Довоенная Нарва на старых фото

Старинные шведские здания из местной плиты с черепичными остроконечными кровлями перемешались здесь с деревянными русскими домами недавней постройки, узкие и кривые переулки уперлись в широкие и просторные улицы и площади, зелень садов прислонилась к старой проросшей мхом и полуразвалившейся ливонской стене, а там, где сдавленная берегами Нарова ниспадает шумным водопадом с утесов, положенных властною рукою природы на ее пути, выросли гигантские корпуса всемирно-известных фабрик.

— Петров А. В. Город Нарва, его прошлое и достопримечательности. СПб, 1901.

Видео, которое вы увидите ниже, сделано Алексеем Морозовым на основе старых фото, многие из которых вы наверняка увидите в первый раз

И перед просмотром еще немного цитат из вышеназванной книги:

Наподобие других древне-датских и ливонских городов и замков, нарвский вышгород расположен на высоком каменистом холме, поднимающемся на 70 футов над уровнем моря. Сохранившиеся доселе ливонский замок, шведские бастионы, остатки ливонских стен, а на правом берегу русская крепость Ивангород как бы заслоняют от взора то давно минувшее время, когда, взамен всех этих сооружений, коренные жители края, наровская чудь строила свои недолговечные шалаши из древесных ветвей, а от холода и непогоды укрывалась звериными шкурами.

Финские племена, занимавшие прежде весь нынешний прибалтийский край, были вытеснены постепенно к северу литовско-арийским племенем, пришедшим также из Азии. Литовское племя, в зависимости от занятых им мест, разбилось на три ветви: прусскую, принеманскую и латышскую. Эта последняя, называемая также леттскою, распадалась, подобно финнам, на ряд отдельных народцев. То были: венды, жившие по берегу моря от Мемеля до Виндавы и в нынешних округах пильтенском и газенпотском; куроны (или корсь), обитавшие у Рижского залива и в округах пильтенском и туккумском; семигалы (зимгола), жившие в нынешних округах добленском, митавском и бауском; зелы (или зелоны) — вдоль левого берега Двины от Кокенгаузена до Друи, латыши (летты, летгола), жившие по правой стороне Двины и в уездах венденском, части валкскаго, режицком, люцинском и двинском; ятваги — по Западному Бугу и голядь — по берегам реки Протвы (в смоленской губернии). Литовско-арийское племя частью вытеснило финские племена, частью смешалось с ними, образовав новые племенные разновидности — ливов и куронов; с течением времени оба названных племени олатышились и потеряли совершенно национальную самобытность.

Находимые случайно в земле монеты свидетельствуют, что уже древние финикияне, греки и римляне, задолго до Рождества Христова, посещали Балтийское море, запасались здесь янтарем, особенно ценившимся в те времена за его красоту и якобы целебные свойства, и развозили его по всему свету. Еще Гомер упоминает о "хитрых гостях морей", финикиянах, привезших дорогое ожерелье, в которое был вделан крупный электрон (т. е. янтарь), "оправленный в золото с чудным искусством".

Эстские владения издревле соприкасались с страною скандинавов, откуда и получили первые зачатки христианства и культуры, но влияние этих соседей было слабое и не принимало тех широких размеров, в которых обнаружилось впоследствии колонизаторское движение запада на земли придвинские.

Оставаясь долгое время вне влияния более цивилизованных соседей, прибалтийские туземцы, как латыши, так и финны, и разновидность этих последних — ливы, даже при появлении на Двине вестфальских и любекских купцов, находились еще в первобытном состоянии. Некоторые из них, по прежнему, не строили себе домов, а укрывались в жилищах, сложенных из звериных шкур и сучьев.

Из домашних животных они знали лишь собаку, лошадь и корову, а из хлебных злаков едва ли не один ячмен. Конечно, более предприимчивые и развитые туземцы строили себе дома и даже крепости из дерева и камня. Кроме охоты и рыбной ловли, занимались добыванием и продажею янтаря; у латышей существовал бог торговли и мореплавания — Пердойт (от латышского слова pahrdat — продавать); наиболее отважные строили себе челны и, в подражание норвежским викингам, грабили купеческие суда на море и делали нападения на скандинавские берега.

Не поднявшись выше фетишизма в своих религиозных верованиях, прибалтийские язычники, обоготворяя явления природы, поклонялись камням и священным деревьям, и, вероятно, как остаток этих религиозных верований, Олеарий уже в начале XVII столетия наблюдал близ Нарвы церемонию поклонения какому-то камню.

У эстов сложилась своя мифология, с богом неба и грома Юмалой или Укком во главе, которому были посвящены особые рощи в Биармии. Кроме того, эсты боготворили солнце, луну и звезды, драконов и птиц. Они приносили своим богам человеческие жертвы. Вообще финские боги более суровы, чем благодетельны. Здесь отразилось, конечно, влияние малоплодородной, покрытой болотами и лесами страны, населенной финскими племенами, наложившей печать угрюмости и на самих обитателей. Финские идолы делались преимущественно из дерева, позднее, впрочем, встречаются и металлические изображения богов.

Религиозные верования латышей примыкали к мифологии литовско-арийского племени. Древние латыши поклонялись богу Перкуну, олицетворявшему стихию огня, грома и молнии. Затем как у эстов, так и у латышей, был особый культ священных лесов, камней и т. п. Вера в колдунов и прорицателей, "шаманов" была одинаково присуща языческим племенам, порубежным с Русью. Недаром славяне считали прибалтийский край страною волхвов, и летописи сохранили нам несколько любопытных случаев появления финских кудесников в Новгороде и во Пскове. Обоготворяя стихии и постоянно наблюдая их во всем их грозном величии, волхвы как бы читали в блеске молнии и рокоте волн волю богов, которую и передавали людям.

Соседи с запада, севера и востока вместе с ужасами войны принесли туземцам христианство, но насаждение его подвигалось с великим трудом. При всяком удобном слу чае туземцы со свойственною дикарям жестокостью расправлялись с христианами, разрушая их замки и крепости и без пощады избивая их отряды. Эсты, и особенно самые ярые из них — жители острова Эзеля, предавали противников бесчеловечным истязаниям, жарили их живьем на кострах, разрезали внутренности, вырывали сердца и ели их, рассчитывая таким образом преисполниться мужеством, которое было присуще рыцарям.

Выросшие среди дремучих лесов, на топях болот, поставленные лицом к лицу с природою, хотя и суровою, но родною, язычники увидели вдруг врагов, не четвероногих, с которыми они отлично справлялись, а двуногих, вооруженных крестом и мечем. Они отлично сознавали, что путем насильственного крещения, вместе с утратою стародавних верований, они теряли и свою народность и самостоятельность, становились из свободных детей природы рабами ненавистных пришельцев. Поэтому отвращение их к христианству было очень велико. Они совершали всевозможные обряды очищения над крестившимися и не только над живыми, но и над умершими, вырывая для этой цели трупы из могил.

К соседним славянским племенам они относились терпимее, вероятно в силу того, что до крещения Новгорода религия славян и финских племен представляла много общих черт. Летопись сохранила известие, что в 862-м году в призвании варяжских князей принимали участие и финские племена. Помимо того в летописях встречаются неоднократные известия о том, что эсты и другие обитатели прибалтийского края обращались за помощью к новгородским и полоцким князьям против западных пришельцев.

Самое наименование русских "веннеланами" (что в переводе с эстского означает собственно союзника) свидетельствовало о дружеских и союзных отношениях между славянами и эстами. Русские князья, оказывая просимую помощь, не забывали, однако, и самих себя: они постепенно расширяли свои владения на запад, к заповедным берегам Балтийского моря и брали дань с туземцев. Существует несколько идеализированный взгляд о характере заселения славянами финских земель; именно предполагают, будто славяне, стремясь по водному волжскому пути на север, постепенно выжигали леса и строили деревни; зверье будто бы убегало из выжженных нор, а вместе с ним отодвигались к северу и западу звероловы-финны, в поисках за новыми местами для охоты, которою они жили. Мы не разделяем этого взгляда уже потому, что летописи самых древних времен описывают неоднократные случаи кровавых набегов славян на финские племена.

В IX веке Новгород, а с ним вместе и его области, населенные туземными племенами, подпали под власть скандинавов и долгое время уже после освобождения от этой власти продолжали платить ежегодную дань в 300 гривен "мира для", — по выражению летописи. Дань эта была установлена при Олеге, но ее, по преданию, платил и Владимир. Усиление русских начинается после свержения новгородцами скандинавского ига, когда великий князь Ярослав Мудрый, построив в 1030-м году город Юрьев (Дерпт), утвердился на балтийском побережье и обложил данью окрестные финские племена.

***

По свидетельству наших летописей, датчанин Дитрих, в союзе с шведами и туземными племенами, начал строить город на Нарове в 1256 году.
Мы имеем более оснований принять дату построения Нарвы, установленную ливонскими летописцами, которым, конечно, ближе были известны происшествия собственной их страны, т. е. отнести возникновение города Нарвы приблизительно к 1223 году, тем более что и в наших летописях имеется намек на столкновение в этом году русских с немцами на реке Нарове. Что же касается известия русских летописей под 1256 годом, то оно могло относиться к дальнейшему расширению и укреплению города на Нарове.

Народное предание говорит, что там, где теперь находится нарвский вышгород, жили в стародавние времена, до построения города, бесстрашные разбойники. Они делали набеги на окрестные места, грабили на суше и на море, а награбленные сокровища прятали в своей неприступной скале. Недаром эстонская народная фантазия создала легенду о том, будто Нарва построена на трех пластах золота. Немцы после многих неудач победили якобы разбойников, а для того, чтобы прочнее утвердиться на Нарове, построили крепкий замок, который был началом вышгорода. Плиту для постройки они брали по соседству, и таким образом искусственно создали долину, называемую Иоахимсталь. Здесь немцы разбили сад, в котором потом устраивали прогулки и по праздникам пили пиво.

Название свое Нарва (или Нерва — у некоторых авторов), получила от имени наровской чуди, здесь обитавшей.

В русских летописях самых отдаленных времен Нарва известна под наименованием Ругодива, или Ругодева. Не имея никаких других данных к объяснению этого слова, мы склонны сблизить его со словом ругодей, т. е. производитель руги, пеньки. Действительно, пенька, доставлявшаяся из псковской губернии, составляла одну из важнейших отраслей нарвской вывозной торговли. Впрочем в статье г. Трусмана, помещенной во временнике эстляндской губернии за 1893 год, под заглавием «русские элементы в Эстляндии», указывается, что слово Ругодив в переводе с лопарскаго наречия означает "остров защиты". Мы склонны видеть в приведенном наименовании русский корень, так как если производить это слово из лопарскаго лексикона, то покажется странным, почему же русские усвоили кличку лопарей, неизвестно как сюда попавших, а не получившее права гражданства название Нарва.

Сам Петр Великий называет еще Нарву во многих случаях Ругодивом и Ругодевом, производя это слово, надо думать, от русского, а не от лопарскаго корня. Впрочем, если даже отвергнуть русское происхождение этого наименования и искать связь его со скандинавскими корнями, все таки можно допустить, что в понятии русских людей иностранное созвучие получило смысл русских слов, на него похожих. Во многих источниках, в силу приведенного соображения, и река Нарова сближается с русским созвучием, когда называется Неровой, т. е. рекой неровной, прерываемой порогами и блуждающей.

Под властью ливонского ордена Нарва пробыла более 200 лет (1347—1558). К сожалению, архивные источники, проливавшие свет на эту продолжительную эпоху, утрачены во время пожаров, и особенно в 1558 году, когда выгорел почти весь город. Часть архива, а именно переписка фохта, управлявшего Нарвою от имени гермейстера, вместе с некоторыми актами уже шведских времен (переписка шведского коменданта и генерал-штатгальтера Ингерманландии и Кексгольма), впрочем, уцелела и хранилась довольно продолжительное время в германовой башне; но затем в 1823 году весь этот богатый исторический материал был безжалостно продан на бумажную фабрику в качестве макулатуры.

Кому интересна книга полностью, можно прочесть ее ЗДЕСЬ