Пишет Алексей Иванов: Расти в девяностые в Нарве было довольно интересно, но получить такой опыт еще раз я бы, пожалуй, не хотел. Кругом была сплошная пелевинщина, все рушилось, старому на смену приходило новое, которое, впрочем, тоже надолго не задерживалось и куда-то стремительно исчезало. Мой отец занялся бизнесом и некоторое время с переменным успехом торговал пуленепробиваемыми жилетами. Абсурд ситуации дошел до меня только много лет спустя, когда все более или менее устаканилось, и теперь это вспоминается с улыбкой.

Детская жизнь была тогда довольно босоногой и от этого совершенной — как я уже говорил, вокруг все время что-то рушилось, но даже то, что вокруг были напряженные взрослые, никак не могло выветрить из нас детский оптимизм. Нам казалось, что пока мы подрастем, все еще тридцать раз изменится и вот прямо сегодня нам точно не о чем переживать. Было эдак — стало так, потом будет еще как-нибудь по-другому. Наверное.

Первый срез общества, в который я попал в Нарве, был компьютерным клубом с пафосным названием Galaxy, находился он в нескольких шагах от городской библиотеки. В общем, можно сказать, что тусоваться в конце девяностых молодежи было особо негде, и эта компьютерная дыра стала для нас и штабом, и казармой, и лазаретом. Многие товарищи, с которыми я там познакомился в нежном возрасте, до сих пор не исчезли с моего горизонта: один, знаток чит-кодов, стал журналистом, второй, любитель файтингов, — широко известный дантист, третий, приверженец массированных танковых атак, грызет в Тарту семиотический гранит. Гораздо больше, конечно, тех, кто пропал, исчез и никогда не всплыл на поверхности новой эстонской жизни.

Особняком среди граждан нового виртуального мира стояла компания братков, которые кормились на огромной очереди автомобилей, отправляющихся в Россию. Уж не знаю, что и как они конкретно там «решали», но периодически их сдувало из-за компьютеров, где они играли в один и тот же уровень одной и той же игры годами, они исчезали, чтобы через час или несколько десятков минут появиться вновь и «продлить еще на часик». Имен их никто, конечно, не помнит, и что с ними стало — никто не знает. Есть подозрение, что ничего хорошего. Тем не менее, именно эта банда впервые в жизни наглядно показала мне, что Нарва может и должна наслаждаться благами своего географического положения.

Вмиг все оказалось очень серьезно, но нас об этом никто не предупредил, и теперь мы оказались неэстонцами в стране эстонцев.

Об Эстонии и своем месте в ней мы не думали класса до восьмого. Эстонцев мы встречали только на уроках эстонского языка, да и то не всегда. Несколько лет язык мне преподавала тетя неопределенной национальности с каким-то неопределенным акцентом, но явно не эстонским — по всей видимости, продукт братства народов. Экзамен в 9-ом классе мы сдавали, чувствуя, что где-то по дороге в эту комнату с экзаменатором нас обманули. Вмиг все оказалось очень серьезно, но нас об этом никто не предупредил, и теперь мы оказались неэстонцами в стране эстонцев. Естественно, продравшись с грехом пополам через пересказ текста, написание письма и вихрь головоломок, заваренных на 14 падежах, мы про это забыли — впереди ждало первое «почти взрослое» лето. И про Эстонию мы снова забыли. Она была далеко — где-то в Тарту и Таллинне. Питер и тот был ближе и доступнее.

2001

Я учился в 10-ом классе, когда в дом ворвалась геополитика. Придя домой после школы, я застал старшего брата с квадратными глазами: по CNN показывали Манхэттэн — сильно чадило, а репортер истерил страшным образом. Попадание второго самолета в башню мы смотрели в прямом эфире. В голове это все тогда не очень умещалось, но стало ясно, что мир изменился снова и никогда уже не будет прежним. Я на тот момент все еще был нарвитянином — находился в некоем лимбо, когда и русским уже не был (говорил я не так, как русские-русские, во множестве приезжавшие на лето в Нарва-Йыэсуу), но и эстонцем, конечно, не стал: «мама, папа, яблоко» — примерно на таком уровне я владел языком.

К выпускному экзамену по эстонскому языку мы с приятелем подготовились очень хорошо: наладив отношения с нашим учителем, мы в уговоренный час получили ответы на тест, и дальше все было уже делом техники. Обманутые стали обманщиками, и впереди нас ждал Тарту или, как мы его до сих пор называем, Солнечный город. Забегая вперед, скажу, что из амбициозного плана получения мажорного политико-управленческого образования ничего вышло, но один случай стоит описать отдельно — это, опять же, было столкновение с Эстонией, о которой я по-прежнему мало что знал.

Наша специальность riigiteadus была славна тем, что я оказался первым русским, поступившим на нее за последние три года. Комизм ситуации был в том, что когда в торжественной обстановке нам выдавали зачетки, какой-то важный дядя, выкрикивавший наши имена, умудрился переврать мою фамилию, сделав в ней две или три ошибки. Оказывается, не только я не знал ничего об Эстонии, но и она информацией обо мне практически не располагала. Через несколько дней я аккуратно посетил организационную встречу нашей группы по поводу посвящения в студенты или какого-то подобного ритуала. Командовал парадом здоровенный блондин в футболке Estland. Мне стиль не понравился, и я так же тихонько покинул последний ряд, сделав вид, что ошибся дверью.

2004

Дальше родная-неродная страна потребовала отдачи долга. Скептически настроенная эстонка в кохтла-ярвеском военкомате вежливо поинтересовалась, где бы я хотел служить, и после того, как я ответил, что неплохо было бы тянуть лямку в Таллинне, распределила меня в Тапа. О Тапа я знал только шутку про газету Tapa kommunist, но понял, что очень скоро мне придется познакомиться с этим местечком поближе.

Обманутые вновь решили стать обманщиками и служить напоказ по совести, но с фигой в кармане.

Фото facebook

В общем, в январе 2004 года я оказался в рядах эстонских артиллеристов. Служба была веселой, так как русских в части оказалось примерно столько же, сколько и в среднем по больнице — процентов 30–35. Обманутые вновь решили стать обманщиками и служить напоказ по совести, но с фигой в кармане. Как-то так просто вышло, что косить никто особо не старался, но и торопиться отдавать родине долг никто из русскоязычных тоже не стремился. За восемь месяцев только пара человек озаботилась освоением государственного языка, и я оказался в их числе, ибо здраво рассудил, что бороться за свои права проще на языке начальства. Которое, кстати, национальный вопрос заботил мало, если вообще заботил. Здесь я познакомился с хуторской Эстонией, которая оказалась совсем не похожа на Эстонию городскую. Хуторские сынки оказались людьми подозрительными, злопамятными и самое главное, что у нас не укладывалось в голове, —они без конца на нас стучали. В ситуации, когда в ответ стучать по носам вроде бы нельзя, мы переживали со страшной силой, ибо правила игры предлагали нам либо пользоваться теми же приемчиками, на что мы категорически не могли пойти, либо молчать в тряпочку и постоянно оглядываться.

Но были и светлые моменты: приезжая в увольнение в Нарву я держал путь в один из ресторанов, где трудился мой хороший приятель, и там, светя лысой башкой, я грубо нарушал устав, выпивая стакан пиратского рома. Никакие окопы не вытравили из меня нарвского космополитизма. В ожидании дембеля я потихоньку строил планы, ведь кроме НАТО, куда мы вступили годом раньше, свои двери открыл и ЕС. Возможность безвизового путешествия манила, и уже к лету следующего года наша небольшая компания — человек 10 сверстников — оказалась на улицах Дублина. Тут я и стал эстонцем.

Дело в том, что в Западной Европе национальность определяется паспортом — и  баста. В В Ирландии гражданин Эстонии — эстонец, несмотря на то, что в Эстонии он эстонцем не является. Отсутствие этих зазеркальных штук, к которым мы так привыкли здесь, заставило меня по-новому взглянуть на родную страну. Немало мне в этом помогли и сами ирландцы, которые очень свято чтут свою историю, особенно ту ее часть, где они борются с англичанами за свою свободу. Разве что, завоевав ее, они быстро успокоились и стали с «ненавистными бриттами» делать нормальный такой гешефт без каких-либо истерик и исторических стигм.  

2007

После пары лет забугорной жизни, пропитавшись духом истинной демократии и зрелого гражданского общества, где люди ходят с демонстрациями по любому поводу, а политики делают из этого выводы, я собрался домой. Немного устав от большого города, я нанялся в редакцию «Нарвской Газеты», с коллективом которой я был хорошо знаком еще по подработкам в школьные и студенческие годы и, собрав сумку, рванул в Ригу. До Тарту я добрался теплым апрельским днем, который запомнился массовыми гражданскими беспорядками, полицейским произволом и даже трупом. Мечты о спокойной работе в провинциальной газете в стране, где «ничего не происходит», сдуло будто ураганом, и я вместо родины очутился в совершенно незнакомой мне Эстонии. По долгу службы 9 мая 2007 года я оказался в Таллинне и поразился тому, насколько сильное напряжение висело в воздухе, который, казалось, можно было резать ножом. Все результаты того дрейфа, который сближал обманутых и обманщиков последний десяток лет, оказались перечеркнуты, и каждая газетная передовица, каждый заголовок добивал это рахитичное  дитя интеграционного процесса. Сам процесс, как выяснится через несколько лет, был подобен суслику из анекдота: его, суслика, никто не видит, но он есть.

Фото facebook

Для меня от Нарвы остался, пожалуй, только Ро-Ро — арт-клуб на берегу реки, в котором мне довелось постоять за барной стойкой.

2015-…

В последние годы Нарва по-прежнему остается городом контрастов. Это неэстонский эстонский город без каких-либо крепких связей с остальной страной. Город со своими проблемами, до которых никому на «большой земле» дела, в общем-то, нет. В городе существует эстонский анклав — это колледж Тартуского университета и Нарвский музей. Переехавшие в Нарву эстонцы в этих двух местах и проживают свою жизнь, женятся, рожают детей. Сами они называют себя, по меткому выражению руководившей колледжем 15 лет Катри Райк, жителями подводной лодки. Для меня от Нарвы остался, пожалуй, только Ро-Ро — арт-клуб на берегу реки, в котором мне довелось постоять за барной стойкой. Ро-Ро стоит от остального города особняком, но не только в чисто географическом смысле — здесь, кажется, не работают правила «нарвской игры», здесь своя атмосфера, в которой нет места полусовковым схемам отъема имущества и зарыванию средств в землю.

В качестве иллюстрации расскажу об одном из рабочих дней за стойкой, а читатель уже сам сможет решить, о чем это говорит. Это был немного пасмурный, но теплый воскресный день. Клиентов почти не было, за исключением пары молодых людей, решивших отзавтракать нашим знаменитым в округе грилем. Охрану я на весь день отпустил отдыхать — народу много не ожидалось, и мы договорились, что они появятся не раньше шести вечера. Ничто не предвещало. После того, как в кабак ввалились четыре фигуры в тельняшках, я осознал всю глубину своей ошибки, ибо на календаре 2-ое августа, а в лице ветеранов воздушно-десантных войск ко мне в гости пришел самый что ни на есть «русский мир». Надо ли говорить, что весь день пролетел у меня перед глазами, как молния? Уже через час четыре тельняшки превратились в двадцать, откуда-то на свет божий был извлечен компакт-диск с правильной музыкой, мне торжественно было обещано скорое прибытие подкрепления из Йыхви. В общем, работалось в таком зоопарке в тот день весело, а к концу смены, когда тельняшки были растащены женами и приятелями по домам, у меня было ощущение, что я пережил природный катаклизм. Мне кажется, что такое может произойти исключительно в нашем городе.

О Нарве говорят как о месте с большим потенциалом, только вот дальше разговоров дело идет редко. Если бы не неуемная энергия Катри Райк, то и нового здания колледжу было бы  не видать. Обидно еще и то, что в коридорах власти о Нарве вспоминают только тогда, когда дела идут плохо: стоило начаться разборкам одних бандитов с другими на Украине, как в Нарву слетелись журналисты со всего света и старательно начали у нас, нарвитян, измерять лицевой угол и вычислять, на сколько процентов мы — преданные Москве потенциальные сепаратисты. Согласитесь, что заголовки  вроде «Нарва — следующая цель Путина» или «На этих берегах Россия начнет Войну с НАТО» читать не особо приятно. Особенно в эстонской прессе, которая с легкостью записывает мой родной город в будущее поле боя, а меня и тех, с кем я рос, жил и работал здесь, в потенциальные предатели. Несколько лет назад я снова уехал из Нарвы и чувствую, как нить, связывающая меня с родным городом, постепенно истончается. Дело в том, что у меня, в конце концов, получилось стать эстонцем, а у Нарвы — нет. Она так навсегда и останется «эстонской Сибирью», куда периодически предлагают сослать ту или иную государственную контору с целью увеличить «присутствие государства». Мне от таких разговоров становится смешно. Увеличивать надо не присутствие, а доверие. Прежде всего, завоевать доверие местных жителей хотя бы тем, что навести порядок среди засидевшихся во власти местных хапуг, которые так и продолжают раздавать подряды, как будто девяностые и не заканчивались. Есть еще один острый вопрос — священная эстонская корова — вопрос эстонского языка и русских школ. До сих пор находятся люди, которые искренне удивляются и гневаются, когда узнают о том, что в Нарве не в каждом магазине и не в каждом кабаке можно объясниться по-эстонски. А дело все в том, что русскоязычному жителю Нарвы, чтобы переехать жить в Эстонию, необходима виза —знание языка. И любой эту визу получивший тогда может покинуть «Сибирь» и возвращаться туда лишь для того, чтобы навестить престарелых родственников да выпить с приятелем-поэтом, работающим на электростанции, рюмку-другую водки, принесенной им из Ивангорода.