пики, засунув в рот солому.

Согласно одной из интерпретаций, Гойя изобразил революционеров в виде бога Сатурна, пожирающего своих детей. Английские политические карикатуристы удвоили усилия по этому поводу, представив парижские народные массы как слюнявых каннибалов. Даже фарфоровые зубные протезы, которыми Дюбуа де Шеман одарил человечество, стали объектом саркастических насмешек английского карикатуриста Томаса Роулендсона.

Подобные образы захватили воображение европейцев, вытеснив воспоминания о более невинных временах.

Томас Роулендсон, «Французский дантист показывает образец своих искусственных зубов и искусственного неба» (1811). Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Кроме того, презрение к улыбке было связано с кризисом в сфере медицинских услуг. Революционное законодательство закрыло нишу в медицинской системе, которую занимали стоматологи, и после 1789 года во Франции больше не было предусмотрено обучение стоматологической хирургии. В течение столетия дантисты не имели институционального статуса и вскоре снова оказались в ситуации, когда они должны были конкурировать за клиентов с шарлатанами, пользовавшимися устаревшими методами.

Улыбка стала непопулярной более чем на столетие. Лишь в начале XX века она вновь вышла на первый план под влиянием целого ряда факторов. Улучшение качества стоматологии было важной частью мировой истории, и лидером был теперь не Париж, а Соединенные Штаты, где с начала XIX века ввели профессиональное стоматологическое образование. Тем не менее, как и в XVIII веке, триумф улыбки в США и во всем остальном мире был следствием как культурных тенденций, так и профессионализма стоматологов. Свою роль сыграли качественная реклама, имидж голливудских звезд и широкое распространение фотографии.

В начале XXI века распространение селфи и социальных сетей подтвердило, что самым предпочтительным выражением социальной идентичности является улыбка.

Технологии также помогли разрушить барьеры между разными культурами. Было подсчитано, что каждое пятое из более чем пятисот миллионов сообщений в твиттере, отправляемых каждый день, содержит эмодзи. Это лингва-франка глобализированной массовой культуры электронного века. Наиболее часто используемым из более чем трех тысяч доступных смайликов является «улыбка со слезами радости» — обновленная версия оригинального смайлика.

В 2019 году триумф современной (западной) улыбки оказался под угрозой из-за COVID-19. Внезапно улыбка скрылась под хирургической маской. И это отразилось на употреблении смайлов. Хотя «улыбка со слезами радости» сохранила первое место в мировом использовании, большую популярность приобрело лицо в хирургической маске — настолько большую, что Apple ноябре 2020 года сочла разумным изменить эмодзи в маске, добавив румянец на щеки и выразительные складки вокруг глаз, чтобы создать видимость улыбки под маской. Улыбка, казалось, оказывала отчаянное сопротивление. И действительно, похоже, что улыбка вряд ли потеряет свою культурную ценность и привлекательность. А спад пандемии во всем мире дает каждому лишний повод для нее.

Источник

Краткая история улыбки: от жутких босховских ухмылок до Гарольда, Скрывающего Боль

Почему древние скульптуры так странно улыбаются, а на старинных портретах и фотографиях так мало радостных лиц? Почему в эпоху Просвещения современных услужливых продавцов-консультантов приняли бы за алкоголиков? Изучаем историю улыбки, которая далеко не всегда считалась символом успеха и счастья.

Улыбка в Античности и Средние века

Самые древние изображения улыбки в европейском искусстве можно увидеть на лицах греческих статуй — молодых, как правило, обнаженных атлетов (куросов) или девушек в традиционных одеяниях (кор). Их обычно размещали в святилищах и на местах захоронений в Греции периода архаики (VIII–V вв. до н. э.). Коры и куросы высекались в строго определенных позах (прямой корпус, одна нога выставлена вперед) и с беспредметной улыбкой на устах. Такая улыбка, которая особенно часто встречается у статуй VI в. до н. э., получила название архаической.

Трудно сказать, кому или чему улыбаются архаические статуи. То, что выражения их лиц мало связаны с местами, где они стоят, лишь добавляет абсурда.

Возвышаясь над временем и смертью, древние статуи смотрят на современных исследователей будто бы с иронией.

«Почти у всех архаических статуй лицо озаряет улыбка, совершенно не зависящая от ситуации, которую изображает статуя, а иногда и наперекор всякой логике блуждающая на лице смертельно раненного, глубоко огорченного или озлобленного».

Борис Виппер, советский историк искусства

Странноватые улыбки статуй появились из-за особенностей техники скульпторов того времени. Сначала из камня вытесывали параллелепипед, а потом вырубали фигуру, одновременно прорабатывая все четыре стороны. Мастера стремились оживить образ, добавив чертам выразительности. Однако из-за того, что лицо обрабатывалось как плоскость, края рта и глаз уходили вверх, как на рисунке, а не вглубь.

К тому же на греческую культуру тогда сильно влияла египетская с ее геометрическими формами и фронтальными корпусами богов и фараонов. Так что архаическая улыбка и не должна была выражать радость: своим появлением она обязана чисто техническим причинам.

В греческом искусстве есть еще один важный тип улыбки — маска комедии. Как и маска трагедии, она берет начало в мистериях почитателей Вакха, покровителя виноделия и театра. Впрочем, эллинские теоретики искусства не считали эти жанры одинаково важными.

Аристотель полагал, что смешное — это «некоторая ошибка и безобразие», правда, безобидное и не причиняющее никому страданий.

Уничижительное отношение к смеху у эллинов распространилось на более позднюю культуру. Средневековые мыслители, опиравшиеся на работы античных авторов, считали комедию низким жанром, место которому на площади. «Лишние» ухмылки связывали с варварством и грехом. Так, на картине «Несение креста» Босха многие в толпе демонстрируют зубы, тогда как у Христа и святой Вероники губы скромно сжаты.

Тем не менее в средневековой культуре был свой тип улыбки — готический. Такую можно встретить у скульптур на надгробиях — вероятно, авторы не стремились к портретному сходству, а следовали определенному шаблону. Как и в случае с греческой архаикой, со скульптором могла сыграть злую шутку манера обработки материала. Вероятно, лица ангелов задумывались как одухотворенные, однако улыбка сообщила им неожиданно земные, почти лукавые выражения.

Пример готической улыбки — ангел с портала Реймсского собора

Тайна улыбки Моны Лизы

Намеренно изображать улыбку начали в эпоху Ренессанса, когда художники стали стремиться к большему портретному сходству и передаче индивидуальных черт. Итальянский портретист Антонелло да Мессина использовал этот прием, опираясь на опыт архаики. С помощью мимики он стремился добавить рельефа и оживить выражения лиц.

Антонелло да Мессина, «Портрет неизвестного моряка» (1465)

Говоря об улыбке в художественной культуре Европы, нельзя не упомянуть «Джоконду» да Винчи. Рассуждения об улыбке Моны Лизы стали расхожим штампом, а ее загадка по сей день не дает покоя искусствоведам, философам и мистикам. Но почему здесь вообще говорят о какой-то тайне?

Одним из первых эту улыбку воспел литератор Теофиль Готье (середина XIX века), назвав модель Леонардо «сфинксом красоты». В представлении Готье выражение лица Моны Лизы было вовсе не невинным:

«Ее улыбка обещает неизвестные наслаждения, она так божественно иронична…»

Сила его поэтического образа — красавица, в изгибе губ которой скрыта тайна влечения и любви — оказалась так велика, что слава улыбки Джоконды стала расти. Сперва она сводила с ума поэтов, а потом вошла в моду и в более широких, буржуазных слоях населения.

А вот авторы более ранних эпох отзывались о Моне Лизе спокойнее. Например, Джорджо Вазари считал работу да Винчи великой и отмечал невероятно тонкое мастерство, но улыбку Джоконды называл лишь приятной и очаровательной.

Образ загадочной, даже демонической женственности, которая заставляет приносить жертвы любви, забирая душу и не отдавая ничего взамен, создан романтиками XIX века.

Тогда же возникло представление о гипнотической, притягательной и буквально сводящей с ума силе картины, которое стало самосбывающимся пророчеством. Не зря в Лувре это полотно закрыто пуленепробиваемым стеклом: оно не раз становилось жертвой вандалов.

Безусловно, «Мона Лиза» отличается от других портретов эпохи. Существуют сотни трактовок ее привлекательности: например, это первый случай, когда в женском портрете отразились такой интеллект и личность.

«Именно необычайная интеллектуальная заряженность леонардовского портрета отличает его от портретных образов кватроченто. Эта его особенность воспринимается тем острее, что она относится к женскому портрету, в котором характер модели прежде раскрывался в совершенно иной, преимущественно лирической образной тональности».

Евсей Ротенберг, российский искусствовед

Дело тут не только в улыбке, однако она стала символом Джоконды. Между тем для картин да Винчи это не было чем-то из ряда вон выходящим. На его полотнах улыбаются, например, Иоанн Креститель и святая Анна. Тихие, мягкие улыбки персонажей Леонардо — такая же отличительная черта работ мастера, как и знаменитый эффект сфумато (легкая размытость контуров).

Леонардо да Винчи, «Иоанн Креститель» (1513)Леонардо да Винчи, «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом» (1508–1510)

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Дымка «Моны Лизы», мультимедийные манускрипты и годаровский голос с экрана. Как искусство удерживает наше внимание?

После Моны Лизы легкая загадочная улыбка на женском портрете стала допустимой. Например, в эпоху барокко Рубенс изобразил улыбающимися свою первую супругу Изабеллу Брант и придворную даму испанской инфанты Изабеллы Клары Евгении. Это деликатные, сдержанные улыбки без разжимания губ.

Питер Пауль Рубенс, «Портрет Изабеллы Брант» (1621)Питер Пауль Рубенс, «Портрет камеристки инфанты Изабеллы» (1623–1626)

Улыбки на классических полотнах

Слегка растянутые губы модели больше никого не шокировали. Но почему на классических портретах нет широких улыбок? По одной из версий, во времена, когда стоматология была почти недоступной, мало у кого были зубы, которые не стыдно показать.

Франсуа Жерар, «Портрет императрицы Жозефины»

Рассказывают, что возлюбленная Наполеона Жозефина де Богарне прославилась своей загадочной улыбкой как раз из-за запущенного кариеса: ей приходилось держать рот закрытым или использовать зубные протезы.

Новые зубы делали из фарфора или покупали у других людей: бедняк с удачной генетикой, для которого сахар был недоступной роскошью, вполне мог продать свои зубы, чтобы накормить семью.

Возможно, состояние рта действительно было одной из причин того, что люди на портретах улыбаются лишь слегка, но всё же дело было не только в этом. Причины неприязни к улыбке глубже.

В классической культуре улыбка «с зубами» считалась неприличной. Если в Средние века улыбка была чем-то греховным, то в эпоху Просвещения ее считали признаком неразумности. Предполагалось, что взрослый адекватный человек не ухмыляется почем зря: оставим это ярмарочным фиглярам, сумасшедшим и детям, которых еще не «исправили» школа, казарма или тюрьма.

Впрочем, на детских портретах тоже редко увидишь смеющихся малышей. Светские изображения детей, популярные с XV–XVI веков, представляли их как маленьких взрослых.

Георг Лишевски, «Общество курильщиков при дворе прусского короля Фридриха Вильгельма I» (1737–1738)

Достоинствами ребенка эпохи Просвещения считались разумность, рассудительность, благонравность, но никак не милая непосредственность (детство как самостоятельную категорию изобрели только к концу XIX века). В любом случае аристократическим отпрыскам, которым приходилось в тесных корсетах и со сложной прической часами позировать художнику, было не до веселья.

Парадный портрет вообще предполагал максимально серьезное отношение к позированию, ведь речь шла о статусе — да и сегодня люди делают «статусные» фото для профессиональных аккаунтов в соцсетях. К тому же по таким портретам потомки судили о внешности своих родственников. В конце концов, людям просто хотелось запечатлеть свое лицо таким, какое оно есть, со спокойной мимикой, без искажений (с поправкой на лесть живописца, которая выполняла роль фотошопа).

Таким образом, идеализированное представление о человеке, который транслировал свой образ в вечность, предполагало важность и серьезность. В жизни люди, конечно, и улыбались, и смеялись, хотя в высшем обществе это не слишком одобряли.

Дамы старались не смеяться громко и не сверкать зубами, чтобы не казаться вульгарными. Да и джентльмен, который ухмыляется по любому поводу, мог прослыть вертопрахом.

Улыбка «в тридцать три зуба» часто ассоциировалась с алкоголизмом и пороком. Как правило, хохочущих персонажей можно видеть в живописных жанровых сценках из жизни представителей низших классов — музыкантов, трактирщиков или веселых пьяниц.

Геррит ван Хонтхорст, «Скрипач с бокалом вина» (1624)Франс Халс, «Кавалер Рамп и его возлюбленная» (1623)

А вот порядочные голландские матроны на картинах того же Халса если и улыбаются, то куда более сдержанно.

Улыбки на фотографиях

На старинных фотоснимках, которые продолжают традиции парадного портрета со всем его идейным багажом, тоже почти не встретишь улыбающихся людей. Учитывая, что возможность вновь сделать фото могла представиться нескоро или вообще никогда, это было серьезным вложением ресурсов. Нужно было одеться в лучшее платье, принять торжественную позу, выбрать удачный ракурс и романтично смотреть вдаль.

Свои ограничения накладывала и техника: из-за долгой экспозиции требовалось какое-то время сохранять неподвижность. Однако со временем фотосъемка становилась доступнее и популярнее и люди всё меньше стеснялись улыбаться. Большую роль в этом сыграла компания Kodak, массово производившая фотоаппараты.

Общество становилось демократичнее, классовые границы стирались, и ценность чопорного выражения лица и важных манер постепенно сходила на нет.

В первой половине ХХ века настороженное отношение к улыбке еще было заметно.

В повестях П. Дж. Вудхауса о Дживсе и Вустере легкомысленный Берти Вустер постоянно ухмыляется, а его тетушки, олицетворяющие старые традиции, в таком не замечены. Дживс позволяет себе разве что ироничную полуулыбку — знак сдержанности и респектабельности.

Как у Мэрилин Монро

Свою лепту внесла реклама стоматологических услуг. Белозубая улыбка символизировала благополучие и принадлежность к высшему классу, говорила о привлекательности и умении располагать к себе. Речь уже шла не только о здоровье, но и о красоте: выпрямлении, отбеливании, накладывании виниров. Важными клиентами этой индустрии стали кинозвезды. Так появилось понятие «голливудская улыбка», которое и сегодня описывает идеальный зубной ряд.

Джанет Гейнор, первая американская актриса, получившая «Оскар»

Еще одно расхожее выражение, связанное с американскими фотоулыбками, — «Скажите сы-ы-ыр». Впервые оно появилось в начале 1940-х на страницах американской прессы. Посол США в СССР Джозеф Дэвис писал в своей книге «Миссия в Москву», что проговаривание слова cheese, позволяющего губам растянуться, помогало ему выглядеть доброжелательным на фото.

Сегодня редкая коммерческая фото- и видеосъемка обходится без широких улыбок.

Вера маркетологов в то, что открытая улыбка уместна в любой ситуации, порой приводит к нелепостям: счастливые семьи со стоковых фото улыбаются так, словно приняли эйфоретик, а женщины расплываются в блаженстве, съев ложку йогурта.

К тому же наши зеркальные нейроны не проведешь. Недостаточно убедительная игра актера тут же отзывается острым несоответствием и рождает противоречивые сигналы. Так появился мем про Гарольда, Скрывающего Боль: натянутая улыбка пожилого мужчины говорит о чем угодно, только не о радости.

Венгерский электрик Андраш Арато, прославившийся в сети как Гарольд Hide the Pain

Однако, невзирая на отдельные «перегибы на местах», открытая улыбка уже не символ глупости и порока, а демонстрация открытости и симпатии.

«Улыбнись, не делай сложное лицо»

Современная концепция «хорошей» улыбки возникла довольно поздно. Значит ли это, что раньше люди испытывали другие эмоции? И одинаковы ли они для всех?

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Что такое I-movie и зачем люди снимают кино про самих себя

Авиарежим от новостей. Как безопасно путешествовать в этом году

Граф, Луна и божество. Сможете составить команду, чтобы спасти мир?

Каждая наука отвечает на эти вопросы по-своему. Принципиально различаются «природный» и «культурный» подходы.

1. Этологи считают, что человеческая улыбка универсальна.

Еще Дарвин в работе «Выражение эмоций у людей и животных» доказывал, что переживания у всех народов во все эпохи проявляются одинаково. Психолог Пол Экман провел эксперимент: он показывал фотографии людей с разными эмоциями представителям разных народов мира, и оказалось, что одни и те же базовые эмоциональные переживания, включая радость, характерны для всех.

Согласно концепциям этологов, улыбка и смех у людей развилась из мимических демонстраций у обезьян. Хотя разные виды показывают зубы в разных случаях:

• для социальной игры или игровой борьбы — аналог дружеских шуток,
• чтобы продемонстрировать подчинение — своего рода заискивающая улыбка перед начальником,
• чтобы утешить напуганных низкоранговых особей: «Всё в порядке, малыш».

Исследователи поведения настаивают, что улыбка человека — это укрощенная агрессия, редуцирование насилия.

Многие животные показывают зубы, демонстрируя, что не пускают их в ход, хотя могли бы. В народных увеселениях, противопоставленных официальной «безулыбочной» культуре, всегда ощущался дух древних дионисийских празднеств.

«Американский психопат» (2000)

2. Культурные антропологи полагают, что природа улыбки не в генетических программах, а в особенностях культуры.

Так считал, в частности, Рэй Бердвистел, основатель науки кинесики о невербальных способах взаимодействия.

С этой точки зрения мимика вообще не дает объективной информации о том, что чувствует человек. Когда жителям Папуа-Новой Гвинеи показывали фотографии с разными эмоциями, они воспринимали традиционное для западного мира выражение ужаса как агрессию.

Даже мимика во время оргазма у западных и восточных людей разная: азиаты растягивают губы, а европейцы округляют глаза и рот.

А вот боль проявляется одинаково — вероятно, потому, что тема страданий меньше насыщена культурными условностями, чем секс.

В пользу «культурной» точки зрения говорит и то, как различаются символические значения улыбки даже у более близких народов.

Светские улыбки в России появились примерно в XVIII веке как часть этикета, куртуазной практики, уже распространенной при французском и английском дворе. Тем не менее на Западе русских до сих пор считают обладателями resting bitch face и пишут статьи о том, почему русские никогда не улыбаются.

В свою очередь, жители постсоветского пространства подозревают улыбчивых западных соседей в неискренности и даже некоторой придурковатости. И дело тут не только в печати социализма, но и в глубоких культурных различиях, связанных с тем, как трактовали телесность западная и восточная церковь.

Впрочем, англосаксонская культура улыбки тоже меняется. Если в ХХ веке улыбнуться незнакомцу означало быть приветливым, то сейчас это вызывает настороженность у молодежи: улыбку могут расценить как нарушение личных границ, а то и как харассмент.

В нашем мимическом поведении есть как врожденные компоненты, так и привнесенные. Улыбка — это врожденная форма поведения, она формируется еще у младенцев как ответная реакция на лица людей. Другое дело, что с возрастом мы учимся ею управлять. Тут уже в дело вступает культура, которая способна практически полностью подавить улыбку — например, сделав ее социально невидимой.

18 видов улыбок

Этолог Ирениус Эйбл-Эйбесфельдт выяснил, что по-настоящему инстинктивным является только одно мимическое движение — когда мы неосознанно поднимаем брови, встретив знакомого. Длится это примерно 160 мс. Вскидывание бровей демонстрируют даже дети, слепые от рождения, услышав голос приятного им человека.

С улыбкой всё сложнее. Если бы наши переживания напрямую отражались на лице, мы не могли бы обманывать других людей, играть в театре и кино. Кроме того, улыбка — это не непроизвольная реакция вроде покраснения: мы можем скрывать ее или улыбаться специально. А с другой стороны, попробуйте сдержаться, если вас что-то искренне умиляет, смешит или радует!

Более того, не все улыбки одинаковы. Еще в XIX веке французский анатом Дюшен де Болонье заметил, что намеренная улыбка и улыбка удовольствия «работают» по-разному. Окологлазничная мышца, которая подтягивает кожу со скул и лба к глазу, работает автоматически, а большая скуловая мышца, тянущая уголки рта вверх, подчиняется нашей воле.

А в 1990 году американские ученые выяснили, что истинную и ложную улыбки контролируют разные отделы мозга.

Психолог Пол Экман выделил целых 18 видов улыбок. Кроме «истинной» — улыбки удовольствия, связанной с приятными эмоциями, есть еще и множество фальшивых, включая смущенную, наигранную, заискивающую.

Можно ли тогда сказать про актеров, что они улыбаются неискренне? Про хороших, вероятно, нет. Не зря многие представляют себе что-то печальное, чтобы сыграть грусть, или забавное, чтобы рассмеяться (иначе получится тот самый Гарольд, Скрывающий Боль). Некоторые и вовсе идут на суровые психологические эксперименты, чтобы сыграть убедительнее. Система Станиславского и «актерский метод» основаны на вживании в роль через активацию эмоций.

Таким образом, совет улыбаться, когда грустно, не так уж плох. Ведь для этого нам придется действительно подумать о чем-то хорошем, а улыбка, в свою очередь, вызовет позитивные эмоции.

Источник